Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение.
• Продолжение.
• Продолжение.
• Начало.

сентиментальные баллады о кризисе среднего возраста

День рождения

Городской романс для дуэта контрабасов, ударной установки и перкуссии

Дождь шел, не переставая. Дождь шел уже больше недели, вплоть до
этого дня. Все вокруг было серым, словно мутные потоки смыли с
города все летние яркие краски. Осталась только мягкая
бесцветная пелена. Звуки доносились как сквозь вату. Туман утром,
гроза вечером. Паршивое утро, обувь не сохнет, влажный
воротник рубашки неприятно холодит шею.

Чистяков шел и думал о дурацких американских фильмах про мрачное
будущее. Там всегда идет дождь. Чем мрачнее будущее, тем
сильнее дождь. Мокрые монстры, мокрые противные красотки.

Чистяков держит в руках большой полиэтиленовый пакет. Жалко, если
порвутся ручки и фрукты рассыплются по мокрому асфальту.
Беспомощно-желтые покатятся по серым трещинам. Поэтому он
поддерживает пакет под донышко, как беременная женщина, округло
касающаяся своего живота. Пакет распахивается, в капельках
дождя апельсины жирно блестят. Фаллические бананы ранят колючие
шипы ананаса. Из недр пакета в серое дождливое утро нагло
выпирают цветастые джунгли, барабаны, хорошая эрекция,
агрессия тигров, ритмы креолов, трусики «танга», белые зубы, глаза,
не омраченные рефлексией, хинди руси бхай бхай. Еще
ананасов для мэм-саиб, бвана?

Ананасы-бананасы,— говорит Чистяков и входит в подъезд. Странно,
когда идет дождь, мочой в подъезде почти не пахнет. Пахнет
мокрым соседским Джеком и маленьким спаниелем Ройсом, пахнет
известью и немного хлоркой. Но мочой — нет. Под дождем следов
не остается. Чистяков выплевывает измятую жвачку в консервную
банку, наполненную окурками и пеплом. По вечерам одинокая
мудрая сова Наташа из четырнадцатой квартиры тихо курит,
задумчиво засыпая банку пеплом. Когда в моде были песни
Окуджавы, она была потрясающе красива. Сейчас по вечерам ее спаниель
Ройс бегает во дворе, а она смотрит на дождь сквозь
треснутое окно на лестничной клетке и долго курит одна. Чистяков
ставит пакет на подоконник рядом с банкой-пепельницей и
старательно дышит в ладонь. Пахнет? Чщерт его знает?! Вроде пивом
не тянет. Но и ментолом тоже не тянет. Чистяков машет рукой
в пространство и поднимается на третий этаж. Несмотря на
дождь, на носу Чистякова висят черные очки «I’ll See Ya
In Hell, Blind Boy». Они скрадывают следы
вчерашнего опьянения. Хотелось бы, чтобы скрадывали. Сегодня ни-ни.
Неполная бутылка беспонтового «жигулевского». Теплого. Как
моча.

Дверь из толстой стали кокетливо украшена по периметру жженой
рейкой. Глазок обрамлен дешевыми полиэтиленовыми кружевами. В
общем, дизайн в стиле «старый пидор». Чистяков пробует достать
до звонка, придерживая пакет плечом и подбородком. Не
получается, поэтому приходится утыкаться в холодную пуговицу звонка
похмельным лбом. Из-за двери доносятся сдавленный писк «под
ламбаду». Вот это стиль,— еще раз говорит Чистяков. Тихо!!
Шаги... Она?.. Нет, тяжеловато и как-то пореже... Или может
она?.. Может взяла Галчонка на руки?

Дверь открыл огромный парень с куцей шерсткой на голове. Это,
наверное, Юрик,— подумал Чистяков. Она говорила, что Юрик —
профессиональный борец, мастер спорта. И еще боксер. Они недолго
посмотрели друг на друга. Минутный поединок глаз. Потом Юрик
плавно покачнулся и быстро шлепнул Чистякова кулаком в
челюсть. Чистяков как-то умудрился в последнюю долю секунды
закрыться плечом, и удар пришелся вскользь по левой скуле.
Апельсины суетливо закружили по цементному полу, бананы
покачивались как лодочки. Ананас раскололся, обдав Чистякова свежим
терпким запахом. То, что было арбузом, тускло просвечивало
через разорвавшееся дно пакета. Чистяков полежал несколько
секунд, глядя в потолок. Потом молча сел на полу. Юрик поднял
кулаки к подбородку. Черные круглые стекла очков выпали из
оправы и упали на колени, как уставшая птица.

— Ну? — спросил Юрик.

— Мудила, где Галчонок? — спросил Чистяков.

— А че? — спросил Юрик.

— Я к дочери пришел.

— Так ты Серега? — обрадовался Юрик.

— Ага.

— Юрий. Кислицын. Для пацанов — Юрасик. Можно Кислый.

— Чистяков,— Не хотелось подавать руку человеку, который спит с
твоей женой. Поэтому он встал, игнорируя радостную ладонь Юрика.

— Накрылись фрукты,— сказал Чистяков, глядя на расколотый ананас.

— Вмажем? — забеспокоился Юрик.

— А есть?

— Базару нету. Бухалова полно,— захлопотал Юрик, хозяйским жестом
приглашая Чистякова войти.

А я думал, опять кто-то к Жанке пришел, думал ты очередной ёбарь
молодой,— суетился Юрик, нарезая огурчики.— Это ты очередной
ёбарь молодой,— подумал Чистяков, разливая водку по стопкам.—
Мне Жанка говорила про тебя, да вот не виделись ни разу, так
может за знакомство, а, Серега? «Чистяков» меня зовут,—
сказал Чистяков и чокнулся с Юриком.

С Жанкой мы нормально живем, все у нас правильно,— сказал Юрик,
откусывая огурец.— А Галку сегодня, стоп, вчера ночером теща
увезла на дачу. И ей, старой, удовольствие, и нам с Жанкой
расслабон. Она же на работу устроилась. Она же сейчас модная
баба, Жанка-то, но устает сильно. У Димы Амосова работает
личным секретарем, понял? Бабки у нее вообще (огурец описал
большой круг над столом), я говорю, хрустов у моей бабы —
умотаться,— сказал Юрик.— Нефтегазовые там дела, она на все
переговоры с ним ездит, понял?! Вчера за день в Москву и обратно. С
шефом. По дороге с та-а-акими Людьми познакомилась,
прикинь?!

— Ладно, давай, Юрдос, больше незнакомых людей не бей, сначала
поздоровайся,— сказал Чистяков, разливая остатки водки по
стаканам.— Я посошок доем, да побегу. Дочери привет.

— Может, еще? — спросил Юрик.

— Не. Хватит с утра,— сказал Чистяков, залпом опрокинул стакан и вышел.

