Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

сентиментальные баллады о кризисе среднего возраста

Моему отцу, с любовью и благодарностью за все.
Моему
сыну, с надеждой на то, что он будет счастлив.
И
Шурке за то, что он был собой, вопреки всему.

Предупреждение! Этот текст содержит ненормативную лексику, затрагивает сексуальную тематику и может оказать негативное воздействие на лиц, страдающих нервными расстройствами и психическими заболеваниями. Если вы не уверены в себе, вы должны проконсультироваться у своего лечащего врача, юриста, стоматолога, супруга(и), прямого начальника, священника или командира подразделения.
Автор не несет никакой ответственности за возможные последствия.
Если вам нет 18-ти полных лет, не читайте этот текст.

Чё внутри:                         Кто внутри:
00. Intro. На полях.               Буба — guitar, conception, style
01. Медвежонок.                    Костя Чистяков — flute, pan pipes
02. Жажда.                         Сергей Чистяков — bass
03. День рождения.                 Жанна Чистякова — soprano sax 
04. Крысолов                       В. Вовандос — drums
Bonus track: Глаза змеи.           Лена «Рыжик» Вовандосова — back vocal
                                   Павлик Палыч — trumpet 
                                   Танька Бы — back vocal
                                   Вера Безродная — exotic dancer
                                   Дима Амосов — dancer
                                   Юрик Кислицын — dancer

На полях. Intro.

«Мы начинаем с рыб. Мы берем их за хвост и разбиваем голову о
камень. Мы быстро учимся убивать животных, предназначенных для
еды: кур, кроликов, уток. Позже мы начинаем убивать животных, в
смерти которых нет необходимости».
Агота
Кристоф. Толстая тетрадь.

«Было в нем что-то жалкое; одно дело — рыскать вдоль линии фронта
подобно пакостному бойскауту, взрывать мосты и щеголять в
живописно простреленном мундире; другое — мыкаться в пресном,
благополучном мире, чувствуя себя ихтиозавром, выброшенным на
берег».
Джон Фаулз. Волхв.

«Сказано: лишь убивая, способен убийца достичь совершенства...
Убивать — мое движение себя. Убивать — мое открытие себя. Мостик
к давно забытому рождению. Как во сне — столь прекрасен
убийца в своем совершенстве посреди великого Хаоса. Убийца —
изнанка Создателя».
Мисима Юкио. Дневники
убийцы.

My life makes perfect sense
Lust and food and
violence
Sex and money are my major kicks
Get me in a
fight I like dirty tricks
'Cos if you wanna run
cool
Yes if you wanna run cool, you got to run
On
heavy, heavy fuel
«Heavy Fuel», Mark Knopfler
& «Dire Straits»

Медвежонок

Контекст жизни героев

— Вот этого, пожалуйста, да-да, я хочу вот этого,— он показал
улыбчивой девушке за стойкой на небольшого пушистого медвежонка с
рыжей мордочкой и прозрачными оранжевыми глазами. Сколько? —
Спросил он, доставая кошелек.— Пятьдесят,— улыбаясь,
сказала девушка.— Почему так дорого? — Спросил он, открывая
бумажник.— У нас отдел коллекционных игрушек,— продолжала
улыбаться девушка,— вот сертификат, этот медвежонок — один из партии
в двести штук, сделанных ко Дню ребенка, он сшит вручную.—
Хорошо,— сказал он, протягивая пятьдесят долларов.— О, нет,—
покраснела девушка,— вы должны заплатить в рублевом
эквиваленте, понимаете? — Нет,— улыбнулся он,— но я заплачу, как вы
скажете. Он достал несколько купюр и отбил чек в соседней
кассе. Пожалуйста,— сказала девушка, протягивая ему красивый
пакет,— вот вам ваш медвежонок.— Это подарок,— пояснил он.—
Медвежонок сделан из особого материала, специально для
детей, вы можете его помыть, постирать, если ваш ребенок его
запачкает,— сказала девушка.— К сожалению, это не мой ребенок,—
сказал он.— Простите,— сказала девушка. Она была хорошенькой
и поглядывала на него с интересом.— Что вы делаете после
работы,— спросил он.— А вы можете предложить что-то
интересное? — Спросила девушка.— Да,— сказал он. Она засмеялась и
сказала, что заканчивает работу через два часа.— Я заеду,—
сказал он.— Я буду ждать,— ответила девушка, глядя на его правую
руку. На мизинце был красивый перстень с изумрудом. Других
колец на руке не было. Он улыбнулся и повторил: я заеду.

Шел дождь вперемешку с мокрым снегом, пахло весной. Машины с
шипением проносились мимо, и в шуршании шин по мокрому асфальту ему
слышался шелест надвигающегося лета. Листва должна была
появиться давным-давно, почки набухли уже почти до размеров
розовых бутонов, но зима не сдавалась. Утра еще стояли
морозные, и лежалый серый лед в московских подворотнях не спешил
таять.

Он посмотрел на часы, они показывали восемь вечера. Он заметил
небольшое коричневое пятнышко на золотом ободке часов и длинным
ухоженным ногтем счистил его. Куда девать два часа? — Спросил
он медвежонка, весело глядящего на него из пакета.
Медвежонок молчал, оранжевые пуговки глаз искрились под желтым
светом уличных ларьков. Малыш будет счастлив, подумал он,
наверняка Малыш будет счастлив. Он всегда просил его купить ему
маленького медвежонка, как в английской книге Teddy Bear,
которую он подарил ему на прошлое Рождество. Ты приходишь редко и
слишком поздно,— говорил Малыш,— а медвежонок всегда будет
со мной, я буду его кормить и гулять с ним буду, и научу его
варить яйца, я говорил тебе, что я умею варить яйца «в
мешочке» для мамы?

