Проза

«Молчи, скрывайся и таи»

Федор Тютчев

Одним февральским утром, приложив некоторое усилие, молодой человек
открыл тугую дверь подъезда и вышел из темноты на залитую почти
весенним солнцем улицу. Внимательно оглядев себя (серое демисезонное
пальто с оттопыренными карманами, синие джинсы, потертые на коленях,
и ботинки), по шву на затылке проверил, правильно ли надета вязаная
шапочка, и вытащил из карманов пальто старые кожаные перчатки.

Вышел из-под козырька подъезда и запрокинул голову. В окне пятого
этажа появилось бледное пятно - лицо, а рядом с ним пятно поменьше
– рука. Помахал в ответ и пошел прочь, к видневшейся вдали трамвайной
остановке. Наискосок шел по пустырю, и по правую руку от него
возвышался двухметровый забор из гофрированного железа. Забор
защищал садовые участки, которые когда-то находились на окраине,
а теперь, со временем, оказались в черте города. По левую руку
располагались новостройки, и в редких просветах между строящимися
и уже готовыми домами был виден отступавший под их напором лесопарк.
Дом, откуда вышел молодой человек, уже можно было охватить взглядом.
Дом в десять этажей, достаточно длинный: чтобы уместиться на земле
ему пришлось несколько раз причудливо изогнуться.

Впереди, как уже было сказано, маячила трамвайная остановка, и
дорожка через пустырь была к ней кратчайшей. На пустыре выгуливали
собак. Вот и сейчас молодой человек обогнал старушку, которую
тащил за собой энергичный пудель. Старушка была одета в долгополую
желтую куртку с наброшенной на нее черной шалью, на голове – черный
берет. В руках – поводок и книжка, обернутая газетой. Старушка
читала на ходу.

Молодой человек добрался до остановки, на которой не было ни души.
Сквозь стекло газетного киоска, закрытого на обед, посмотрел на
названия газет с пометками, сделанными рукой киоскера: «С программой»,
«С гороскопом», «Советы садоводам». Стащил с правой руки перчатку,
запустил руку в карман и побренчал находившейся в кармане мелочью,
но на эти звуки никто не появился. Огляделся. Из всех окурков
валявшихся на остановке, выбрал один, торчавший кверху фильтром
из небольшого сугроба возле скамейки. Сел на скамейку и вытащил
окурок. Он был выкурен всего на треть. «Бэ-тэ», - прочитал название.

В это время на противоположной остановке остановился красный трамвай,
с шумом открыл двери, из которых никто не вышел, закрыл их и покатил
совершать положенный круг: остановка была конечной. Молодой человек
рассеянно следил за тем, как трамвай поворачивает, как приближается
и останавливается. Вот он остановился, и молодой человек стал
единственным его пассажиром. Пора уже сказать, что этот молодой
человек – я.

Уже на следующей остановке, названной почему-то «Молдавская»,
в вагон полезли люди: тетки с сумками-тележками, мужики в куртках
из искусственной кожи, дети с огромными ранцами. Я отвернулся
от всей публики и равнодушно стал смотреть в окно на пяти- и девятиэтажные
постройки, на здание колхозного рынка, окруженное замызганными
грузовиками, на белые корпуса городской больницы, на бассейн,
часы на крыше которого всегда показывали одно и то же время, смотрел,
пока трамвай не вырулил к театру кукол. Я вышел из трамвая, купил
в киоске пачку болгарских сигарет с фильтром и пошел по дороге,
обсаженной огромными тополями. Миновал райисполком с бледным бюстом
перед главным входом, свернул во дворы пятиэтажек. Подошел к одной
из них, вон той, где в полуподвальном помещении располагается
военкомат, вошел во второй подъезд. Поднимаясь по лестнице, разглядывал
надписи на стенах.

Обивка двери матово сияла даже в скудном освещении подъезда. Я
позвонил. Еще раз позвонил. Дверь открыл широкоплечий парень –
один из моих многочисленных приятелей, добрый человек. Он посмотрел
на меня и сказал:

- А у тебя солдатские ботинки. Я сразу заметил.