В коридоре он посмотрел в зеркало. Скула медленно наливалась
глубоким сизым светом. Пустая оправа очков придавала лицу
потусторонний вид. Чистяков снял их и, скомкав дешевую проволоку в
ладони, бросил в мусорное ведро у порога. В ведре мутно белел
презерватив. Чистяков усмехнулся и вышел, сильно хлопнув
дверью.

Жанка. Черные глаза. У Галки глаза мои, серые. Это хорошо, говорят,
если в отца, то будет счастливая. Чистяков посмотрел на небо
и поднял воротник. Знакомое тепло заструилось внизу живота,
на дождь уже было почти наплевать. Хорошая водка, зря
отказался от продолжения. Характер показал, хм. Сзади раздался
короткий свист. Чистяков обернулся.

— Салам-пополам,— сказал Буба.

— Ага,— сказал Чистяков.

— От Жанки?

— Ага.

— Уже буханул?

— Ага.

— Везет,— сказал Буба.

— Бабки есть, можно догнаться,— сказал Чистяков.

— А надо?

— Очень надо, Бубыч,— сказал Чистяков и шмыгнул носом, запрокинув голову.

— Тщ-щ-щ,— сказал Буба.— Пойдем. Я уже недели две ни грамма.

В магазине было почти пусто. Несколько пообдерганных калдырей
паслись возле дальнего угла стойки, что-то сумрачно бубня. Буба
сел за столик у окна и рассматривал сквозь мокрую витрину
пестро одетых девчонок, спешащих между лужами. Продавщица
недовольно посмотрела на Чистякова, протирая стакан. Он взял
четыре бутылки пива, полбанки и свиную нарезку. Потом подумал, и
взял еще банку огурчиков.

— Как с работой? — спросил Буба.

— Херово. Менты Сенягина взяли. Фирма сдохла,— сказал Чистяков.

— Обратно на ринг не хочешь?

— Не. За встречу?

— С днем рождения, Чистяков.

— Вообще-то завтра. Но спасибо, что помнишь, Буба.

Они быстро выпили водки, запив холодным пивом из горлышка. Нарезка
была остренькой. Очень кстати.

— Денег заработал. Дочери хотел отдать,— сказал Чистяков.

— Жанка не взяла?

— Не застал никого. Только Кислый дома.

— Я его знаю,— сказал Буба.

— Говно.

— Просто бандит. Обычный мудозвон. Учишься?

— Восстановился.

— В который раз?

— Пятый.

— Диплом-то получишь? — засмеялся Буба.

— Если терпения хватит,— улыбнулся Чистяков.

— А с Жанкой чего?

— Ты с ней не спал? — спросил Чистяков.

— Не,— почесал затылок Буба.

— Зря.

— Мне Палыч говорил. Он с ней спал. Говорит, она клёвая,— честно сказал Буба.

— Я ее люблю. Очень люблю. Как дурак. С ней, кроме тебя, все трахались.

— Да, похоже, я один остался,— сказал Буба, наливая полстакана.—
Сейчас-то, я слышал, она фильдеперсовая дама. Работу нашла в
«АМ-нефто».

— Зайди к ней. Захвати пивка и чего-нибудь морского, типа креветок.
Она тебе даст.

— Перестань.

— Не могу,— закрыл глаза Чистяков.

— Ты развод оформил?

— Нет. Сколько уже?.. Полтора года вместе не живем, даже больше, а
документы все еще так...

Вдруг вышло солнце. Дождь все еще шел, а солнышко светило вовсю.
Калдыри, все так же невнятно гудя, вывалились на крыльцо. Буба
посмотрел на улицу. Дождь почти закончился.— Пойдем на улку,
допьем на солнышке,— предложил Чистяков.— Пойдем,— сказал
Буба.

Они спустились с крыльца, глядя на переливающиеся капли, падавшие
все реже и реже. Раздался гудок. Здоровенный джип заворачивал
прямо на бордюр, пугая пешеходов.— Смотри, Вован едет,—
сказал Буба.

Чистяков проснулся от того, что прямо над ухом раздалось волнующее
бульканье.— Смотри, я же говорил, только так его и надо
будить,— сказал Вован. Чистяков сел и осмотрелся. Вокруг по всему
горизонту тянулся необъятный кожаный салон вовкиного джипа.
Рядом с Чистяковым сидел его двоюродный брат Костяй. На
переднем сиденье развалился непьянеющий Буба. В руках у них
были стаканы, остро пахнущие водкой. Вован, уже раскрасневшийся
от спиртного, сидел, откинувшись, за рулем, с огурчиком,
насаженным на пластмассовую вилку.

— Сколько времени? — спросил Чистяков.

— Уже два. Ты часа полтора проспал,— сказал Костя, потрепав брата по
затылку.— С днем рождения, братец.

— Водки,— потребовал Чистяков.

— Вот это — дело,— одобрительно сказал Вован, протягивая Чистякову стакан.

— Хороший стакан,— сказал Чистяков, выпив.

— Французский, небьющийся. Вован только что купил. А то эти бабы из
гастронома разорались, что мы магазинские граненые
подтянули,— сказал Буба.

— А чё пьем?

— Смирновку,— сказал Костя.

Чистяков посмотрел в окно. Джип стоял на обочине возле парка. В двух
кварталах розовел главный корпус университета. Кругом
кипела жизнь. Возле мангала что-то громко кричал азербайджанец в
грязной белой куртке. Дым сладко пах шашлыком. Над пивным
ларьком светился фонарь, завернутый в проволочную сетку. Мимо
бежали студентки в волнующих шортах. Мужик с секундомером
что-то записывал в журнал.

— Вован, тебя менты не загребут за пьянку за рулем? — спросил
Чистяков, хрустя огурчиком.

— Я им вчера в порядке спонсорской помощи локальную сеть в
управление поставил за свои бабки. Двадцать пять рабочих мест. С
генералом ихним бухали вечером. Так что комментарии излишни,—
сказал Вован, растопырив пальцы.

— Давай тогда хоть двери откроем, а то душно,— попросил Чистяков.

Они гурьбой вышли из джипа, расставляя закуски и выпивку на капоте.
Из открытых дверей раздались звуки танцевальных мелодий.
Бабка, спешащая вдоль обочины, быстро перешла на другую сторону
улицы. Чистяков смотрел на друзей. Радостные лица. Дождь
кончился. Отлично. Он закрыл глаза руками и отошел в сторону.
Сзади раздался короткий свист. Чистяков все еще стоял возле
кустов.

— Чего ты? — спросил Костя.

— Голова,— сказал Чистяков.

— Болит?

— Ага.

— Щас поправим.

Костя повел брата обратно к джипу. Возле машины уже стояла какая-то
девчонка. Лет девятнадцати.

— Я тебе говорю — нету пива, поняла? — громко говорил ей Вован.

— Ну, тогда.... Ну, водки.... Немного...— смущенно лепетала
девчонка. Вроде чистенькая, на бродяжку не похожа. И одета хорошо.

— Я тебе говорю русским языком, дай спокойно с пацанами побазарить.
Отойди от греха,— напирал Вован.

— Пожалуйста, немного... Меня вон как трясет всю... Я не спала
почти, плохо мне...— мямлила девчонка. Вовка развел руками и
поглядел на пацанов, вроде, не бить же эту дурочку.

— Слышь, тебе говорят...— начал говорить Костя, но девчонке, похоже,
было совсем худо. — Она только тихо скулила: немножко...
пожалуйста...

... Она скулила, Вован напирал...

...Костя пытался объяснять...

...Буба оглядывался...

...голова болела все сильней...

...болела и ныла...

...и Чистякову внезапно захотелось все прекратить.
Он подошел к девчонке поближе и спросил:

— Слышь, тебя как звать?

— Вера,— с готовностью ответила девчонка.

— Вера, ты ебёшься? — как можно более нагло спросил Чистяков. К
горлу подкатила тошнота. Сейчас она оскорбится или испугается,
повернется и уйдет навсегда. Сразу станет лучше.

— Да,— еле слышно прошептала девчонка. Ее не на шутку колотило.

— Громче,— не веря себе, сказал Чистяков.

— Да, да ебусь, слышал теперь?! Я ебусь,— закричала Вера. Чистяков
повернулся к пацанам, те удивленно пожали плечами. О черт,
подумал Чистяков, и с нажимом сказал:

— А ты... сосешь?

— Да, да, да, чего тебе еще? — заорала Вера.— Я все могу, люди вы
или нет, дадите опохмелиться или мне сдохнуть тут?!

Вовка молча налил почти полный стакан водки. Потом посмотрел на
девчонку и сделал ей огромный бутерброд. Мясо, огурец, майонез,
кусок курицы, какая-то зелень. Потом взглянул на нее еще раз
и протянул ей сигарету. Она сунула сигарету за ухо и,
зажмурившись, мелкими глотками выпила весь стакан. Потом она
жадно втянула носом запах бутерброда и стала есть. Чистяков
посмотрел, как она рвет зубами хлеб и мясо, и сглотнул слюну.
Буба глядел на девчонку как на марсианина. Маленькая зверушка.
Урчит. Мохнатая челка. Капризный пухлый рот. Ноги. Мелкий
бисер сплетается на запястье в узоры. Туго натянутый на груди
свитер дразнит. Ногти чистые. Странно, когда я пью, у меня
постоянно ногти как в дерьме по горло,— подумал Чистяков.

— Ну как? Получше? — спросил Буба.

— Угу,— сказала Вера с набитым ртом.

— Ну что ж... Никто тебя за язык не дергал,— сказал Вовка,
протягивая ей еще полстакана водки.— Рот прополощешь, и — давай...

— Кому? — смущенно спросила она, залпом выпив водку. Вовка
ухмыльнулся, Костя опустил глаза. Буба странно посмотрел на девчонку
и вдруг, указав пальцем на Чистякова, сказал:

— Ему. Давай в машину.

Чистяков успел помотать головой, но Вовка с Костяем быстро
подхватили его на руки и внесли на переднее сиденье джипа. Чистяков
дернулся наружу, но в дверном проеме появилась пшеничная
голова Веры.

— Все будет хорошо,— сказала девчонка и вытерла остатки помады
платком.— Тс-с-с, тихо, милый, все будет хорошо.

Все будет хорошо, она часто это повторяет, она уже пьяна, сколько ей
лет, Боже мой,— подумал, почувствовал Чистяков. Оппа оппа
сказал голос Бубы, не сломай ногти, сказал голос Кости,
ремень пополз вниз. С днем рождения, Чистяков, сказал Буба.
Поехали! сказал голос Вовки, джип тронулся и перегрузка в сорок
«g» вдавила Чистякова в кожаный загривок сиденья вместе с
Верой. Она смотрела на него снизу вверх. Он был катастрофически
не готов, совершенно пьян. Но она осторожно высвободила его
из складок, она странно смотрела, она облизнула губы, она
наклонилась. Она была неумехой. Нахальной и расторопной.
Слишком быстрой и острой. Стой, сказал он. Она не послушалась.
Ее зубы были как копья, как противотанковые ежи, как острия
мечей над крепостной стеной. Чистяков вздрагивал и судорожно
сжимал ее, но она не останавливалась. На озеро, спросил
Костя, угу ответила девчонка, борзая тварь, ахх, Чистяков забыл
как дышать и умер.

Буба накрыл Веру курткой, когда они проезжали через пост ГАИ.—
Остановят — удивятся,— сказал Вован, вдавливая в пол педаль газа.
Под курткой послышался стон.— Она, кажется, входит во
вкус,— сказал Костя.— Смотри,— сказал пьяный Вован,— сейчас еще
девчонок прицепим. Чистяков открывает глаза и видит, как
Вовка притормаживает у обочины, возле двух голосующих девчонок.
Куда говорит вовка из пункта А в пункт Б отвечает девичий
голос у нас платят только так говорит ктото и отдергивает
куртку масляные глаза веры смотрят снизу вверх стыдно то как
думает голова чистякова потому что говорят ах говорят девчонки
нет говорят они и убегают и все хохочут и джип катится
дальше в пустоту.

Хочется пить,— подумал Чистяков и открыл глаза. Бутылка пива янтарем
желтела рядом с рычагом переключения передач. Машина,—
подумал Чистяков.— У кого такая хорошая машина? У Вовки джип.
Большой. А вот и Вовка в окне. Это вовкина машина. Хорошо, что
у мышления есть такое замечательное качество, как логика.
Значит, я в красивой вовкиной машине джип. Я — крут. Я —
один? Нет, за машиной голоса. Это Буба, Костя и Вовка и... Вера?
Кто Вера? Сестра Надежды и Любви. Надежды нет давно, а
любовь?.. Мать твою, штаны-то где?

Чистяков выпрыгивает из машины. Берег. Костер. Наверное, вечер. На
костре шипят на шпажках сардельки «джордано бруно». Вовка
мелькает между холодными как айсберг волнами, словно большая
рыба. Или как, может быть, касатка.

— Очнулся? — раздался голос Веры за спиной.

— Ага,— сказал Чистяков. Вера была голой. В руке у нее была
сарделька. Девчонка исподлобья посмотрела на Чистякова и
двусмысленно спросила:

— Хочешь?

— Не. Где мы?

— На Сарыколь.

— Далеко,— сказал Чистяков. И подумал: километров сто от города.

— Ну и хорошо! Можно голышом побегать! — Вера закружилась по песку,
потом подлетела к Чистякову и спросила,— Что-то не так?