Он почти физически ощутил пустоту там, где Малыш обычно прижимался
всем телом к его груди, когда прощался. Уже скоро, сказал он
медвежонку, скоро я приеду, и вы познакомитесь с Малышом, и
подружитесь, и никаких плохих дядек в нашей жизни уже не
будет. Мы с мамой увезем вас далеко-далеко, в страну, где зима
короткая, а лето нежаркое и долгое, мы с мамой поженимся, и
у нас будет целая куча маленьких Малышей и медвежат.

Девушка вышла из дверей магазина и с прищуром оглядела прохожих,
бегущих вниз по улице. Она была очень хорошенькой, длинноногой,
в короткой пушистой шубке. Прости,— сказал он медвежонку,—
мне просто нужно где-то переночевать сегодня, и желательно
завтра. Ничего личного, просто часть моей поганой работы,
хорошо? Медвежонок не ответил, и он опустил его в пакет.
Девушка заметила его и с улыбкой пошла навстречу, чуть ежась на
ветру. Он стоял с маленьким цветастым пакетиком в руке, в
длинном горчичном пальто, светлым пятном выделяющемся в сером
свете сумерек. Боже, какая ты хорошенькая,— сказал он,— я
совсем не разглядел тебя за стойкой. Он протянул ей небольшой
букетик цветов и добавил: я даже забыл спросить, как тебя
зовут, настолько ты хороша.— Света,— сказала девушка и
улыбнулась, зарываясь лицом в цветы,— меня зовут Света.— Голодная,
конечно,— сказал он, целуя ее руку. Она кивнула.— Едем
ужинать,— сказал он, взмахом руки подзывая такси.

Итак, ее звали Света, ей было двадцать два, она не была москвичкой.
Они сидели в уютном закутке. Из-за низенькой дубовой стойки,
отделяющей их столик от остальных, мягко светил камин.
Девушка забавно ежилась от тепла. Она работала в нескольких
магазинах модной одежды, потом была официанткой в баре одной из
гостиниц, сейчас последние полгода работала в отделе
игрушек. Еще она училась на каких-то туманных курсах
бизнес-администрирования и еще какой-то ерунды и снимала малюсенькую
квартирку в одном из спальных районов. Четыре года назад она
приехала в Москву в надежде стать звездой модельного бизнеса и
куда-нибудь поступить. С тех пор ей хронически не везло.

— Пока ты не встретила меня, конечно,— смеясь, сказал он.

— Ты себя не переоцениваешь? — Спросила она.

Он посмотрел на свое отражение в зеркале: золотые часы «Роллекс»,
снятые им утром с руки Саида, хороший галстук, отличный
английский пиджак и очень дорогой перстень. Нет, девочка,— подумал
он,— я просто клад для маленькой продавщицы из Митино.
Вслух он сказал: еще шампанского, пожалуйста, и немного текилы.—
Чем ты занимаешься,— спросила она.— Нефтью,— сказал он,—
нефтью и газом. Он не слишком сильно согрешил против истины,
именно нефть и газ привели его в Москву, чудный город,
который он так ненавидел. Как хорошо было бы приехать сюда просто
так, погулять по кривым старым улочкам, посидеть в зеленых
московских двориках, сходить с Малышом в парк, сводить в
театр любимую женщину... Он ни разу не был здесь просто так.
Двадцать четыре поездки с деньгами и за деньгами, три поездки
«на пристрелку местности», две поездки «на заказ» и вот
теперь...

— Все, это последняя,— сказал он вслух неожиданно для себя.

— Я думала, вечер только начался,— сказала девушка.

— Я имел в виду последнюю рюмку в этом ресторане,— нашелся он.—
Поехали отсюда, я хочу танцевать.

Она была права: ее квартира действительно была малюсенькой. Он молча
лежал в ее «сидячей» ванне, свесив ноги через край, слушая,
как она напевает, глядя на пар, поднимающийся от воды,
окрашенной зеленой тонизирующей солью. Света,— крикнул он,— у
нас остался коньяк? Она вошла в ванную, держа две открытых
бутылки. Торчащие аккуратные грудки, забавный шелковистый
животик, хм?! Ах, цвет молодости, рай, где все краски так свежи!
Он потянулся и пошевелил пальцами ног. Это ее рассмешило и
она поставила рюмку, которую держала в пальцах, на край
стиральной машины.

— Hennesy или Remy Martin? — спросила она.

— Эни-бэни-раба, квинтер-минтер-жаба,— начал считать он, переводя
палец с одной бутылки на другую.

— Не боишься за сердце? — спросила она, глядя, как он наливает
густой коньяк в круглую рюмку, похожую на мыльный пузырь.

— Когда ты рядом, я ничего не боюсь,— ответил он.— Особенно после
того, что произошло между нами этой ночью. Теперь я знаю, что
выдержу все, что угодно.

— Можно тебя спросить? — Спросила она.

— Все, что угодно.

— Что это? — Спросила она, проводя рукой по узкому белому шраму,
наискось пересекающему бок и теряющемуся в зарослях внизу
живота.

— Нравится?

— Нет. Что это?

— Я — «мужчина с прошлым»,— он развернул левую ладонь и приставил ее
к паху. На ладони был точно такой же шрам, словно
продолжение.— Это бритва. Один парень недолюбливал меня и не хотел,
чтобы я наплодил кучу себе подобных маленьких нахалов.

— Как хорошо, что у него ничего не получилось,— сказала девушка,
залезая к нему в ванну. Вода потекла через край, но он этого
уже не видел. Жаркие вихри помчали его в коньячных водоворотах
вниз по течению Стикса, и куда бы он не шел среди зеленого
тумана, всюду были лишь горячие молодые губы.

