Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Авоська

Название сетчатой плетеной хозяйственной сумки с большими ячейками. Авоська была чрезвычайно удобна тем, что в сложенном виде почти не занимала места, легко помещаясь даже в кармане, а влезало в нее много. Это было удобно потому, что в Советском Союзе человек, выходя из дома, никогда не знал заранее, удастся ли ему купить что-нибудь стоящее и если да, то какого оно будет размера.

Происхождение слова, с одной стороны, очевидно, с другой – туманно. Оно возникло от частицы авось, одного из ключевых слов русского языка, через которое многие лингвисты и культурологи пытаются проникнуть в загадочную русскую душу. Это слово засвидетельствовано и в XIXвеке (например, у Лескова) и часто встречалось в таком контексте: авоська с небоськой. Целую россыпь примеров можно найти в словаре Владимира Даля, который толкует его как будущий желанный случай, счастье, удача; отвага:

Авоська веревку вьет, небоська петлю накидывает.

Авоська небоське набитый брат.

Авоська уйдет, а небоську одного покинет.Кстати, Авоськой и Небоськой звали двух братьев – персонажей книги Николая Носова «Приключения Незнайки и его друзей», так что связь этих слов закреплена и в детской литературе.

В своем новом значении, сумка, слово появилось, конечно же, в советское время и уже в условиях дефицита – по-видимому, в тридцатые годы. Изобретение этого слова приписывает себе Аркадий Райкин в интервью, опубликованном в 1981 году газетой «Советская Латвия»:

Еще до войны, изображая мещанина-обывателя, я вынимал из кармана хозяйственную сетку и говорил, поглаживая ее: «Авось-ка что-нибудь достану». В той сцене шла речь о ненужных запасах, рожденных слухами: дескать, не будет мыла (или соли, или сахара, или ещё чего-то – такая «торговая» паника возникает и поныне). Слово авоська потеряло чёрточку и привилось.

Признавая популярность и влиятельность Райкина, достоверной эту информацию считать все же нельзя: существительное безо всякой «чёрточки» существовало и раньше. А вот когда закрепилось новое значение, с точностью сказать трудно.

Слово авоська отражает советское время. Оно является, как сказали бы теперь, знаковым словом для того периода. За ним стоит яркий и четкий образ типичного владельца и типичного наполнения:

1.     старушка-пенсионерка,

2.     пьяница в тренировочных штанах с отвисшими коленками,

а в авоське у них –

3.     бутылка кефира,

4.     батон хлеба,

5.     сырок «Дружба»,

6.     четвертинка водки.

Если же повезет, то и завернутые в толстую обёрточную бумагу

7.     сто грамм «Любительской» колбасы.

Вспомним последние строки стихотворения Юрия Левитанского «Старая женщина с авоськой»:

                                                  Но вот картина грусти бесконечной,

и я едва не плачу в этот миг,

когда старушка площадь переходит,

в скрещенье всех событий мировых

шагает по дорожке пешеходной,

неся свою порожнюю авоську,

где, словно одинокий звук минорный

и словно бы воробушек озябший,

один лежит на донышке

лимон.

В авоське сошлось всё:

8.     и жалкий советский быт,

9.     и дефицит,

10.  и надежда,

11.  и философия русской души.

Может быть, поэтому сегодня общество испытывает ностальгию по авоське. В Москве появилась сеть универсамов «Авоська» и даже модный бутик, торгующий почти аутентичными авоськами. Так что закончить хочется оптимистически, и как тут снова не обратиться к Далю:

Поавоськаем – авось, до чего-нибудь доавоськаемся.

Мария Бурас, Максим Кронгауз

Байдарка

Досуг можно попробовать определить как работу по избавлению от работы. И поскольку человек и его среда – те же в любом случае, часто получается, что какова работа, таков и досуг. В одно время байдарка стала популярным досугом. Здесь сказывалось то же характерное смещение между людьми и их материальной культурой: люди и предметы в их пользовании как будто относились к разным цивилизациям. Предметы не столько изготавливались по надобности, сколько переделывались из имевшихся.

Байдарки весили десять-пятнадцать кг на навигационное место, среди качеств другого снаряжения легкость не стояла на первом месте, пополнение съестных припасов на месте обычно в расчет не включалось, поэтому на каждого участника похода приходилось не меньше половины собственного веса материального обеспечения. Особый транспорт для этого вида туризма администрацией не предусматривался, частный автомобиль оставался роскошью, а не средством передвижения.

Рюкзаки, скрывавшие фигуры носителей, ещё более тяжелые и объемистые мешки с байдарками доставлялись до места сперва на метро, далее на поезде, потом на автобусах местных маршрутов, иной раз в час пик, когда они загромождали багажные полки, проходы и сидения, мешали посадке и выходу, движению и размещению пассажиров, вызывая чувство неудобства перед ними и суматоху на каждом этапе, и последние километры неслись на себе.