Чистяков подумал, как объяснить девчонке, которая делала ему в
машине минет за стакан водки, что это не самый обычный способ
провести день для простых парней. Конечно,
Вован полагает, что все в порядке. Но он, наверное, ошибается.

— Все нормально,— сказал Чистяков.

— Ты такой... Забавный,— засмеялась Вера, заглядывая снизу в его
глаза.— Все меня Жанной называл. Пьянущи-и-ий, а все в джинсы
мне залазил.

— Ты симпатичная,— сказал Чистяков совершенно искренне.

— Мне уже девятнадцать скоро исполнится,— зачем-то сказала Вера.
Потом она поцеловала Чистякова в губы. Он отстранился, его
затошнило.

— Кто такая Жанна? — спросила Вера.

— Жена.

— Жена?

— Мы в разводе.

— Ты ее любишь?

— Не знаю,— спросил Чистяков, раздраженно подумав: какое тебе дело.

— Меня один парень очень любил,— сказала Вера, садясь на песок рядом
с Чистяковым.— В армии погиб. Они там гранаты бросали из
танка. А один у них как-то неправильно бросил, и она в танке
взорвалась. Леха мне каждый день писал. Хотели пожениться, а
потом... Евойная мать, тетя Зоя, говорит мне — чего губить
себя будешь? Вон парней сколько.

— Ага,— сказал Чистяков.

— Почему все тебя по фамилии зовут?

— Не знаю. Привыкли.

— А у тебя правда день рождения?

— Завтра.

— И сколько лет?

— Миллион.

— Нет, ну серьезно,— засмеялась Вера и легко шлепнула Чистякова по
плечу кулаком.

— Тридцать.

— Ровно тридцать?

— Ага.

— Надо же, юбилей,— с детским восхищением сказала Вера, потом
оглянулась на костер и спросила,— А этот Буба, он чего? Болеет?

— Нет, вроде. А что? — удивился Чистяков.

— Ну... Все... Со мной... Вова там. Ты... А он не стал...

Тввою мать,— подумал Чистяков.

— Ну тогда, значит, болеет.

— Еще хочешь? — спросила Вера, поцеловав Чистякова в шею.

— Не.

— Выпьешь?

— Ага.

Они подошли к костру. Вован плавал. Буба бросал в него плоскими
камешками, Вовка беззлобно матерился. Костя жевал сардельку и
что-то рисовал на песке, задумчиво улыбаясь.

— Здесь, похоже, вообще дождя не было,— сказал Костя, заметив
Чистякова.— Прикинь? В городе ливни все время, а здесь все сухо в
лесу.

— Ого-го! Да это наш сексуальный монстр проснулся,— сказал Буба.—
Ветеран на тяжкой ниве русского секса! Динозавр эротических
джунглей!

— Пошел ты,— грустно сказал Чистяков.— Водки бы лучше налил.

— От водки — не лучше,— назидательно сказал Костя.

— Тогда поехали обратно в город.

Всю дорогу она проспала у него на шее. Чистяков иногда просыпался от
того, что затекало плечо, хотелось повернуться, но Вера
спала так забавно, что ему не хотелось ее тревожить. Странно, в
другое время бы побрезговал такой зверушкой. А тут... Что
за бредовые чувства...

В городе была уже глубокая ночь. Светофоры подмигивали кошачьими
желтыми глазами. Ночные кафе уже закрывались одно за другим.
Вера вышла из машины и, протянув руку, сказала:

— Проводи меня, а то у нас неспокойно в общаге. Да и сторож — урод.

Чистяков подумал, что может грозить в какой-то общаге такой девушке,
как Вера, но фраза «сторож-урод» его почему-то убедила. Он
хлопнул Вована по ладони на прощанье и выпрыгнул из джипа.
Асфальт был мокрый, наверное, опять шел дождь. Темная общага
высилась над тополями как башня.

— Ты не бойся, я — чистая,— доверительно сообщила Вера, навалившись
грудью на его локоть. Грудь была упругой и теплой.

— Да ну,— сказал Чистяков, но ехидства у него не получилось.

— Между прочим, ты хоть и пьяный был, а я на тебя все равно
презерватив одела,— для виду надулась Вера.— Пришли. Только тут меня
надо на козырек подсадить, поможешь? А то вход уже закрыт.
Сторож орать начнет, может ментов вызвать. Он сам бывший
мент, по-моему.

Чистяков сцепил пальцы в замок и подставил под верину ногу.
Подожди,— сказала она и сняла тапочки. Он подбросил ее стопу вверх,
и Вера, мелькнув белыми пятками, быстро подтянулась за край
козырька. Она совсем ничего не весила.

— Наступай там на приступочек,— сказала Вера, появившись из-за края
бетонного навеса.— А то по коридорам так неохота одной. А я
тебе руку подам.

Чистяков быстро оттолкнулся от бордюра и, тяжело подпрыгнув,
подтянулся на козырек вслед за Верой. За протянутую руку он
держаться не стал, еще не хватало вместе с девушкой рухнуть на
асфальт с высоты второго этажа.

По пожарной лестнице они поднялись на третий этаж и влезли в
разбитое окно. В коридорах было пусто, но из-за дверей верхних
этажей раздавалась приглушенная блатная музыка, доносился пьяный
гул.

— Может, останешься? — спросила Вера.

— Не,— сказал Чистяков.

— Я тебя с подружками познакомлю,— сказала Вера и скользнула рукой по его щеке.

— Не,— ответил Чистяков и почувствовал на губах поцелуй.

— Забегай,— шепнула Вера и убежала в темноту коридора.— Восемьсот
восьмая комната,— донесся ее голос. Чистяков повернулся и
пошел к выходу.

Еще бы выбраться из этих катакомб,— подумал он, проходя через
переход, соединяющий два крыла общаги. Шаги гулко отдавались в
пустоте. Чистяков старался не шуметь и ступать потише, хотя,
похоже, в этот час здесь еще никто и не думал спать.
Интересно, чья общага, подумал Чистяков. Хотя какая разница, во всех
общагах одинаково пахнет тоской и унынием. Занятый своими
мыслями, он обогнул поворот, и нос к носу столкнулся с темной
фигурой, непонятно как появившейся из пустоты лифтовой
площадки.

— Слышь, ты чьих будешь? — спросил мужской голос. Чистяков двинулся
в сторону и спросил, вынув правую руку из кармана:

— В смысле?

— Ты чё, в натуре, глухой? Ты по моему коридору идешь. Я спрашиваю —
чьих будешь?

Говоривший двинулся правее, перекрыв Чистякову выход на лестницу, и
вышел под жалкий свет лампочки. Стриженый под расческу череп
словно побывал в зубах акулы. Шрам на шраме. Сейчас возня
будет, почувствовал Чистяков и посмотрел на руки незнакомца.
Расплывшиеся на пальцах татуированные перстни были
красноречивее разбитых суставов. Просто так уйти не получится. Как
голова-то болит,— подумал Чистяков и почему-то сказал вслух:

— Ты чё, бычина рванная, возни просишь?!

Он ударил Чистякова очень быстро. Ударил оловянной-деревянной
башкой, много раз разбитой во всех камерах нашей необъятной Родины
от Владика до Бреста. Чистяков легко отклонился назад и лоб
нападающего скользнул по пуговицам чистяковского кожаного
плаща. Драться все еще не хотелось, была еще короткая глупая
надежда отступить, но незнакомец загородил проход. Здоровый
ч-щерт.

— А, так ты боксер? — ехидно спросил бык. С поцарапанного пуговицами
правого века сочилась кровь.— Это хорошо. Мне нравится.

Он ринулся в атаку, показав замах левой и резко взмахивая снизу
правой. Дешевенький апперкот,— подумал Чистяков, ушел вправо и
ударил в ответ открытой ладонью по уху. Незнакомец дернулся
и, нечленораздельно забормотав, ринулся в атаку снова.
Чистяков легко ушел нырком под руку. Бык развернулся и, брызгая
слюной, замельтешил матерной блатной скороговоркой. Снова
подкатила тошнота и Чистяков резко бросил в стриженную голову
«двоечку». Нос брызнул красным, как раздавленный помидор,
бычьи сухие губы лопнули под тяжелой кистью Чистякова, но
нокаута не получилось. Пить надо меньше, удар никакой стал,—
подумал Чистяков, глядя, как Бык выплевывает металлические
коронки, сидя на полу. Окровавленная морда нападающего исказилась
зековской истерикой, он всхрипнул, что-то заорал и ринулся
вперед. Чистяков стоял боком, уже готовый уходить, но тут
холодок внутри живота зашевелился противной змейкой, и краем
глаза он заметил нож. Точнее не нож даже, а так, отблеск,
оклик смерти, противной, вонючей, коридорной, общажной пьяной
смерти. Ну нет,— дернулась в голове мысль. Чистяков успел
вывернуться и закрыть сердце локтем. Сталь скользнула по мокрой
коже рукава вниз. Бык оголтело напирал вперед, давя лезвием.
Чистяков повернулся и хотел сбить нож рукой, но острие
вывернулось наружу и легко вошло в живот нападавшего. Он туго
всхлипнул. Ёб твою мать,— зло шепнул Чистяков, попытавшись
отскочить, но сзади уже была колонна мусоропровода, и Бык своим
весом вогнал себе нож в живот по самую рукоять. Чистяков
все-таки выпрыгнул из угла и посмотрел на оседающую тушу.
Идиот, идиот,— пронеслось в голове.

Крови было много. Она была повсюду. Она пахла мясным рядом на рынке.
Под тусклым светом полудохлой лампы она была
густо-коричневой, как шоколад. Чистяков посмотрел на руку. В руке был нож
с вычурным лезвием, ложбинками, зазубринами и прочей
тюремной эстетикой. Наборная рукоять была увенчана идиотской
красной розой. Чистяков открыл мусоропровод, и его вырвало в
пахнувшую картофельными очистками утробу. Он снова взглянул на
нож. Рукоять была чистой, без крови. Чистяков разрезал
тельняшку на скорченном полутрупе Быка, скомкал ее и вложил в
рваную косую рану. Держи, сучья морда, смотри только не подохни
тут у меня,— прошептал он. Бык замычал, завозился, но
Чистяков легонько пнул его и сказал: лежать. Рукоять ножа он
тщательно вытер обрывком тельника и окунул в кровь, после чего
вложил ее в руку Быка.

Спуск по лестнице до третьего этажа занял несколько секунд. Чистяков
спрыгнул с козырька, взмахнув полами плаща. Вокруг вроде
никого не было. Он поискал глазами телефон-автомат. Один
телефон тускло серел рядом со входом в общагу. Чистяков набрал
03, быстро сказал, там свежий трупак на восьмом этаже, адрес
такой-то, приезжайте, может дышит еще, его только что один
парень в светлом пиджаке замочил прямо на этаже. Металлический
казенный голос что-то забубнил в трубку, он уже не слушал.

Пробежав два квартала по дворам, Чистяков отдышался и сел на
корточки. Левый рукав плаща был немного запачкан кровью. Тввою
мать! Он зачерпнул из лужи дождевой воды, стараясь не
потревожить грязь на дне, и промыл край рукава. Вроде всё.

С днем рождения,— сказал Чистяков, открывая глаза и глядя в потолок.
Голова повернулась легко. Почти никакого похмелья, надо же.
Часы показывали три. Чистяков быстро откинул одеяло и
посмотрел вниз на член. Не отвалился, вроде. Спасибо, что не
откусила, Вера. Надо пойти пописать, проверить, как он там,
функционирует или нет. Надо же как нажрался вчера! Он встал с
дивана и осмотрелся. Вроде дома. Джинсы валялись на полу,
бесстыже раскинув штанины. «Казаки», безвольно свесив мягкие
голенища набок, прислонились друг к другу, как два перебравших
старика. Рубашки не было. Чистяков пошел в ванную. Рубашка
комком темнела в ванне. Стоял какой-то странный запах.
Чистяков поднял рубашку из бурой воды, весь левый рукав и подол
слева были осклизлыми от крови. Ёб — воскликнул Чистяков и
ринулся к телефону. Палец не хотел попадать в отверстия диска.
Ну же, набирайся, сволочь, прошептал Чистяков.

— Салям, Буба,— сказал он, услышав в трубке знакомый голос.

— С днем рождения,— сказал Буба.

— Спасибо. Павлик дома?

— Конечно. Только он занят — рисует чего-то.

— Ладно. Он еще на «скорой» работает?

— Ага.

— Дай его, пожалуйста.

— А ты где справлять сегодня будешь? — спросил Буба.

— Если не дашь Павлика, то в кардиологии.

— Ага? — озадаченно полуспросил Буба. Потом в трубке послышалось
шарканье и отдаленный крик па-а-авлик.

— Ну,— раздраженно спросил в трубку Павлик. Он не любил, когда его
отвлекали от любимого занятия.

— Павлик, неопознанных с ножевыми ранениями куда обычно отвозят?

— Во «вторую дорожную». А что?

— Давай я лучше подъеду, расскажу. Чего-нибудь взять?

— «Белой» флаконок возьми. А закуси у нас полно.

— Ага.

Чистяков вылетел из такси, прищемив полу плаща дверцей. Матерясь, он
повернулся, снова открыл дверцу и освободил плащ. Полегче,—
попросил таксист. Ага, сказал Чистяков и хлопнул дверцей.
Таксист укоризненно покачал головой.

Буба и Павлик открыли двери, держа на полотенце булку хлеба и солонку.

— Хлеб-соль,— заёрничал Пашка, завидев Чистякова.

— Это чё?

— Ну тебя ж не дозовешься никогда. Только раз в год заходишь. И то
на собственный юбилей,— пояснил Павлик.

— Я вчера одного парня прижмурил,— сказал Чистяков.

— На глушняк? — забеспокоился Буба. Павлик сразу посерьезнел и сел на стул.

— Не. Еще дышал, когда я ушел.

— Менты знают?

— Не. Я чисто ушел,— сказал Чистяков, проходя на кухню.

— И когда? — спросил Буба.

— Веру проводил до общаги. Обратно шел, в коридоре занозился с
одним. Он прыгнул с ножом. Я увернулся, он сам на свой нож и
налетел.

— Погоди,— сказал Павлик.

Он отобрал у Чистякова бутылку водки, точным жестом свернул ей
голову и налил в чайную кружку. Потом достал из сковороды котлету
и положил ее на кусок хлеба.

— На-ка. Я как доктор рекомендую,— протянул он кружку Чистякову и вышел.

Из комнаты раздалось бибиканье телефона и суетливый пашкин голос
что-то быстро забормотал. Чистяков молча выпил водку как воду и
рывком заглотил котлету. Буба покачал головой и достал из
сковороды несколько дымящихся картофелин. Не,— сказал
Чистяков и налил еще немного водки себе и Бубе.

— Значит, так. Сейчас без двадцати четыре,— сказал Пашка, входя на
кухню.— Во вторую дорожную вчера привезли четырех
неопознанных с «ножевыми» разной тяжести. Один из них уже в морге, но
ему за шестьдесят лет, поэтому он, наверное, не твой.

— Не. Моему чуть за сорок,— сказал Чистяков.

— Слушай дальше,— сказал Пашка, выпив водки из бубиной кружки.— Один
с множественными проникающими, что-то около двадцати ударов
по нему нанесли. Стало быть, тоже не твой, если ты,
конечно, не стал маньяком за то время, что я тебя не видел.

— Не стал,— сказал Чистяков.

— Остаются двое. Один уже в палате, его даже не резали, легкие
поверхностные повреждения. А вот второго переведут из реанимации
только часам к одиннадцати, когда в палате место
освободится. Я сегодня в ночь дежурю, позвони мне на станцию...

— У меня есть телефон.

— Отлично. Тогда я съезжу в больницу и все тебе ночью расскажу. Если
ты еще в состоянии слушать будешь к тому времени,— сказал
Пашка и плеснул в кружку еще водки.— С днем рождения.

К вечеру солнце стало не на шутку припекать. От асфальта шел пар,
лужи стремительно подсыхали. Чистяков посмотрел на бегущих
мимо подростков и подумал: когда они уже успели раздеться?
Девчонки быстро оттаивают весной и как-то молниеносно
раздеваются. Ты еще только подумаешь, вот бы плащ сбросить, а они уже
бегут в каких-то прозрачных маечках, черти-каких топиках,
такие аппетитные после весеннего авитаминоза. Чистяков подошел
к киоску и купил себе дешевые темные очки. Хоть не так
будет бросаться в глаза лиловая скула,— подумал он. Денег в
кармане было полно. В бумажнике тоже. Как это я вчера умудрился
не все пробухать,— подумал Чистяков и взял в ларьке бутылку
самого дорогого пива. И Вера молодец, не шмонала мне
карманы. А ведь могла бы. Запросто. Я бы все равно ничего не
заметил. Чистяков открыл бутылку обручальным кольцом, которое
носил на левой руке. Палец немного заныл, но не хотелось портить
горлышко о край лавочки. Чистяков с удовольствием посмотрел
на свое отражение в блестящем боку бутылки и сказал вслух:
с днем рождения, Чистяков. Потом он чокнулся с витриной
ларька и сделал большой глоток.

— С днем рождения, Сережа,— сказал где-то рядом очень родной и милый
голос. Чистяков резво обернулся. Жанка стояла за спинкой
лавочки с большим пакетом в руке. Чистяков медленно поднялся и
сказал, сняв очки:

— Здравствуй, белочка,— он обошел лавочку и подошел к жене. Потом
отстранился и долгим взглядом ощупал ее красивые ноги, взгляд
заскользил выше, чуть задержался на ее улыбке, и поднялся к
черным глазам.— Ты очень похудела.

— Нравится?

— Очень,— Чистяков подошел поближе и поцеловал ее в щеку. Потом еще
раз посмотрел в ее глаза и поцеловал жену в губы, слегка
сжав ее бедро.

— Ну,— фыркнула Жанка, слегка толкая его в грудь наманикюренными
пальцами.— Что это с тобой? — спросила она, проведя рукой по
его лиловой набухшей скуле.

— Это твой мужик так со мной знакомился. Я вчера Галчонку принес
всякой ерунды. Так, по мелочи. Ананасы-бананасы. Но не донес.

— Юрка мне ничего не говорил.

— Пустяки. Как ты?

— Нормально. А ты чем занимаешься? — спросила Жанна.

— Официально — юрист. А так — долги выбиваю, «стрелы» развожу.

— Выглядишь неплохо. Один живешь?

— Ага,— сказал Чистяков и вдруг его очень потянуло к жене. До
какой-то сумасшедшей, как после эфедрина, тоски. Он шагнул к ней и
крепко прижал ее душистое, ароматное, смуглое, такое
знакомое тело к себе. Она попыталась отстраниться, но Чистяков
крепко сжал ее ягодицы и быстро шепнул,— Не убегай. Я очень...—
и замолчал, глядя в ее глаза.

— У тебя эрекция, или мне кажется? — с улыбкой спросила Жанна.

— Я соскучился,— сказал Чистяков.

— Почему ты не празднуешь день рождения? — спросила Жанна, коснувшись его щеки.

— Хочу с тобой его отпраздновать. Можно?

— Где?

— Можно в «Старой крепости», там хорошо готовят.

— М-м-м, да ты при деньгах?

— Да,— сказал Чистяков и поцеловал жену. Она вдруг ответила на
поцелуй, прижалась к нему всем телом, и по спине его пробежала
сладкая, дрожащая как позёмка, струйка пота.

Чистяков забрал из рук жены пакет, обнял ее и повел вниз по улице.
Он что-то сбивчиво говорил, заглядывая ей в глаза, а она
отхлебывала из его бутылки, прямо из горлышка, а потом дразнила
его, то подставляя бутылку, то отбирая, он обливался пивом,
она хохотала и вытирала его плащ своим платком, она хохотала
без перерыва, и все было так хорошо, Боже мой, неужели все
может быть так хорошо, подумал Чистяков и крикнул официанту,
чтобы принес сигарет и пепельницу, и заказал ужасно много
блюд, как ты будешь это все есть это же невозможно все
съесть, ничего мы будем все обильно запивать а пока любезный
принеси-ка коньячку да получше. Подошла седая женщина и
предложила даме цветы. Давайте все, сказал Чистяков. Что ты делаешь,
спросила Жанна. Покупаю цветы, ответил Чистяков и протянул
ей огромный букет. Тяжелый и влажный. Какой запа-а-ах,
протянула Жанна и вдруг осеклась.

Кончилась лафа, подумал Чистяков и посмотрел в огромное зеркало за
стойкой. Сзади подходило стадо быков, люди-слоны. Одинаковые,
как братья, спортсмены-тяжеловесы. Это юркина бригада,—
быстро шепнула Жанна и исполнила отвратительно-обаятельную
резиновую улыбку в сторону вошедших. Чистяков переложил вилку в
правую руку и подвинул поближе бутылку с коньяком.
Спортсменов было семеро. Многовато.

— Привет, Жанна,— прогнусавил над ухом тяжелый твердый басок.

— Привет, мальчишки,— радостно пропела Жанна.— Чего это вы сегодня, отдыхаете?

— Да так, покушать забежали,— сказал сзади другой голос.

— Счастливчики,— протянула Жанна.— А у меня все дела,— сказала она и
качнула головой в сторону Чистякова. Двое быков обошли стол
и в упор посмотрели на лиловую скулу Чистякова, потом на
большой золотой крест, блестевший в вороте его рубашки, потом
на тяжелый золотой браслет. Чистяков кивнул. Быки сделали
ответный кивок и отошли.

— Мы рядышком здесь будем, если что,— сказал твердый басок и
спортсмены уселись через столик. Чистяков еле заметно покачал
головой, разминая шею, и хрустнул пальцами.

— Чистяков, прекрати,— зло зашептала Жанка.

— А чего я? — сделав невинные глаза, спросил Чистяков.

— Даже думать забудь — их семь человек. И по ним тюрьма плачет.

— Я тоже не цыпленочек.

— Ты что, упал? Сегодня же твой праздник! Давай лучше поедим,
выпьем. Я так есть хочу после работы. А с этими я сама все улажу,—
так же резиново улыбаясь, сказала Жанна. Ревность стремглав
ворвалась в Чистякова горячим ударом под свод черепа,
разбилась в брызги и едкой струйкой спустилась по позвоночнику к
сердцу. Знаю, как ты ссука, дела улаживаешь,— прошипела
ревность,— всем по разу отсосешь — и все дела. Чистяков закрыл
глаза, чтобы жена не заметила...

— Ну что ты такая бука? — ласково сказала Жанна, наклонившись
ближе.— Давай выпьем? С днем рождения, Сережа! — сказала она и
подняла полный бокал коньяка.

— Спасибо,— стараясь говорить спокойно, ответил Чистяков и залпом
опрокинул свой бокал.

— На счастье! — вдруг крикнула Жанка и с размаху разбила свой бокал об пол.

— На счастье,— крикнул Чистяков в ответ и силой метнул свой бокал в
стойку. Жанна привстала над столом и подтянув мужа за
воротник плаща, горячо впилась в его сухие губы.

— Дурачок,— шепнула она, отпуская Чистякова.

Краем глаза Чистяков увидел, как двое быков встали, но ему было так
радостно и хорошо, что было уже на все наплевать. Он бросил
на стол пачку денег, и сказал бармену за стойкой:

— Любезный! Бокальчики в счет поставьте.— Потом посмотрел в веселые
глаза жены и сказал,— а заодно и остальную посуду, на всякий
случай, посчитайте.

Быки снова сели на место. Бармен отвернулся. Шустрая девочка в
веселом клетчатом переднике начала деловито подметать осколки.

— Та-а-ак! — потерла руки Жанка.— Ну, что мы еще сегодня бьем?!

Они в обнимку вывалились из «Крепости...» совершенно пьяные и
хохочущие. Уходим скорее,— сказала Жанка,— а то эти придурки уже
кипят. Ффф,— надув щеки, показала, как кипят придурки. Что
мне завтра от Кислого будет! — засмеялась она. Слово «завтра»
прозвучало очень ясно, значит сегодня она домой не
собирается, значит сегодня мы можем побыть вместе,— подумал Чистяков.
Давай пойдем медленно и важно,— сказал Чистяков,— пусть
знают, казззлы.— Давай,— захохотала Жанка и повисла у него на
шее.

— Иногда мне кажется, что я снова готова тебя любить,— сказала
Жанна.— Даже немного соскучилась.

— Я тебя хочу,— сказал Чистяков и сжал ее бедро с внутренней
стороны. Он помнил, что это ей нравилось.

— Я тоже тебя хочу,— ответила жена и положила свою руку на его
ладонь, сдвигая ее выше.

— Я сильно хочу,— сказал Чистяков, послушно следуя за ее рукой.

— Я сильнее,— сказала Жанка, чуть качнув бедрами.

— К тебе?

— Нет, у меня дома Юрка.

— Ко мне?

— Нет, это очень далеко, а мне завтра на работу рано.

— Куда?

— Пойдем к теще, это же рядом... Она обещала на ночь уехать в сад...
Галка у нее на даче живет... Она сегодня приезжала за
продуктами, а дед с Галкой остался,— шептала Жанка, прерывисто
дыша.— А сейчас мать должна была уехать... Только ты здесь
постой... а я поднимусь и проверю, уехала она или нет... Не
хочу, чтобы мать тебя видела...

— Я буду в «Мороженом» ждать, чтобы на улице не маячить.

— Я быстро. Только не напивайся, а то не сможешь,— засмеялась Жанка
и побежала во двор.

Чистяков повернулся и пошел в «Мороженое — Соки», куда они любили
забегать все вместе с Галчонком, еще во время счастливой
семейной жизни. Он там уже год не был, даже больше. С тех пор,
как Жанка его бросила. Хорошо было жить в этом квартале — все
рядом. Вот наш дом, вот тещин, вот кафе любимое. Все
кончилось, когда Жанка его кинула. Не хотела жить с бесхребетным
слизняком, который терпит все ее бесконечные измены. У тебя
хоть какая-то гордость есть? — кричала она. А он долго и нудно
признавался ей в любви, зудел по вечерам, что-то пытался
бормотать. Надо было делать все легко, как во французских
комедиях. По «принципу скорпиона», который убегает после
коитуса, чтобы его самка не съела. Наше дело — не рожать,
сунул-вынул, да бежать... Тут Чистяков почувствовал чьи-то крепкие
пальцы на своем плече. Он резко развернулся, чтобы достойно
встретиться с угрозой. Угроза была так себе.

— Это ты, Серега?! — сказал абсолютно пьяный Юрик Кислый.

— Ага.

— Мне, прикинь, только что пацаны сказали, что мою бабу видели с
каким-то хуеплётом в кожаном плаще. В «Крепости...». Она с ним
бухала, и даже, блядь, целовалась с ним взасос,—
запыхавшись, сказал Кислый.

— Я в рестораны не хожу — бабок нет,— сказал Чистяков.

— А Жанку не видел?

— С прошлого года,— ответил Чистяков, повторяя про себя: только бы
она сейчас не вышла из подъезда.

— Блядь, я ее ёбарей всех, сука, на кукане сгною!

— Ага,— согласился Чистяков.

— Серёг, она же с каждым, ты поверишь?! С кажды-ы-ым,— с ненавистью
протянул Юрик.

— Да ну?! — удивился Чистяков.

— Ты никого больше в кожаном плаще не видел здесь, в округе?

— Не.

— Я его на хуй замочу, падлу ебучую, за свою бабу,— мутно прошептал
Юрик и, отодвинув куртку, показал Чистякову рукоять
револьвера, переделанного, судя по всему, из «газовика».

— Дробовый? — вежливо спросил Чистяков.

— Блядь, не знаю чё с ней делать вообще. Она, блядь, меня с ума
сведет на хуй,— проникновенно сказал Юрка.

— Не. Не сведет.

— Правильно! — обрадовался Кислый.— Заебётся она меня сводить с ума,
блядь! Давай хоть вмажем по стопарику, а то неудобно... За
вчерашнее...

— Да ладно тебе... Давай вмажем,— согласился Чистяков.

От Кислого пахнуло животным потом, когда он навалился Чистякову на
плечо. Слышь, Сер, бормотал он через каждое слово, я ее
замочу, и ёбаря ее замочу, а потом в башку себе выстрелю, я на
турму не вернусь. Они вошли в «Мороженое — Соки» и Кислый
сразу рухнул грудью на стойку. Водки! — жарко сказал он в
сторону продавщицы. Чистяков посмотрел сквозь витрину. Двое из
стада юркиных людей-слонов нетрезво махали руками на другой
стороне улицы, пытаясь остановить такси. Становилось неуютно.

— Юрдос, я, похоже, знаю, куда она двинула,— сказал Чистяков, катая
в руках холодную рюмку.

— Куда? — жадно сказал Кислый, стиснув за горлышко бутылку водки.

— Ты ж сегодня, поди, работать собирался?

— Ну.

— Она и думает, что ты на рынок с пацанами сейчас поедешь. А она
домой сейчас хахаля приведет. На твою постель его уложит и...—
сказал Чистяков, по-братски облапив Юрика за плечи.

— Ну всё, блядь, пиздец им обоим! — заорал Кислый. Посетители нервно
оглянулись.— Серёга, брателла! — душевно сказал он, обнимая
Чистякова.— Спасибо тебе, братишка! Вот муж, сразу раскусил
эту падлу,— сказал Юрик, апеллируя к посетителям. Те
опустили глаза.— Ну, давай за нас, за пацанов!

— На здоровье,— сказал Чистяков и поднял рюмку. Глаза Кислого были
густыми как подтухшее яйцо. Недолго ему на прямых ногах
ходить осталось,— подумал Чистяков и шлепнул его по плечу.— Давай
хоть пузырь добьем?! Куда спешить? Они пока там то сё...
Сейчас допьем, и ты их спокойно накроешь за этим делом. И она
уже не отопрется, что это ее дальний родственник
какой-нибудь, или еще что...

— Только быстро,— сказал Кислый.

— Ага,— ответил Чистяков, наливая по полной.— Я пойду на двор поссу,
ты без меня не пей.

Ммм,— промычал Кислый.

Чистяков быстро вышел из кафе и бросился во двор. Жанка уже
направлялась к нему, раскинув руки для объятий. Чистяков подхватил
ее на руки и сказал: быстрее беги домой, белочка, твой сейчас
сидит в «мороженом — соках», пьет со мной водку и обещает
всех на свете убить, он совсем пьян и сейчас пойдет искать
тебя с хахалем домой, ему пацаны вложили, что видели тебя с
каким-то парнем.— Никуда не уходи, милый, возьми ключи от
тещиной квартиры, я ее только что проводила, я сейчас вернусь,
быстро, что-нибудь придумаю, а ты жди меня там, я хочу тебя,—
сказала Жанна и прижалась ртом к его губам.

Она упорхнула, Чистяков прикоснулся к губам, словно проверяя, был ли
поцелуй. Раздался выстрел и крики: убери ствол, Юрдос, ты
что, нас же менты повяжут, потом мы его замочим, когда
найдем, а сейчас убери. Чистяков прошел за кустами к стальной
двери с кодовым замком и вошел в подъезд. Как хорошо, что теща
всех жанкиных парней ненавидит, не только меня, но и Юрдоса,—
подумал Чистяков, глядя в окно, как Кислый с двумя быками
бегает по двору, размахивая револьвером. Порыскав по двору,
они побежали дальше, за спортгородок к детскому саду. Парни
все-таки уговорили Кислого спрятать ствол, и теперь побежали
куда-то вдвоем, оставив его обыскивать беседки.

Чистяков спустился вниз и вернулся в кафе. Руки неудержимо тряслись.
Он прошел за столик, с которого еще не успели убрать их
рюмки, и выпил свою порцию одним глотком. Через пять минут
появился Юрик.

— Юрдос, тебя на пять минут нельзя оставить одного,— укоризненно
сказал Чистяков.

— Ты прикинь, Серый,— брызгая слюной закричал Кислый.— Ты вышел,
через пять минут я иду покурить, ко мне двое подходят и
говорят: ты Жанку не нашел? Нет,— говорю.— Так вот же она во дворе
с тем парнем в плаще и обнимается.

— Нашел?

— Нет, уже ушла. А ты где был?

— Да вот тут за этим киоском,— обиженно сказал Чистяков.— Ты, Юрдос,
неспокойный какой-то парень. Тебе же говорят, не бегай ты
за ней, все равно не поймаешь. Она ж не будет с ним на
лавке-то трахаться, еще холодно. Успокойся, выпей. Пойдешь домой и
там ее выпалишь.

— Ну, давай,— сказал Юрик, поднимая рюмку.— Упокой Господь душу того
парня, когда я его найду.

Губы были сладкие-сладкие и мягкие, как спелая ягода. Чистяков
открыл глаза и увидел красивые жанкины губы, пахнущие помадой.

— Спишь? — спросила она.

— Сколько времени?

— Час проспал.

— Где Кислый?

— Он уснул, и я заперла его дома,— ответила Жанка, расстегивая
платье.— Я пришла домой, он приперся через час, выстрелил
несколько раз в дверь, я открыла в переднике, типа готовлю-убираю,
он так обалдел, что уснул, еле до кровати доковылял.

Чистяков встал с дивана, потянулся и посмотрел, как Жанка идет в
душ, на ходу расстегивая кружевной лифчик. Боже мой,— подумал
он.— Мне сегодня тридцать лет, и я трахаю собственную жену на
чужой квартире, как пацан, и при этом бегаю от ее
любовника! Что за жизнь...

Продолжение следует.