— Ты проспал больше суток,— сказала она, подобрав под себя ноги и
обхватив обеими ладонями большую дымящуюся чашку с какао. Где
мой медвежонок? — Спросил он, резко садясь в постели.— Я
могла сделать что угодно, забрать все твои деньги и кредитные
карты и съехать с квартиры, могла сдать тебя каким-нибудь
ребятам, а ты спрашиваешь, где твой медвежонок? — Удивленно
спросила она.— Деньги — грязь,— сказал он.— Семьдесят четыре
тысячи долларов наличными — это грязь? — Она не могла придти в
себя.— Еще четыреста с лишним тысяч в пластиковых картах и
дорожных чеках,— с улыбкой сказал он, обнимая медвежонка.
Она сердилась, нет, она была в ярости. Она не вышла на работу,
потому что не могла его разбудить. Он спал весь день и
потом всю ночь, и опять целый день. Она хотела, чтобы он ушел,
ее глаза были испуганными, как у маленькой птицы. Тонкие
пальцы веером взлетали и опускались в такт словам, кружка
дрожала в руке, несколько капель пролилось на белый лен простыни,
как следы убегающего подранка на снегу.— Что это? — Спросила
она, взмахнув широким кожаным ремнем,— что это? — Повторила
она, доставая маленький кусочек металла.— «МиниСмэтчет»,—
сказал он.

— Что?

— Нож такой, английский, очень хороший,— сказал он.

— У тебя их два,— кричала она.

— Вдруг я потеряю один,— с улыбкой сказал он.

Нет, она не будет целоваться, пока не выяснит, кто он такой, нет,
нет и еще раз нет. У него шрамы, у него ножи, у него денег
херова гора, кто он такой, кто он такой, мать его?!

— Я не сделаю тебе больно,— громко сказал он.

Она замолчала и села на диван, поджав под себя руки.

— Ты нас обыскивала? — спросил он у медвежонка.

— Это как-то по-ментовски,— ответил медвежонок его голосом.

— Нет,— сказала она,— я хотела погладить твой костюм, и...

— У тебя есть кофе? — Перебил он.

— Растворимый,— сказала она.

— Нет, пожалуйста, спустись вниз, купи хорошего нормального кофе,
который можно сварить, плитку черного шоколада, знаешь,
такого, на нем написано plain chocolate, такого,
с орехами. И еще коньяку.

— Еще остался твой Hennesy,— ответила она, поднимаясь с дивана.

— Я люблю тебя,— соврал он.

— Я ненавижу тебя,— шепнул ему медвежонок.

Саид умер, так и не узнав, кто и как его убил. Конечно, Саиду было
очень страшно смотреть на то, как пятеро его телохранителей,
здоровенных крепких парней, лежали вповалку, забрызганные
кровью, все еще сжимая оружие в руках. Они лежали на гранитных
ступенях его огромного дома и в прихожей. Еще двое были на
кухне. Саиду было очень страшно. Он звал их по именам, но
парни лежали молча. По всему дому был рассыпан героин. Все
парни были засыпаны им, как снегом. Саид оставил дверь
открытой, и сквозняк гонял по дорогим коврам белесые змейки героина,
отчего порошок был еще больше похож на снег. Саид закричал,
подбежал к шкафу и вынул свое любимое береттовское ружье с
красивым ореховым прикладом. Саид побежал по дому, на бегу
рассыпая патроны, но в доме никого не было. Только мертвые
парни. Он ждал Саида внизу, сидя на корточках у лестницы.
Ничего не видя вокруг, Саид с криком сбежал по лестнице вниз
мимо него, и он просто поднял руку вверх, ударив Саида в пах.
Когда Саид согнулся, он взял его за подбородок и резко
повернул голову назад-вверх, сворачивая ему шею. Надо было сначала
забрать у него ружье,— подумал он, глядя, как пальцы Саида
в посмертной судороге обхватывают цевье. Хотя ерунда. Все и
так получается: Саид, хронический наркоман, сошел с ума и
перестрелял своих парней из ружья, а потом упал с лестницы,
свернув себе шею. Логично? Логично. Во всяком случае, сойдет.
Он наклонился и снял с руки Саида золотые часы, которые
подарил ему на прошлый праздник Рамазан, поднял кожаную сумку с
деньгами и вышел, не закрыв за собой дверь. Никто из жителей
дачного поселка не обратил внимания на парня в телогрейке,
плохонькой драповой кепочке и кирзачах, пьяной походкой
подошедшего к электричке.

Когда она вошла, он сидел на полу у телевизора, крепко обняв
медвежонка и держа в ладонях коньяк. На нем были ее старые голубые
джинсы, каков нахал! Она позвала его, он не обернулся, так
она и знала, это не его имя, он ей наврал, наверняка он
женат. Она подошла к нему и молча бросила на пол рядом с ним
пакет с продуктами. Он не оборачиваясь чуть шлепнул ее под
коленку, нога согнулась и она стала падать-падать-падать, но он
легко подхватил ее, вставая с пола, и поцеловал. Он уже был
выбрит.

— Прости за джинсы, и еще я воспользовался твоей бритвой, ненавижу
женские бритвы, но другой не было, а купить ее я тебя не
попросил,— говорил он, внося ее на кухню.— Я не знаю, как ты, но
я очень голоден, я приготовил какой-то еды, но может еще
что-нибудь можно сделать, чмок! чмок! как сладок поцелуй! — Он
пошел досматривать новости, по-прежнему сжимая медвежонка.
Она вошла через полчаса, с подносом в руках, он попросил
поставить его прямо на пол и стал жадно есть, не отрываясь от
телевизора.

— Ты думаешь, что я все время буду за тобой бегать просто потому,
что ты хорошо трахаешься,— спросила она. Он не ответил.— Между
прочим, ты не единственный мужчина на свете,— сказала она.

— Единственный,— ответил он, не отрывая взгляда от экрана.