- Да, - сознался я и шагнул через порог.

За порогом приятно пахло освежителем воздуха. Широкоплечий парень
принял мое пальто и повесил его в гардероб, потом постоял и посмотрел,
как я разуваюсь.

- Чай будешь пить?

- Буду, - сказал я.

Мы прошли на кухню, где я сел на табурет, покрытый круглым ковриком.
На кухне было светло и уютно. Тикали часы, выполненные в виде
мухомора. К чаю хозяин подал круглое печенье и джем. После чая
последовало предложение посмотреть кино. Я согласился. Мы чудесным
образом очутились в зале, где я устроился в кресле, а приятель,
поколдовав над видеомагнитофоном, сел на диван. Мы немедленно
посмотрели одну из многочисленных серий «Секретных материалов».
В ней под внешностью молодого неприкаянного человека, прятался
монстр. Какая-то девушка почти полюбила этого несчастного, но
тут Малдер ловко пристрелил его.

- Хорошее кино, - сказал я. Кино мне и вправду понравилось. С
тех самых пор это один из моих любимых телесериалов.

Хозяин кивнул и поставил видеомагнитофон на перемотку. Потом спросил:

- И что ты будешь делать?

- Не знаю пока.

Хозяин опять кивнул и опять спросил:

- Ленка писала тебе?

- Ленка?

- Она говорила, что тебе должна писать какая-нибудь девушка. Не
писала?

- Нет.

- Тогда позвони ей, чтоб не писала уже.

- Ладно.

В видеомагнитофоне что-то щелкнуло – перемотка закончилась.

- Хочешь посмотреть еще?

- Нет.

Хозяин повертел в руках пульт дистанционного управления, завернутый
в полиэтилен. Я сказал, что я, наверное, пойду - и действительно
пошел в коридор. Хозяин отправился следом, посмотрел, как я обуваюсь,
подал мне пальто и открыл дверь.

- Ленке позвони, - сказал он на прощанье.

- Да, - сказал я, глядя на стену. На ней было написано «Лесик
и Натусик».

На улице уже смеркалось. Тянуло холодом и я, поеживаясь, побежал
на свет фонаря, висящего над ларьком, обшитым металлическими листами.
Там я наклонился к зарешеченному окошку, сказал заветное слово
и протянул внутрь руку.

От ларька я направился к трамваю, задержавшись у телефона-автомата:

- Колян? Привет… Да, приехал… Дня два назад… Да, могу… Вы все
там же?.. Да, я приеду…

Колян – тоже мой приятель, правда, он не такой добрый, как тот,
предыдущий. Он, скорее, злой, ведь он рок-музыкант. Я же к року
всегда был равнодушен. Теперь я поехал к нему на репу. Я туда
раньше часто ходил, и вот мне опять захотелось. Делать-то было
нечего. Приехал в дом культуры. На вахте сидел старик инвалид
и курил, медленно стряхивая пепел в консервную банку.

- Куда? – спросил он.

- К музыкантам, - был ответ, и старик махнул рукой.

Спустившись на подземный этаж, я открыл дверь. Под потолком большой
комнаты без окон с монотонным шумом вращался вентилятор, разгоняя
клубы табачного дыма. Под вентилятором стоял изрезанный стол.
За столом сидели двое. Один держал в руках книгу, а другой поднялся
навстречу. На стенах комнаты висели картинки из журнала «Ровесник».

- Здорово, как жизнь?

- Привет, Колян. Все в порядке.

Я прошел к столу и поздоровался с другим, державшим в руках книгу.
Оказалось, что это была книга про похождения Джона Рэмбо.

- Басила наш, - сказал Колян.

Они заваривали чай прямо в электрическом чайнике. Сыпали щедро,
и от этого у неподготовленных людей могла разболеться голова,
а то и вовсе начаться рвота. Колян без энтузиазма принялся рассказывать,
что назавтра у них запланировано выступление на рок-марафоне и
надо бы децл порепать, но куда-то провалился барабанщик. Скорее
всего, завис на какой-нибудь хате и забухал. Вообще этого Фару
надо бы гнать из группы. Сказав это, Колян демонстративно покосился
на басилу, но тот продолжал держать в руках книгу и на разговор
никак не реагировал. Да, надо бы гнать, но где в этом городе найти
другого, ведь Фара здесь – лучший. Даже когда пьяный. А тут еще
наклевывается возможность смотаться в Питер, и если Фара их опять
подставит, то он, Колян, тоже наплюет на всех и уедет в Питер
один. Вот одна из причин, почему я не люблю рок. Басила облизнул
палец и перевернул страницу. Пили черный чай.

- Слушай, - не выдержал Колян, - выключи ты его на фиг. Басила
заложил страницу пальцем, потянулся к стене и выдернул штепсель
из розетки. Вентилятор остановился.

- Вот, хорошо, - сказал Колян, - теперь ты давай рассказывай.

- Про что рассказывать-то? – спросил басила, наморщив лоб.

- Про что хочешь. Он вон тебя не слыхал никогда.

Басила отложил книгу и начал:

- Короче, гомосеки достали, - сказал он негромко. - Вот были мы
как-то в гостинице одной. Ну, наши-то перепились быстро, а мне
не хватило. И вот пошёл я к одному мужику. Ну, мужик и мужик.
Не грузчик, конечно, интеллигент. Чистенький такой. Ага. Захожу.
А номер у него был – люкс. Короче, захожу, а он мне…

- Погоди, - перебил Колян. – Ты неправильно рассказываешь. Вот,
зашёл ты в комнату к незнакомому мужику, и что он там делал?

- Что делал… Пасьянс раскладывал.

- Во-о-от, – кивнул Колян. – Такая важная деталь, а ты её пропустил.
Ну, давай дальше.

- Ага. Захожу, а он, значит, за столом сидит с картами своими
и говорит мне: «Не хочешь ванну принять?». Оба-на! Я, конечно,
датый был, но не очень, и просёк, что чего-то не того. Не, говорю.
Ага. Стали кирять. А он не пьёт ни фига. Ну, базар там, за жизнь,
все дела. Говорит, короче, про арабов каких-то, типа, что баб
своих они не любят, а любят друг друга. И, типа, как это круто.
Ага. Сидим, квасим. И тут он, хоп! на кровать пересел и хлопает
так по ней рукой, типа, меня приглашает. Садись, говорит, а то
на стуле-то жестко.

- И чё? – спросил Колян.

- Да ничё. Не сел я к нему. Допил, да и свалил.

- Фиговая история какая-то. Включи-ка его обратно, а то дышать
нечем уже…

За дверью послышалась возня, и в комнату, шатаясь, вошел Фара.
Он по очереди поздоровался со всеми. Колян держал его руку дольше
других, пытаясь при этом заглянуть Фаре в глаза:

- Ты нажрался? Ты мне скажи, какого ты нажрался?

Фара прятал глаза и застенчиво улыбался:

- Я напился, потому что я панк, а ты – урод.

- Сам ты урод, - парировал Колян. - Нам репетировать надо. У нас
завтра концерт. И не простой концерт, а за деньги. А ты – дебил.
Почему, когда надо выпить просто так, то приходится тебя почти
на коленях умолять: «Фара, давай выпьем. Фара, давай выпьем».
Не-е-ет. У тебя проблемы, конфликты, ты занят. А когда надо репать,
раз в два месяца, ты нажираешься, как свинья. Я вчера на даче
тоже мог шмали накуриться, но не накурился же. Почему?

- Потому что ты дурак.

- Нет, потому что завтра у нас концерт, и надо репетировать.

- Да счас я посплю - и всё, - ударник хотел было уже прилечь,
как вдруг его внимание привлекла книга басиста. В ритм-секции
произошла свара. Колян смотрел так, как смотрят, когда хотят что-то
сказать. В конце концов, Фара успокоился.

- Вишь, как мы весело живём, - сказал Колян. – Ну, чего теперь
делать, а? Делать нечего. Э, читатель, доставай, что ли, ноты.
Доставай и расскажи чего-нибудь.

Басист отложил книгу, достал ноты и подсел к столу.

- Вот и я про то же. Не понимаю я этих гомиков. Как они вообще
так могут? Вон, Фара, подыми его, помой и всё такое, сроду у меня
на него не встанет. И ни на какого мужика не встанет.

- У тебя и на бабу не встанет.

- Чё это?

- А вот история. Попали наши мэтры за границу. Это ещё при Советском
Союзе было. И первым делом что? Проституток давай снимать. Все,
значит, по-людски, а Паршин решил выпендриться. Хочу, говорит,
негритянку. Ну, на тебе негритянку. Утром Сёма встаёт, подходит
к окошку и видит: бегает Паршин по парку, круги нарезает. Что
такое? А то такое: не встал у него на негритянку. Так что меньше
выпендривайся, понял? А-то по гостиницам он, видите ли, шастает.
Ты еще ему вон притчу свою расскажи.

- Да ну.

- Не. Давай-давай.

Басист подумал и сказал:

- Это, короче, что-то вроде. Ну, типа, вариант. Было бы прикольно,
если б какой-нибудь чел помог там старушке, ну, дорогу перейти
или еще как. А она б ему за это подарила бы чего. Кольцо, например.
А она бы вроде как волшебница была. И сказала бы, что раз ты такой
хороший, то вот тебе кольцо – оно счастье приносит. А оказалось
бы, что оно не счастье приносит, а зло. Энергию высасывает, например.

- И в чем прикол? – насмешливо спросил Колян.

- А в этом и прикол. Думаешь, что одно, а получается, что другое.

- Умник ты хренов. Учись играть лучше. Ноты доставай.

На кушетке завозился Фара и проговорил:

- Чуваки, я тут концерт «Металлики» в Рио-де-Жанейро слушал. Вот
они там косорезят…

Так я и просидел у них до утра. Фара очухался, они проиграли пару
песен, а потом стали собираться на рок-марафон. Я увязался вместе
с ними. Делать-то было нечего.

В холле потолок держался на четырёхгранных столбах, и я прислонился
к одному из них. Через несколько минут краем глаза я заметил,
что справа от меня к столбу пристроилась какая-то девушка.

- Слушай, - сказала она, - ты не знаешь, как того парня зовут?

Девушка ткнула пальцем в толпу.

- А зачем тебе? – я наклонил голову, но на девушку пока не смотрел.

- Познакомиться хочу. Он клёвый.

- Познакомься лучше со мной. Меня Игорь зовут.

После этих слов я покачнулся в сторону девушки.

- А меня зовут Наташа.

- Вот что, Наташа, я тут тебя не слышу совсем. Пойдём, я тебя
угощу чем-нибудь.

Я взял Наташу за руку и поволок к бару. Там она захотела апельсинового
сока.

- А я любил берёзовый. Только он куда-то пропал.

- Куда пропал? – удивилась Наташа. – Берёзы-то есть.

- Ну, - сказал я и посмотрел. У неё были странные глаза.

- Мы раз в походе набрали берёзового сока. А холодина была, и
сок поэтому тоже был холодный. Ну, мы поставили его в котелке
на костер, чтобы согрелся. А один парень подумал, что мы чай кипятим,
и кинул туда заварки.

- Ты в походы ходишь? А учишься где?

- Я – гуманитарий, - ответила Наташа и стала взглядом искать кого-то
в толпе. Потом она повернулась ко мне. Я достал сигарету и спросил:

- Ты с кем здесь?

- Ни с кем.

- Ещё сока хочешь?

- Не. А ты чем занимаешься?

- Ничем.

- Классно.

В зале громыхала музыка – металлисты шли косяком. Окружающие постепенно
накачивались пивом и дурели. До выступления группы Коляна оставалось
часа три. Я сказал:

- Может пойдём?

- Пошли.

Мы вышли из стеклянных дверей ДК на свежий воздух. Прямо перед
нами стоял автобус, а вокруг него – люди.

- Направо или налево?

- Направо, - сказала Наташа, и мы повернули направо.

- Счас бы на лыжах покататься.

- На лыжах?

- Ага. Как-то мы пошли с Ленкой, подружкой моей, в лес на лыжах.
Ходили-ходили, километров, наверно, пятнадцать прошли и забурились
куда-то. Она мне говорит, где это мы, а я говорю, почём я знаю.
Ну и попёрли напролом через лес. Вообще уже никакие. Ленка говорит,
всё, я сейчас тут лягу. А я ей: ага, ложись – к весне найдут.
А сама уже тоже еле-еле ползу, раком…

Белые улицы были пусты. С неба тихо падал снег.

- …вижу вдруг, какой-то мужик стоит. Наташа, говорит, вы где это
бродите. Оказалось, папка мой. Он у меня охотник.

Мы шли по престижной части города. Престиж ее состоял в том, что
здесь давно еще были выстроены добротные дома, в которые селились
не всякие люди. Некоторые из них уже спали, а некоторые – нет.
В их окнах горел свет.

- Оказывается, нас уже ищут давным-давно. А у меня на следующий
день зачёт. Ну, я, конечно, ни к чему не подготовилась. С утра
шары продрала и попёрла на учёбу. И опоздала на зачёт. А препод
у нас занудный такой. А, говорит, Завьялова, опоздала ты. Я говорю,
простите, я в лесу заблудилась. Все давай ржать. Я говорю, честное
слово. Ну, в общем, пустил он меня. Чего-то я там ему понаписала,
ерунду всякую, думаю, а, по фигу. Потом всей компанией пошли в
бар. А там, знаешь, такой шест есть, на котором стриптизёрша танцует.
В общем, посидели мы и пошли танцевать. Ну а я, как самая деловая,
на этот шест полезла. И давай наплясывать. Танцую-танцую и вдруг
вижу, что в баре все мужики на меня пялятся. Я такая: извините,
и с шеста этого сползла. Мне сюда.

Я очнулся. Мы стояли возле подъезда пятиэтажного дома. Я посмотрел
в её глаза. Но теперь я ничего интересного в них не увидел, но
продолжал стоять и смотреть в течение некоторого времени. Мы оба
стояли друг против друга и молчали. Потом сверху кто-то громко
сказал:

- Наташа, иди домой, уже двенадцать часов.

- Щас иду! – крикнула Наташа и спросила: - А у тебя емэйл есть?

- Что? Нет.

- Жаль.

- Жаль.

- Спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

Наташа улыбнулась и ушла. А я повернулся и побежал. На улицах
все еще никого не было. Я бежал через дворы, не разбирая дороги.
Вместе с воздухом я выдыхал какие-то слова, которые складывались
в стишок, похожий на считалочку. Несколько раз я оступался, но
удерживал равновесие.

В зале почти не осталось живых. Тени сидели на полу возле стен
или, покачиваясь, пытались встать, чтобы уйти куда-нибудь. Иные
не уходили дальше середины зала, где начинали нелепо вытанцовывать,
выкидывая руки кверху. Колян подошел к микрофону и спросил:

- Есть тут кто?

В ответ послышалось вялое блеяние и ржание.

- Мёртвый бегемот пердит громче, - сказал Колян.

Фара выдал бешеную дробь, а Колян, встав к микрофону боком, завопил
изо всей силы. Я подошёл к самой сцене и стал смотреть на обезумевшее
лицо приятеля. Я не разбирал слов, но чувствовал, что он поёт
полную ерунду. Колян заметил меня и подмигнул. На моей спине вдруг
повис кто-то и радостно проорал в самое ухо:

- Здорово ребята качают!

Я вывернулся из объятий и, выпятив нижнюю губу, кивнул.

Продолжение следует…