Литературная критика

Новые лица русской прозы 3

Ищущий правду

Почему-то в Москве иные литературные деятели ждут от автора из
провинции чего-то простецкого, брутального или хоть надрывного
– и это очень даже могут оценить, расхвалить. Ждут кого-то в «есенинских»
лаптях или уж со зрячим «астафьевским» посохом. Ждут «деревенщину»,
как это сами же убого понимают. Но умная сложная проза из провинции
рождает некое неприятие, даже сопротивление, кажется противоестественной,
хоть глубокое и может прийти – из глубины.

В американской глубинке явился талант Фолкнера. Кафка мучился
своими вселенскими страданиями не где-нибудь, а в провинциальном
городке. Пришёл из Воронежа в литературу Платонов. Ну, а Гоголь?
Вот уж всем пример! Это не совпадение, по-моему, а закономерность:
большое не может появиться без малого, то есть и вселенских страданий
и глубины не явится без ущемлённости и ощущения жизни в какой-то
абсолютной чёрной дыре. И немножко уж согрешу, но позволю себе
такое библейское сравнение: легче верблюду пройти через угольное
ушко, чем додуматься до глубин жизни самодовольному и обласканному
столицами пупку всех вселенных.

Один из моих любимых авторов – это Вампилов. Люблю не только им
написанное, но и всю его судьбу, как будто это трагическое и настоящее,
вампиловское же произведение. Это гений, но откуда пришедший к
нам и о чём писавший? Думаю, до конца оставался именно провинциальным
автором, то есть никогда не отрекался от себе самого и своей этой
ущемлённости, малости. Иногда провинциальный автор заноситься
выше этой своей малости, что дана ему как и талант – от Бога,
или центром всех вселенных объявляется свой шесток. Провинциальное
местничество – это такое же зло, что и столичное высокомерие.
Но мы ведь одного народа люди и одной культуры. И событие должно
быть лишь одно – новый, открытый нами в России литературный талант
или прочитанное на русском нашем родном языке новое талантливое
литературное произведение.

В прозе Виктора Никитина меня поразила сразу же какая-то умолкшая,
было, в нашей литературе «вампиловская» скромность, строгость,
обыденность – и та внутренняя, выношенная боль за всем, по которой
чувствуешь, что человек не просто что-то пишет, но прежде всего
сам для себя ищет правду.

Он не умнее и не глупее своего читателя, не праведнее, но и не
циничней: он такой, что и ты, которому дана жизнь, которой как
будто позабыто было кем-то внушить цель и смысл. Их должно каждому
из нас каждый Божий день находить, чтобы жить. Жить пусть суетно,
грешно, но всё же понимая в конце концов, зачем и для чего. Герой
прозы Никитина – городской человек. Тот, что живёт в одинаковых
панельных домах, ходит в одинаковой одежде по одинаковым улицам,
ест одинаковую еду из гастрономов. У него много пустого – тягостного
лишнего времени. В его жизни всё сложно, потому что давно она
лишилась той простоты природной, когда люди жили на земле, что
их кормила, как бы и не по своей воле, вынужденные ходить по кругу
одних же земных превращений, дающих на каждый день хлеб насущный,
какой уж есть. Город же – «cтрашная сила». Достать или добыть
за деньги – вот круг жизни человека городского, почти не сулящий
преград, если есть что купить и что продать. Город – это по сути
свобода. Потому и мечты о жизни в городе, скажем, для деревенских
людей – это мечты даже не о благополучии лёгком, а о свободе.
И только тому, кто родился в городе, дано бывает понять, что свобода
эта оборачивается то жестоким абсурдом, то нравственным тупиком.
Что лёгкая жизнь в городе, пускает на воздух личность человеческую,
а одинаковость всего, простота устройства её, штамповка городская
людей – обезличивает как болванку.

В прозе Никитина, однако, нет известной тоски «по земле», что
бывает зачастую сильно театральной, если не лживой. Это очень
честный взгляд: где-то в деревне его герои, наверное, уже просто
бы вешались от абсурда и тоски. Потому и положение их почти безвыходно.
Спасает лишь трезвость, способность мыслить, отчёт самому себе
в происходящем – хоть отчего-то не спасает сострадание или возможность
любви.

В рассказе «Война» герой мог спастись состраданием к идиоту, что
долбит и долбит этажом ниже по батарее, изуродованный так вот
на какой-то войне: но вместо этого, герой рассказа тем же молотком
всё крушит у соседей – и только тогда получает облегчение. Или
в рассказе «Вызов», герой может спастись любовью к женщине, но
в нём отчего-то нет этой способности спасительной к любви – и
он остаётся лишь шофёром-поденщиком, нанятым такой же одинокой
и страдающей от своего одиночества, как и он, женщиной, для поездок
по любовникам, от которых ей лишь тошно, потому что они сулят
и ей не любовь – а стыд, обман или предательство.

Но нищий духом, идиот – это блаженный. Как блаженный и тот, что
ищет правду в спрессованном хаосе своей жизни, сжавшимся многими
смыслами – как будто звуками из телевизора, где без толку переключают
программы. Человеку ничто не может помешать быть несчастным, но
очень многое может помешать стать счастливым. Хотя для автора
такой прозы важнее всего отыскать во всём свой смысл. Объяснить
жизнь такой, какая она есть, придумывая лишь то, что всё равно
где-то когда сбудется на земле, если уже и не произошло по законам
будь то жизни, будь то смерти. «Cчастливые люди! Они всё знают,
они во всём уверены, их всё устраивает в их жизни. Они едут домой.
А куда еду я? Мне двадцать четыре года. Работы нет, дома, по сути
дела, тоже. И деваться некуда. Везде одно и тоже. Одинаковые города,
дома, квартиры, люди. Всё для них, для меня – ничего... Он вдруг
сообразил, насколько он беззащитен и слаб. И страшно одинок. Ему
бы давно было разобраться с самим собой, а потом уже с окружающими
звуками.»