Она хмыкнула. Он сказал: я поэт и воин, а вокруг только женщины,
неврастеники и ублюдки. Она хотела ответить что-то, но он вдруг
напрягся и повернулся к ней.— Тс-с-с,— сказал он и
поцеловал ее. На экране замелькали мертвые люди в крови, бодрый
паренек с крепкой шеей сказал в микрофон: «сегодня пресс-служба
столичной милиции сообщила подробности странной смерти
известного предпринимателя Саида Партоева, найденного у себя в
загородном доме вчера вечером. Вчера мы сообщали, что,
согласно имевшейся в правоохранительных органах версии, Партоев,
находясь в состоянии наркотического опьянения, вступил в ссору
со своей охраной и убил кухонным ножом одного из охранников
и своего младшего брата Рустама, работавшего в его
корпорации начальником службы безопасности. Остальные пятеро
телохранителей были застрелены из его личного охотничьего ружья.
Однако столичные правоохранители не смогли откреститься от
дальнейшего расследования туманными ссылками на особенности
исламского менталитета (Боже, паренек еще и иронизирует,—
подумал он про ведущего, глядя на бурые пятна крови разлитые по
экрану). Государственная дума России, мэр столицы и ряд
ведущих банков настояли на проведении дополнительного
расследования. Сейчас стало известно, что в момент убийства в доме
находился еще один человек, личность которого устанавливается».

— Черт,— подумал он,— кто именно? Кто именно из этих блядских
банкиров и депутатов настоял на проведении дальнейшего
расследования, самое интересное, кто стоял за этим ублюдком? Если я
позвоню домой, нет, мне нельзя звонить домой... Он посмотрел на
девушку, она была очень хорошенькой и очень сердитой. Он
сказал: черт с ними, с новостями, все равно одни убийства да
бандиты,— и поцеловал девушку. Потом он поднял ее на руки и
отнес на кровать. Она была очень заводной, может быть, у нее
давно не было мужчины, а может она просто любила секс, он не
стал думать над этим. Он любил (?) ее долго и горячо,
потому что у него-то точно давно не было женщины, он выспался
впервые за бессонную неделю и хотел ярости и страсти. К тому же
ему нужно было где-то провести эту ночь. Прости, Малыш,
прости, мой медвежонок...

— Месяц назад мне исполнилось тридцать,— сказал он.

Она ласково перебирала его волосы.

— Я удачно вел дела на внешнем рынке, я очень богат. Деньги
привлекают всякое дерьмо, сейчас мне надо немного отдохнуть и
отсидеться в Москве. Скорее всего, через месяцок-другой я куплю
квартирку в хорошем райончике и смогу переманить тебя туда.
Просто у меня сейчас неудачное время, на меня охотятся,—
говорил он, глядя в ее красивые чайные глаза. Как надоело врать,
медвежонок,— подумал он и сказал правду: у тебя красивые
глаза, удивительно светлый карий цвет, я такого еще не
встречал, потрясающе красиво, твое место на подиуме. Она засмеялась
и обняла его. Она была очень заводной.

В этой грязной робе он выглядел как сильно пьющий человек. Хорошо,
что «база» была выбрана удачно. Когда они со Стефаном
прилетели в первый раз, они как раз искали такое тихое местечко
рядом с метро. «Базой» была выбрана грязная на вид
трансформаторная будка с огромными гаражными воротами цвета какао с
молоком. Она не функционировала уже много лет и была забита
совершенно никчемным хламом, проржавевшими листами железа,
сгнившими рассыпающимися проводами и прочей дрянью. Рядом стоял
ее действующий брат-близнец, довольно громко гудящий по
ночам. Стефан купил за полторы штуки старый голубой «уазик», и
они написали на нем «аварийная» бурой нитрокраской. Стефан
называл это чудище «крейсером», и он смеялся до слез, глядя,
как Стефан ругается, в очередной раз залезая под днище
«крейсера», устраняя новую поломку. В город они выезжали на
«крейсере», переодевшись в уродливые военные ботинки и грязные
рабочие телогрейки. Длинное горчичное пальто и английский костюм
висели в специальном полиэтиленовом чехле, дожидаясь своего
часа. Перстень с изумрудом и витой тяжелый крест на толстой
золотой цепи лежали в кармане пальто. Незадействованное
снаряжение было аккуратно завалено старой кровельной жестью.
Остальное было в «крейсере», кроме двух компьютеров и другого
постоянно нужного барахла. «Крейсер» отлично влезал в
гаражные ворота будки, все было прекрасно, и вообще у него давно
не было такой хорошей операции. Они со Стефаном развернули
технику и слушали, как Саид матерится на трех языках по
сотовому телефону. Стефан хорошо готовил, а он мыл посуду в
тазике, благословляя мировую буржуазию за ее чудесные моющие
средства. Месяц они жили в будке как в раю. В свободное время он
читал и мечтал о том, как наступят такие времена, когда он
больше не будет работать, он будет жить с Малышом, встречать
его после школы, научит его рыбачить и покажет несколько
футбольных финтов, которые не сможет остановить ни один
защитник — стопроцентный гол! Потом он купит на птичьем рынке
самого лучшего щенка, и будет бегать с ним по утрам, а днем Малыш
будет приходить из школы и играть с собакой, а она будет
лизать ему лицо, а он будет притворно сердиться на нее и не
сможет отогнать. Он будет хорошим отцом. Самым лучшим,
медвежонок, потому что раньше я никогда не любил. Мне только
казалось, что я люблю, но внутри я всегда был пустым. Я никогда не
думал, что полюблю твою маму, и что это так тепло, вот
здесь внутри, вот тут. Я никогда не думал об этом раньше.

Никто не мог найти «базу», разве только какой-нибудь бомж, но это
маловероятно, они поставили на калитку очень хороший замок.
Сейчас, когда Стефана больше нет, никто не знает про «базу»,
но жить там он больше не хотел. У Девочки-Светочки было
вполне неплохо и гораздо более безопасно (плохой признак — я
начинаю говорить как Стефан, подумал он). Он проверил, нет ли
наблюдения, но все было чисто, четыре часа утра, еще бы не
было чисто, страна нуждается в героях, но все они спят сном
ребенка, как богатырь Святогор, невероятно мощный, но спящий
монструозный гигант, чья сила бесполезна, думал он, входя в
будку. Компьютер по-прежнему работал, он проверил счетчик
открывания дверей, но все было в порядке, без него сюда никто не
входил. Согласно показаниям приборов, отключений
электроэнергии не было, все шло хорошо. Смотри, сказал он медвежонку,
вот здесь я жил без тебя целый месяц. Рыжая мордочка хитро
улыбалась. Сам знаю, что здесь грязно как в свинюшкином
домике, но ведь следить-то за мной тут было некому, мамы-то здесь
нет. Он снял длинное горчичное пальто и переоделся в
замасленную робу. Взяв из коробочки немного вазелина, он растер
его в грязных руках и взбил волосы, придавая им неопрятный
вид. Зря побрился, подумал он. Ну-ка, кому тут понадобилось
причину смерти Саида устанавливать,— опять пробормотал он.
Вытерев руки, он уселся за компьютер и просмотрел базу данных по
связям Саида. Мэр, банки, Госдума, подумал он, но ведь
источник-то неприятностей один, может два, кто? Кто он? Пальцы
забегали по серым клавишам. Вот он, контактик, через который
можно на правоохранителей нажать! Старший следователь
Генпрокуратуры, 42 года, громкие дела, впечатляющий послужной
список. Хм, к тому же он мусульманин, хотя бы номинально. Ага,
вот их телефонная беседа с Саидом десятого вечером:
загородные шашлыки, банька с Саидом, девки уж наверняка. На него и
выйдем. Как говорил Стефан? Ударить палкой по траве, чтобы
выгнать змею?!

В старой замасленной робе, с кожаной сумкой, из которой торчали
провода и гаечный ключ, он подошел к телефонной коробке, серым
пятном притулившейся у подъезда. Маленький медвежонок
удивленно смотрел из сумки оранжевыми пуговками глаз. Ничего не
бойся, я же здесь,— сказал он медвежонку и достал трубку с
номеронабирателем, которой обычно пользуются ремонтники. Открыв
шкаф, подсоединил клеммы трубки к первому попавшемуся
разъему. Наговорил текст на диктофон, потом выбрал пониженную
скорость воспроизведения и нажал клавишу «пауза». Он набрал
номер следователя и включил «воспроизведение», когда заспанный
голос пробурчал «Алло!». Хамид Зайнутдинович, сказал
диктофон, не перебивайте и слушайте меня внимательно. Кто это? Как
быстро он проснулся! Хамид-ака, я знаю, что Саида убили, знаю
кто и почему. Если вам интересно, то я увижу вас в
двенадцать часов в том месте, где вы с Саидом последний раз
договорились встретиться. Кто вы? Я сам узнаю вас, сказал диктофон.
Он решил говорить долго, это было выгоднее сейчас, поэтому
тягучий механический голос ныл в трубку еще минуту, теми же
общими фразами, что он слышал в большинстве фильмов. Обожаю
кино. Отсоединив клеммы, он аккуратно закрыл шкаф, прошел в
подъезд напротив и стал ждать.

Новенькая блестящая «Ауди» появилась очень быстро. Он удовлетворенно
хмыкнул, глядя, как бодро три спортивных молодых человека
вбежали в подъезд. Еще двое остались в машине. Хорошие
ребята, незамысловатые, но хорошие. Он шаркающей походкой пьяного
подошел к «Ауди» и, достав из кармана беломорину, громко
сказал пассажиру, оставшемуся на заднем сиденье: с-слышь, дай
огонечку, а? Потом он несколько раз ударил по стеклу и
заорал, че-жалко-что-ли-рабочему-человеку?! Шофер выбежал из
машины и, на ходу залезая во внутренний карман, начал орать
матом. Ближе, подумал он, стуча по опускающемуся стеклу, ближе.
Он быстро ударил рукой в узкую щель, оставленную чуть
опустившимся стеклом, и повернулся к набегающему на него шоферу.
Почему они всегда уверены в своей безнаказанности, подумал он,
скользнув под мышку парня, придерживая его за кисть. Ноги
шофера описали длинный круг, и он тяжело ударил всем телом об
асфальт. Кисть хрустнула, болевой шок был таким сильным,
что парень почти не вскрикнул, потеряв сознание. Он посмотрел
на пистолет шофера, оставшийся в его руке, открыл дверцу
машины и ударил стволом пассажира. Потом вытащил его наружу и
сказал: отзови парней сверху, быстро. Скажи, тревога, еще
что-нибудь. Пассажир быстро закивал головой и полез во
внутренний карман пальто. Он с улыбкой наблюдал за тем, как пассажир
достает пистолет, потом резко сломал ему руку в локте и
сказал: хочешь жить — слушайся. Он чувствовал неприязнь к этим
парням, которые готовы были убивать просто так, как собаки,
по приказу. Он не любил убивать и не получал от этого
никакого удовольствия, просто он умел это делать. Стефан сказал,
что он умеет это делать, а Стефан знал, что говорит. Стефан
постоянно повторял: есть путь воина и путь собаки, не
перепутай. Пассажир, плача, горячо и быстро зашептал что-то в
сотовый телефон. Он поднял мужчину с земли, быстро связал
обрезком проволоки из сумки и заклеил рот изолентой. Смотри, шепнул
он и направился к подъезду. Нет, он ошибся, ребята не были
хороши, просто хорошо одетые уголовники, умеющие только
выбивать деньги на рынке. Они выбегали из подъезда гурьбой, как
школьники, размахивая пистолетами. Он подрезал им руки, тихо
и плавно взмахивая двумя ножами, и оружие с тяжелым стуком
попадало на цементное крылечко.

Я думаю, что теперь вы лучше понимаете ситуацию,— сказал он. Четверо
мокрых от крови парней смотрели на него исподлобья, стоя на
коленях на пустыре, рядом с красивой новенькой «Ауди».
Хорошо одетый мужчина придерживал сломанную руку и плакал. Ты
понимаешь, что ты делаешь, сука,— зло говорил мужчина,— ты
понимаешь, на кого ты наехал. Нет,— ответил он,— расскажи мне
об этом подробнее, на кого же это я напал.

Ключ легко вошел в замочную скважину, он повернул его, чуть потянув
дверь на себя, и перешагнул через порог. Что мы принесли ей,
медвежонок,— спросил он, разворачивая пакет. Это мидии для
чудесного салата, а это восхитительные помидоры и золотистый
лук, прогоняющий хворь. А это хлеб, достойный небожителей,
и солнечное масло, не поправляй, медвежонок, не
подсолнечное, а солнечное, его делают из солнышка, да-да. Что это за
записка? А-а-а, она обещала вернуться пораньше, потому что она
нам верит и любит нас как родных, и это хорошо. Ведь мы же
хорошие парни? Нет,— сказал медвежонок,— один из нас скверный
парень, даже ближе к плохим дядькам, так мне кажется,
потому что он обещал выйти, а сегодня утром
опять делал нехорошее... Я не могу вернуться к тебе и к маме,
пока не найду, кто убил Стефана. Дядю Стефана этим не
вернешь,— сказал медвежонок. Ты хочешь научить меня плакать? —
спросил он. Медвежонок пусто смотрел в потолок оранжевыми
пуговками глаз. Он отвернулся и стал резать лук.

Привет, я боялась, что больше тебя не увижу,— сказала девушка, входя
домой и целуя его лицо. Ерунда,— сказал он, отвечая на ее
поцелуи,— мужчины по своей воле не покидают таких девушек,
как ты. Покидают и лучше меня,— сказала она. Я же говорю о
мужчинах, а не о ... Он пальцем очертил в воздухе круг,
подразумевая непристойность. Девушка фыркнула, медвежонок молчал.
Смотри, что я тебе приготовил, это волшебный салат из мидий,
очень вкусный, главное — это не видеть мидий до того, как
приготовил салат, а то потом есть не захочется. А на что они
похожи,— спросила она. Он наклонился к ее уху и шепотом
пробурчал что-то, что медвежонок не услышал. Девушка громко
засмеялась и сказала фу. А запивать салат ты будешь
восхитительным совиньоном, я выбирал его все утро.

— Когда ты ушел?

— Ночью,— сказал он, рано утром у меня были дела.

— Что мы будем сегодня делать? — спросила она.

— Какое место в Москве тебе больше всего нравится? — спросил он в ответ.

Она забавно закусила губу, перебирая в уме названия ночных клубов,
скверов и улиц, он погладил ее по волосам и сказал: не
говори, сначала поешь, а потом поедем, куда захочешь.

— А если я еще что-нибудь захочу? — спросила она.

— Ешь,— засмеялся он, наполняя бокал.

Он познакомился со Стефаном в армейском транспортном самолете почти
одиннадцать лет назад. Он возвращался с Памира, они с
сокурсниками увлекались альпинизмом, но так по-детски, никаких
серьезных восхождений, просто экзотический турпоход по горам с
девчонками. Он и еще два парня отстали от основной группы и
договорились вернуться домой на военном транспортнике за
совершенно смешную сумму. Кроме них в самолете было еще
несколько гражданских пассажиров. Двое мужчин в полевой форме без
знаков различия довольно здорово подпили и стали громко
задирать остальных. Кто-то из пилотов сделал им замечание, и они
впали в бешенство. Он сидел недалеко от кабины пилотов, и
вдруг заметил жесткий взгляд мужчины лет тридцати. Взгляд был
направлен на двух разбушевавшихся вояк, и он подумал, что их
хорошо бы остановить. Он встал. Мужчина кивнул ему и
крикнул: эй, орлы, ведите себя поспокойнее! Двое пьяных
повернулись, один полез за пояс и закричал: ты щас тут поляжешь, сука,
и будешь спокойнее всех на свете. Он увидел кивок мужчины и
резко ударил говорившего ладонью по затылку. Тот упал.
Второй ринулся на него с кулаками. Он нырнул под летящую руку,
хлопнув вояку по печени ладонью, и поймал его шею в замок,
чуть вытягивая его тело на себя. Боковым зрением он увидел,
как один из людей в форме быстро дернулся в его сторону, но
мужчина, кивнувший ему, резко вскинул ногу, и военный
переломился пополам, с хрипом повиснув на голени незнакомца.
Пассажиры молчали, как будто происшедшее их не касалось. Он молча
помог мужчине связать лежащих военных. Незнакомец улыбнулся и
достал алюминиевую армейскую фляжку. В ней оказался коньяк.
Стефановский,— сказал мужчина, протягивая шершавую ладонь,—
Володя Стефановский. Имя Вова я терпеть не могу, поэтому
друзья называют меня Стефан. Курсантская кличка. Приклеилась.
Через полгода он ушел на заочное отделение института и начал
работать со Стефаном. Тогда он был совсем пацаном.

— Я знаю, что ты хочешь выйти, ты ведь никогда не
любил эту работу,— сказал Стефан.— Я — другое дело, я больше
ничего не умею. Я работал в Африке, во Вьетнаме, в
Афганистане, потом на тюрьме, ты знаешь. Но ты — другое дело. Тебя
втянул я, значит, я помогу тебе выйти, раз
такое дело. У тебя остался тот немецкий паспорт?

— Да,— ответил он.

— Он сделан на настоящем бланке, поэтому никто тебя с ним не
возьмет. Я тебе уже говорил, как я уходил из Пакистана. Точно так
же уйдешь из России, ничего сложного здесь нет с такими
документами, как у тебя.

— А ты?

— Я не выйду. Слишком много веревочек меня держит.
А потом, у тебя любовь, а у меня ее в жизни нет.

— Ты...

— Я знаю, мне тоже не хочется с тобой расставаться. Может, потом
письмишко мне пришлешь из далекого Далёка. У меня одна просьба
к тебе. Я не смогу отработать этот контракт без тебя. Мы
работаем вместе десять лет. У меня больше никого нет, кроме
тебя. Объект серьезный, и ты мне нужен. А тебе нужны деньги,
чтобы правильно выйти и хорошо устроить
семью.

— Как скажешь, Стефан.

— Тогда набирай форму, через две недели выезжаем в Москву. Сроку нам
всего чуть больше месяца, времени на пристрелку мало.
Давай, старик.

Он поправил дорогой шелковый галстук. Ну, теперь мы готовы даже для
прогулки по Пиккадилли,— сказал Стефан, отряхивая лацкан
пиджака и легко взбивая шелковый платок в кармашке. Жалко
скрывать такую красоту,— сказал он, одевая поверх костюма грязный
сверху рабочий комбинезон. Ничего,— ответил Стефан, влезая
в засаленную телогрейку. Он аккуратно вставил контактные
линзы и спросил,— ну как? Нет-нет, сказал Стефан, сначала все
остальное, а то целостность картины нарушается. Он прикрепил
на зубы накладку, отчего верхняя губа слегка задралась,
обнажая гнилые фальшивые зубы с испорченными пластмассовыми
деснами. Два тампона за щеками добавили ему одутловатости.
Мутно-голубые контактные линзы смотрели тупо, как шляпки гвоздей.
Скулы были характерно сизыми, как у сильно пьющего
человека. Он услышал смех Стефана и, улыбаясь, сказал: на себя
посмотри. Заросший крашеной в седину щетиной Стефан в тяжелых
очках с толстенной пластмассовой оправой, замотанной на
переносице голубой изолентой, улыбался накладными фиксами. Верхнюю
губу выворачивал резиновый шрам, придавая ей видимость
заячьей. Вот этого на Пиккадилли точно не видели,— сказал Стефан,
обнимая его за плечи и глядя в большое мутное зеркало.

Через полчаса они были на месте. Тяжелый бронированный джип
показался из-за угла точно по графику. Он дослал патрон в патронник
и закусил нижнюю губу. Он все еще волновался. У него было
отличное мелкокалиберное ружье, бесшумное и практически
полностью керамическое. Сколько раз он провозил его через аэропорт
разобранным, нахально глядя в глаза ментов. Не волнуйся,—
шептал он,— все хорошо. Это пройдет после первого выстрела,
когда возврат уже невозможен, но пока ему было слегка не по
себе. А вот и второй джип. Секунда в секунду. «Крейсер»,
вынырнув из подворотни, врезался между первым и вторым джипом,
Стефан катился по асфальту. Он сказал и-раз, и-два, и-, нажал
на кнопку дистанционника. Раздался взрыв и первый джип
перевернулся. Второй джип развернул смятый «крейсер» и врезался
в стену. Стефан выстрелил из гранатомета по второму джипу,
укрывшись за развороченным горящим «крейсером», но граната
скользнула по его блестящему округлому боку, взорвавшись между
ним и стеной, только перевернув джип и почти его не
повредив. Машины были отличные. Из первого джипа вынырнул массивный
охранник, по его лицу стекала кровь. Телохранитель поднял
карабин в сторону Стефана, но маленькая мягкая свинцовая пуля
пробила ему затылок, и охранник ткнулся в асфальт. Второй
джип неподвижно лежал на боку. Он слетел с пожарной лестницы
и подбежал к первому джипу. Стефан стоял на одном колене,
держа на прицеле второй джип, но его дверцы не открывались. Он
бросил маленькую гранату в горячее брюхо первого джипа,
захлопнул дверцу и метнулся за горящий «крейсер». Черный
бронированный зверь рыгнул и дернулся. Осколки армированного
стекла брызнули во все стороны. Он скользнул ко второму джипу и
хлопнул в ладоши. Стефан бросил ему штатовский газовый
патрон, прибереженный как раз для такого случая. К боку патрона
изолентой была примотана пара магнитов. Он установил его возле
воздухозаборника, ударил по детонатору и отпрыгнул в
сторону. Желтая волна газа ударила внутрь машины. Время,— спросил
он одними губами, похлопав себя по правому запястью. Стефан
показал два пальца и кивнул. Раздался скрежет открываемой
дверцы, рука в кожаной перчатке высунулась из проема и щедро
полила асфальт из «Кедра». Пули зацокали по асфальту, Стефан
улыбнулся. Охранник, задыхаясь, высунулся из проема и
получил пулю в голову. Следующий охранник был пошустрее и успел
выпрыгнуть из машины. Стефан выстрелил, но промахнулся, и
охранник успел нырнуть за машину. Он увидел торчащую из-под
джипа кожаную туфлю, и маленькая свинцовая пуля пробила стопу
охранника. Коротко вскрикнув, тот упал на асфальт, и на этот
раз Стефан разнес ему череп. Стефан коротко свистнул, и он
подбежал поближе к джипу, держа ружье наизготовку. Из
желтоватого тумана раздался хрип и вырвалась лысая голова объекта.
Лицо его было перекошено, глаза выпучены, он задыхался и
совсем не был похож на того человека, которого они со Стефаном
каждый день видели по телевизору. Он выдернул «Толстяка» из
джипа за воротник и бросил Стефану. Внутри джипа послышалось
тяжелое дыхание, и он наугад послал туда пулю. Раздался
всхлип, и дыхание сменилось быстро стихшими ударами тела по
стенкам машины. Он повернулся к Стефану. Объект стоял на
коленях, по его брюкам растекалось мокрое пятно. Ты не только вор,—
сказал Стефан,— ты еще и говно. Привет тебе от Саида,—
сказал он. Я заплачу вам,— быстро зашептал толстый человечек,
одной рукой развязывавший и прекращавший войны,— я заплачу вам
больше, чем эта черножопая свинья,— зашептал он. Вдалеке
послышался звук сирены. Привет тебе от Саида,— повторил Стефан
и перерезал правителю вселенной горло. Он некоторое время
смотрел, как «Толстяк» извивается, заливая асфальт алой
пульсирующей струей, потом резко вскинул ружье и выстрелил ему в
затылок. «Толстяк» затих, Стефан неодобрительно улыбнулся и
сказал: жалостливый ты, сентиментальный. Он не ответил,
быстро вскочил на джип и разрядил внутрь всю обойму. Бросил в
джип свое ружье и неиспользованное снаряжение. Стефан побросал
свое снаряжение туда же и бросил вслед самодельную бомбу с
зажигательной смесью. Джип запылал, как новогодняя елка,
случайно подожженная непослушными детьми.

...Давай скорее,— сказал Стефан, снимая телогрейку и оставаясь в
добротном твидовом пиджаке. Они стояли в котельной возле печки.
Кочегар, предусмотрительно напоенный с утра, валялся рядом
на куче угля, издавая носом тревожные трели. Он быстро
переоделся, скинув осточертевшую замасленную спецодежду и,
оставаясь в одном костюме, снял накладку с зубов, контактные
линзы, выплюнул тампоны из-за щек. Все это было брошено в черный
полиэтиленовый пакет, отправленный в топку. Он накинул
длинное горчичное пальто и выглянул в подъезд. Было пусто. Стефан
вышел первым, бесшумно ступая лакированными туфлями по
обитому растрескавшимися досками полу подъезда. Старый дом. Он
вышел через черный ход, обогнул дом и пошел за Стефаном,
держась чуть поодаль. Они вальяжно подошли к стоянке, на которой
стоял блестящий новенький «Форд», взятый Стефаном напрокат
у Рустама Саидова. Стефан с улыбкой закурил и сказал: ну
вот, теперь ты богат и свободен. Он скинул пальто, бросил его
на заднее сиденье и сказал: я отойду поссу, а то что-то
переволновался, когда ты по охраннику промазал. Давай, дуй,
ответил Стефан, теперь спешить некуда. Он, по-прежнему улыбаясь,
отбежал за гаражи, оставив Стефана прогревать двигатель.
Мимо шумной группкой шли пестро одетые дети, и он осмотрелся,
выбирая место, где можно было бы спокойно помочиться. Ему
прошлось пройти еще метров сто, и последние метры он почти
бежал, на ходу расстегивая ширинку. Там-тара, тара-там,
пу-бу-пу-пум, напевал он свою любимую песенку и улыбался, глядя в
серое небо, по которому медленно плыл мутный блин солнца, еле
проступающий сквозь облака. Все было хорошо, давно не было
так хорошо, уже несколько лет воздух не был таким свежим, как
сегодня. Последний контракт. Он ощущал влажную податливость
весеннего ветра и пел, не в силах остановиться. Потом он
застегнул ширинку и, все так же напевая и пританцовывая, пошел
обратно к стоянке. Увидев еще одну стайку детей, он показал
им язык и запрыгал к стоянке на одной ножке. Мокрая синяя
спина «Форда» горбом светилась между голых шершавых веток. Он
подошел к стоянке и замолчал. Стефан лежал на животе рядом
с открытой машиной. Там, где должна была быть его коротко
остриженная голова, по асфальту тянулась длинная красная
сопля, вся в каких-то страшных кусочках. Он опустился на
корточки, инстинктивно вынимая нож, и посмотрел на то, что было его
другом Стефаном. Первые фаланги пальцев были обрезаны. Он
приподнял лезвием ножа левую руку Стефана и увидел между
указательным и средним пальцем знакомую татуировку
St.1959. Он встал и беспомощно огляделся. Вокруг было
пусто. Он вытащил из машины пальто и быстро ушел.

Они ели пиццу, огромную пиццу с ветчиной. Желтая от сыра пицца
напоминала лунную поверхность и была очень вкусной.

— Еще бы,— сказал он, мы ведь целый день гуляли.— Что ты сказала на работе?

— У меня с начальницей нормальные отношения, она знает, что я
отработаю, если что,— сказала девушка.

— Я счастливчик, у меня нет начальства, кроме меня самого,— сказал он.

— Ты генеральный директор своей фирмы? — спросила она.

— С тобой я чувствую себя просто генеральным директором земного
шара,— сказал он.

— А почему у тебя нет своей машины,— спросила она.

— Во-первых, я не люблю водить, а во-вторых до недавнего времени у
меня был личный шофер,— сказал он. Как легко врать, если
просто говорить полуправду!

— Где же он теперь? — спросила она.

— Мертв уже несколько дней,— сказал он, отхлебывая кофе.

— Какой ужас,— сказала она.

— Ужас был бы, если бы я был в машине вместе с ним,— сказал он.

— Прости,— сказала она.

— И все? — спросил он.

Она улыбнулась и поцеловала его.

— Так лучше? — спросила она.

— Еще,— сказал он.

Продолжение следует.