Проза

Начало

Окончание

5.

Шли дни, а мне не хотелось ничего. Ни работать, ни смотреть тягучие
сериалы по телевизору, ни раскладывать пасьянс «Солитер»,
выгнав Сашу-большую из-за компьютера. Только все клонило в
сон. И я дремала с открытыми глазами. Накачивала себя
крепчайшим несладким кофе, и все равно спала на ходу. Как-то еще
умудрялась руководить фирмой. Никто вроде бы не замечал ничего
странного. Или делали вид? Только Калугина, заваривая мне
кофе, язвила:

– Тебя, Леди Босс, опять на ноги поставили, а разбудить забыли! Ты
чем ночами-то занимаешься?

А ночами я спала, как ни странно. Иногда думала: вот, днем в кресле
надремалась, теперь рано не лягу, так надо хоть книжку
почитать какую-нибудь умную. Ну, не умную. Ну, пусть детектив
Донцовой. Или глянцевый журнал с улыбающейся теткой на обложке.
И что? Двух страниц не могла прочесть – голова начинала
тяжелеть, глаза слипались, и я словно погружалась в теплую воду
и плыла, плыла по течению. И почти каждый раз сны смотрела.
Эротические. С участием мальчика Саши.

Наяву Воробьев не появлялся. Даже за расчетом не пришел, а ведь ему
немаленькая сумма полагалась. Настя сказала, что он уехал в
Питер. Вроде бы. Дался им этот Питер, других городов, что
ли, на свете нет! Друг у него там. Алесь какой-то. Может,
такой же друг, как мне Сашка – подруга? Почему-то приятно было
придумывать про мальчика Сашу всякие гадости. Лишь бы не
признаваться даже себе: а ведь сама виновата, что он ушел из
фирмы! Довела человека. Действительно, как рабовладелица
какая-то.

Эта весенняя спячка была, видимо, реакцией на затяжной стресс. И я
вдруг решила (в одном из тех глянцевых дамских журналов,
кажется, вычитала), что последствия стресса надо лечить новым
стрессом. В общем, применить шоковую терапию. Надо было срочно
что-нибудь такое придумать. Прыжок с парашютом с пожарной
каланчи. Плавание вдоль по Волге-матушке на плоту. А, может,
отправить Сашку-Алексу на «Фабрику звезд»? Или… в институт
поступить?

Был апрель, до вступительных экзаменов в вузах еще далеко, и я
выбрала, пересмотрев колонки объявлений во всех областных
газетах, довольно сносные трехнедельные бухгалтерские курсы.
Уговорила папу присмотреть за фирмой. Поехала. Заплатила кучу
денег. Отсидела положенные часы на лекциях, делая вид, будто
что-то в этом понимаю. Наконец, получила свидетельство об
окончании этой тягомотины. И, вызвав такси, умчалась домой, даже
на прощальную пьянку не осталась. Зачем играть роль щедрой,
веселой, довольной жизнью папиной дочки перед людьми,
которых я, скорее всего, больше никогда в жизни не увижу?

Я продремала всю дорогу на заднем сидении таксюшки и не догадалась
позвонить моей Сашке, предупредить о своем приезде. Пришлось,
морщась от внезапно накатившей головной боли, наблюдать,
как она мечется полуголая по комнатам, разыскивая свои
разбросанные по углам вещички. Она, оказывается, встретила мужчину
своей мечты. И думала, что я буду рада за нее. Что,
восторгаясь ее чудесным выбором и распевая сладостные гимны, я
отправлюсь ночевать к папе с мамой. Но это моя квартира,
Сашенька! Мне ее Фиона завещала, мне, а не тебе и не твоему
золотому-бриллиантовому мальчику. И меня ничуть не интересует, где
вы будете жить до утра, и будете ли вы жить вообще – во всех
смыслах этого удивительно многозначного слова. Я ревную? Да
нет, я не ревную, Алекса, солнышко. Глупо как-то было бы:
сестры-лесбиянки – и ревность! Сюжет для порнофильма. Нет,
дорогая, просто ты мне надоела. Опротивела. Не хочу видеть твое
симпатичное личико. Ясно? Убирайся отсюда сию же минуту.
У-би-рай-ся!

Вот это и было, наверное, начало того самого благотворно влияющего
стресса. Только начало. Потом сделалось хуже, больнее,
страшнее. Потому что потом я начала переживать уже не за себя, а
за Любочку.

Я совсем забросила свою маленькую подопечную, занявшись делами
фирмы. Бизнес-леди хренова! Ну, звонила бабе Вере, спрашивала,
как жизнь. Получала ответы: мол, все хорошо. В праздники
посылала к Митрофановым мальчика Сашу с подарками.
Благотворительность устраивала, и думала – этого достаточно! А надо было
всего лишь зайти, посмотреть. Чем я лучше бросившей ее
матери, даром носящей дивное имя Надежда? Только тем, что я ей не
мать и вроде бы не обязана… а с другой стороны – обязана.
Потому как приручила. Разве я в детстве не кидалась в драку за
щенка, над которым измывались какие-то уроды?! Надо было и
тут так же. Только не было меня рядом…

Любочка вздрагивала от звука шагов по лестнице. Вскрикивала,
всхлипывала, размазывала кулаками слезы по щекам. Синячищи под
глазами, все руки-ноги в синяках-кровоподтеках, все тело – одна
сплошная гематома. Я обнимала ее за плечи, пытаясь укачать
громадного неуклюжего младенца. Не плачь, маленькая моя, не
плачь, сестричка, доченька, все будет хорошо.

Убаюкивала, уговаривала. Врала ей, и бабе Вере, и самой себе –
знала, что хорошо уже не будет.

Баба Вера с соседками нашли ее в соседнем дворе, за контейнерами для
мусора. Поначалу подумали, что девчонку избили, ограбили –
отобрали куртку и кроссовки. Потом одну кроссовку обнаружили
там же, на помойке. А усталый седой судмедэксперт разглядел
следы спермы на разодранных колготках.

Следователь – худощавая немолодая тетка – терпеливо записывала
невнятные показания старушек. Охи-вздохи-всхлипы, никакой ясной
картины не вырисовывалось.

– Да вы что! – махала она рукой на мои расспросы. – Забудьте, как
страшный сон. Дела об изнасилованиях у нас и так самые
нераскрываемые. А с вашей девочкой совсем уж никаких проблесков. А
вы ей, кстати, кем приходитесь? Даже не родственница?
Господи, так чего ж вы тогда так убиваетесь?

Сама потерпевшая ничем не могла помочь следствию. Любочка разучилась
говорить. Правда, доктор Севастьянова, которую я уговорила
посетить Митрофановых на дому, презентовав ей шикарную
бутылку коньяка, успокоила: может быть, это временно, последствия
стресса (еще бы!), а потом все придет в норму. (Хотя, что в
Любочкином случае считать нормой?) Выписала витамины, бром
с валерианой. Обеим – бабке и внучке. Та и другая рыдали,
цеплялись за меня, не отпускали. И сама я, глядя на них, не
могла сдержать слез. В конце концов, я перевезла обеих с двумя
узлами их немудреных вещей на свою – Фионину – квартиру.
Все равно я бы не смогла там жить одна. Саша-большая не
вернулась, я почему-то все время думала, что она появится вот-вот,
тряхнет кудрями, скажет: «Прости, Саш!» Но не приходила
она, и ее мобильный был отключен. Где-то ей было хорошо без
меня. А мне без нее так паршиво было! Без нее, и без мальчика
Саши. Но мысли-воспоминания о них вспыхивали на секунды среди
тягучих раздумий о Любочке, о том, что с ней случилось.

Я все размышляла об этом… не знаю, как его назвать… Это каким же
надо быть мерзавцем, чтобы с ничего не соображающей глупышкой
такое сотворить?! И ведь так просто с ней не справишься, она
девчонка крупная, могла бы и здоровому мужику отпор дать. Да
и зачем мужику дурочка с сопливым носом? Тут больше похоже
на то, что подростки-отморозки толпой набросились. Из тех,
кому доставляет удовольствие причинить боль живому
беззащитному существу. А она и не понимала, что с ней делают. Ей на
самом деле четыре года, хоть по паспорту и семнадцать. Да
почти восемнадцать уже.

Собственная беспомощность выводила из себя. Знала бы, кто виноват, –
придушила бы собственными руками эту сволочь. Наверное. Но
вот – бродила по двору дома, где жили бабка с внучкой
Митрофановы, вглядывалась в лица молодых парней, мальчишек.
Задавала бессмысленный свой вопрос. И нарывалась на злой окрик:
«Совсем, что ли охренели? То баба из ментуры ходит, то эта –
все про одно и то же спрашивают! Ну, не знаем мы, кто эту
дуру трахнул. Может, это вообще не из нашего дома…» Я была
уверена: знают, нарочно не говорят. И злилась, и плакала от
бессилия.

А потом я перестала и думать, и плакать.

Баба Вера и впрямь собралась жить до ста лет. Бодрая, деловитая, она
намывала полы (хотя я убеждала ее этого не делать, нет
проблем пригласить девочек из моей «Заботы»), пекла печенюшки,
закручивала в катастрофическом количестве банки с компотами.
Любочка обожала эти компоты. Правда, с головой у бабы Веры
сделалось не все в порядке. Она меня все время называла
Надей, Надюшкой, дочкой. Вдруг начинала радоваться, что я
приехала. Мальчика Сашу (который однажды заглянул в гости с гроздью
винограда в пакете, сменил выключатель с западавшей кнопкой
на новый и прикрутил вешалку для полотенец в ванной, а
потом так и прижился где-то в уголке, не особо требуя к себе
внимания) – так вот, Сашу она почему-то принимала за своего
зятя, а моих родителей упорно считала его родителями. И, на ее
взгляд, все у нас в жизни наладилось. А, может, так оно и
есть?

Фирму хотел выкупить Куртов, но я сумела уговорить папу оставить ее.
Я справлюсь, справлюсь. Сумею стряхнуть с себя сонное
оцепенение. Буду работать, руководить, считать деньги. И сначала
трат будет больше, чем доходов, а потом, наверное, что-то
изменится к лучшему. И у меня еще будет оставаться время,
чтобы поспорить о поэзии с мальчиком Сашей, послушать новые
песни девочки Саши. Да-да, ведь однажды я встречу ее на улице
(она будет брести понурая такая), возьму за руку, приведу
домой и никуда-никуда уже не отпущу. Не буду ждать, что она
скажет «прости». Сашка ведь не стал ждать, когда я скажу, он
просто пришел – вот и все. Куда мы друг от друга денемся? Так и
останемся вместе.

Мы трое – и Любочка. Ей без меня – никак, да и мне без нее… Пусть уж
будет наша общая младшая сестра.