На сбор лодок требовалось полтора-два часа, на устройство лагеря, рубку и сбор дров, разбивку палаток и приготовление пищи и пр. – два-три часа. После сна в непривычных условиях, поверхностного и цепенящего, в спертом или насыщенном комарами воздухе, среди плотно лежащих тел, нужно было время, чтобы прийти в себя в утренних хлопотах.

Берега не всегда радовали глаз: иная деревня стояла задом с вытекающими последствиями, или на плоской и широкой равнине речка, лишенная по берегам растительности, полдня сонно вилась по унылой коллективной бесхозяйственности вокруг руин какого-нибудь мрачного сооружения –

12.  стеклозавода,

13.   казармы,

14.   тюрьмы,

всего вместе в последовательном употреблении – где шныряли любители подобных мест –

15.  озорные дети,

16.   настороженная шпана,

17.   неприхотливые любовники,

18.   неспокойные одиночки

– и смотрели на череду проплывающих байдарок, как спросонья, ещё в цепком дурном сне.

Специальных карт почти не имелось. Истоки рек глохли в камышах и болотах, русла заваливал и перекрывал бурелом; плотины, мели, понтоны, стремнины в чертовой череде возникали друг из-за друга. На некоторых переходах лодки больше неслись руками, чем течением. Если берег обрывист или в густой крапиве в человеческий рост на широкой мели, или другое, то к нему не так-то пристанешь; иногда было поздно, или у водопада под носом начинались состязания с течением; и разве можно ни разу не ошибиться в оценке риска? И тогда, во-первых, не убиться, не утонуть самому и не дать спутникам; во-вторых, спасать лодки и вещи; в-третьих, сушить и сушить ватники и спальники, и не спалить, потому что вата и т. д. Или вдруг в придачу застигнет долгая непогода. Иногда здравый смысл велел идти на попятную, то есть возвращаться домой до конца отпуска.

И, тем не менее, с мая по ноябрь, в выходные и праздничные дни, чуть ли не в каждом отправляющемся утреннем поезде встречалось по несколько групп внешне однообразных, в штормовках защитного цвета, непременных ватниках или, совсем просто, в телогрейках, поверх блеклых свитеров, в мешковатых брюках и резиновых сапогах, этаких взбодренных обормотов с немного отрешенными лицами – в глубине души смущенных видом друг друга, не похожим на их повседневный и на рядовой пассажирский, чудаков, свалившихся с легкой туманной планеты, где жизнь лучше, но тоже, видать, прижимает, с горами скарба, среди которого мотается одна или две гитары, и по ним давно чешутся чьи-то руки, чтобы завести мерно стучащее, приглушенное жужжание со слабым перезвоном, и позади него, но только благодаря нему, будет держаться голос запевалы, прифальшивливающий из-за неблагозвучности и робости.

Потому что, когда вы на воде и плывете, покачиваясь, лицом близко к воде и струящемуся песчаному дну, вдоль которого вместе с вашей тенью бегут водяные перекати-поле, и вам почти не надо грести, только чтобы не отстать от прочих, вы в особенном месте, в полусонном разломе мира, между двух земель и двух небес. Ветер колеблет ветку, а вода колеблет изображение колеблемой ветки; тут же паук, лапами вверх, видимо, читает газету в невидимом гамаке; в чащобе вот так косо лежит ствол, а так – луч, и в перспективе вспыхивают крылатые насекомые, как дамы и господа в аллее классического парка на ещё более классической картине; лягушата во мхах спешат напропалую, как малыши купаться, только не к воде, а от воды; век пузырей недолог, но они ещё успевают побегать взапуски, погоняться друг за другом, потолкаться, посовокупляться, поблуждать по речным закоулкам, по заводям и затонам; рак, как мужик, ползет на коленях к чудотворной иконе; в тихом водовороте кружится лесной мусор, как публика на катке; вы, как какой-нибудь царь, идете сквозь расступившуюся зеленорукую толпу народа; нет, вы и ваши друзья – это «Лебединое озеро» в общей пачке.

И ещё потому что горизонтальная вода, по Марксу, по одному своему низкому положению революционна, и чем она тише, тем лучше перевернутый ею мир; когда ее зажимают, она громко ропщет; мы здесь гости, и вокруг хозяева, только неизвестно, с кем из них вначале поздороваться; все так серьезно, что внутри всё более и более щекотно, и все лица, на одних останавливаясь дольше, на других меньше, обходит одна торжественная улыбка; вы сами становитесь, как вода, тихи и чудесны; и такого не может быть, чтобы впереди ничего не было.

Михаил Бараш