Стихотворения
Давид Паташинский (18/05/2005)
немного цвета
Кофе подают на пролитом молоке. Деньги считают пальцами в кулаке. Спрашивается – это такая песня, или лодку мучают на реке. Потом обнаружил себя во Фресно. Там было светло, но от веселых тесно. А потом дождь, зеленый, как твои глаза. Дальнейшее общеизвестно. Только самым утром ослепительная оса качала в воздухе желтые телеса. Где мы? Наверное, Пиренеи. Не разобрать без доброго колеса. Вот так, именно так и онемею, когда пойму, что больше я не умею. Когда пойму, что сегодня совсем уйду. С нею. Или не с нею. Ночь. Неоновый звон. Шепоток Гименея. Старик на углу хрипит в огненную дуду. *** Я не столько сошел с ума, но, скорее, умер. Не тюрьмы бегу, но прозрачных веселых камер, где, по Вильсону, для бесконечно нутро машины, электроны прядут следов суету мушиных. Буки, веди, добро. Не забыть бы, откуда вышел. А нутро машины полно прошлогодних вишен. Мне бы разве присесть, отдохнуть, потому – уставши, но судьба тогда становится вдвое старше.
Каневскому
Я живу за стеной, только шепот иной раздается тугими ночами. Там ребенок больной, там всегда выходной, там звенят, но совсем не ключами. Там играют смешную простую игру, слышишь – падает мелочь густая? Если вдруг я сегодня под утро умру, я, наверное, просто растаю. Так-то, друг – если вдруг. Все бывает тогда. Даже водка бывает колючей. Даже, будешь смеяться, сухая вода, что в коробке на всякий случай. Я читаю свое, ты читаешь свое, стальное осталось за кадром. Ты бы знал, кто сегодня меня узнает, кто поет в этом мире цикадном. Я живу у стены. Все углы неравны. Все собаки скулят об одном. И не знают цены старики пацаны, выключая рассвет перед сном. *** литература оказалась проста сжег за собой все четыре моста дочитал до отсутствующего листа но не выбрал ни страны ни погоста она была как все небольшого роста смотрела в окно это окно роста литература оказалась просто как слюна новорожденного чиста еще происходила война ее человеческая глубина была кровава и солона люди падали на песок вдали что-то сыпало наискосок дали мы знаем был необыкновенно высок сок созвездия в себя запустив помня лезвия неукротимый мотив какой болезненный наверное это тиф люди падали прямо в снег как книги страницы за спину заломив хорошо умирает тот самый миф что хорошо там где нас нет литература оказалась жива как жаба выплевывающая слова боже мой как опять болит голова *** Если на мост – по обе руки – река, так ли я прост? Trust me, почти как Frost. Вот тебе крест – любишь ты чудака. Вот тебе wrist. Думаешь, это мост? Пруст моих мыслей Сван, но глаза сухи. Гессе моей игры попадает в бис серого воздуха. Пряный ковыль в степи прямо-таки припал пригибаясь вниз. Пальцев моих не бить. Голосов не жечь. Писем не открывать. На росу не звать. Ты принеси мне пить. Донимает желчь. И не давай мне спать. *** черный сахар старого антрацита морская болезнь нового геноцида подходишь к другу а друг упал недочитав Тацита я смотрю на часы а часы отстали в воздухе запах горячей стали на том берегу дожидается шестипал остальное приятели подверстали червивая музыка топора умер так что напевать пора пора мой друг а на сердце темень засохшая как кора солнца бы мне чтобы голову разбудить ты не думай я не такой бандит просто ноги мне оторвало эхом теперь не ходить только смеятся хрустальным смехом чтобы подпели все стены цеха это меня напоили злом сам бы я не уехал *** Последнее время стало холодно жить, последние песни поет молодой рассвет. А ты держи меня, спать уложи. Не говори, что состоим в родстве. Это родство душ убивает хуже любви. Жена, муж. Вареные соловьи пустых сердец уже не дают дрозда. Такая судьба. Оказалась тоже пуста. Если горит, это горит звезда. Как правило, на самом конце креста. Последнее время ляжет на горло сну. Если воем, значит, зовем весну. Если холодно, значит, ложимся спать. Знаешь, куда во сне придем умирать, в какую страну, где нас забыли все, в густой траве, на речной золотой косе. *** Струна рвалась. До крови. До кости. Ты удивленно плакала: "Прости." А я молчал, и черная звезда летела вниз, лучи свои ломая. Судьба моя, постылая, хромая. На небе распахнулась борозда. Ты удивленно плакала, смеясь что слезы, словно бабочки, роятся, садятся на деревья на кусты. Когда бы чистое рождало только грязь, я сам бы не замедлил рассмеяться. А так, что поле – видятся кресты. На небе распахнулась борозда. Летели вдаль тугие поезда, ломая слух клыками перестука. Судьба опять кольцо свое свела до точки. До дрожания стекла. Как черная медлительная сука, следя в окно скользящие леса, она ловила наши голоса.
рыбное утро
Куда летит стеклянная плотва? Цыплят по осени зарезала братва. Я помню губы грустные твои, а на рассвете рубаи идет, как Марья, прямо по росе. Я так старался снова быть, как все, но не пустили острые края твои, о Родина моя. А волк все помнит вкусное седло барашка памяти. И волны. И светло. Ассоциация – кастрация души. Не можешь петь – пляши, и обойдет тебя печальная стезя. А дважды в ту же можно, но нельзя обратно выйти, если не возник, а только намечается плавник.
Последние публикации:
«Меня подстрелили утром, когда сон особенно неглубок» –
(15/08/2006)
Стихотворения –
(27/02/2006)
Май –
(12/05/2005)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы