Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Начало.

сентиментальные баллады о кризисе среднего возраста

Ребята из «Ауди» не обманули его, офис был здесь. Кто же здесь Папа?
Кто Папа? Кто ты, кто ты? Он допивал уже третий стакан
джина, успокаивая себя позвякиванием медленно тающих льдинок.
Два часа пустого ожидания. Он уже пококетничал с официанткой,
поговорил с барменом об изменчивости политических ветров,
гонящих денежные потоки по бескрайним просторам постсоветской
Руси. Съел две плитки шоколада. Шесть часов в Москве,—
пропел ангельский голос по радио,— он машинально взглянул на
циферблат «Роллекса», бармен уважительно покачал головой.
«Скучаешь?» — спросила незнакомая девушка. Он молча заказал ей
что-нибудь выпить. «Что это за игрушка?» — спросила девушка,
показывая на медвежонка, уютно прислонившегося к пустому
стакану. Подарок,— коротко сказал он. Где же ты, где ты, ненавижу
ждать, так и не привык за десять лет работы. Медвежонок
подмигнул оранжевой пуговицей, он подмигнул ему в ответ.
Девушка удивленно посмотрела на него и усмехнулась. «Не люблю
проституток,— подумал он и сказал: где тут можно развлечься и
потратить деньги?»

— Смотря сколько,— оживилась девушка.

— Смотря на что,— сказал он,— я вообще-то сильно скучаю.

Она заметно оживилась и что-то залопотала. Он не слушал. Из подъезда
мрачного серого дома вышли четыре уверенных в себе молодых
человека с короткими стрижками. Подъехал автомобиль.
Попался,— подумал он, глядя на выходящего из подъезда сорокалетнего
мужчину с транковой радиостанцией в руке. Мужчина что-то
быстро говорил, оживленно жестикулируя. Толстая золотая цепь
качалась в такт движениям на жилистой шее, закрытой высоким
воротом черной «водолазки». В черных стеклах очков ничего не
отражалось. Он бросил на столик несколько банкнот, кивнул
бармену и сказал: «я сейчас вернусь». Девушка удивленно
посмотрела на него. Он сказал бармену: «налей ей пока что-нибудь,
там должно хватить, я сейчас позвоню и вернусь».
Демонстративно доставая сотовый телефон, вернее напоминавшее его
устройство, он вышел из бара и пошел вдоль улицы, прижимая трубку
к уху. Подъехала еще одна черная машина. Две полированных
одинаковых черных капли отражались друг в друге, тускло
блестя, как случайно пролитая ртуть. Из подъезда вышли еще двое
парней, прикрывая собой спокойного седого мужчину лет
пятидесяти пяти. Носогубные складки окружали маленький пингвиний
ротик резкими бороздами, из-за чего его круглые бритые щеки
напоминали собачьи брыли. «А вот и Папа,— шепнул он.— Зачем
тебе нужна была голова Стефана, зачем ты подставил Саида,
красавчик,— шепотом сказал он, заходя в темное парадное.— У тебя
же и так все «на пятерочку»,— сказал он, собирая короткое
керамическое ружье». Оно было похуже чем то, которое он
оставил в горящем джипе, но у него были свои достоинства: ружье
было однозарядным, но более бесшумным, разбиралось на
несколько простых, легко переносимых частей, и ни одна собака не
догадалась бы, что это такое даже в собранном виде. Медвежонок
высовывался из кармана, с любопытством глядя на шустрых
молодых людей, суетящихся на той стороне улицы. Он легонько
хлопнул его по рыжему уху, и игрушка снова упала в глубокую
кашемировую берлогу. Он легко отправил пальцем затвор в крайнее
переднее положение и прицелился. Тук, сказал ударник,
накалывая гильзу, и маленький радиомаячок впился в подкрылок
автомобиля охраны. Затвор снова щелкнул и второй маячок мелькнул
над колесом второй машины. Он спокойно разобрал ружье и,
вытерев гильзы платком, бросил их в мусорницу. Машины
тронулись, и два охранника еще некоторое время бежали рядом с ними,
озабоченно глядя по сторонам. Он вышел из подъезда и вытянул
руку. Такси подъехало почти сразу. Он глубоко наклонился в
открытую дверь и, помахивая пачкой долларов, сказал,
старательно дыша джином в лицо водителя: жена меня а-оставила,
предс-ствляешь? Развеяться хочу, покатаешь з-за деньги? Водитель
кивнул, и он повалился на заднее сиденье, внимательно глядя
на монитор следящего устройства, так похожего на сотовый
телефон.

— Ты женат? — спросила она.

— Нет,— ответил он.

— И не был? — спросила она, целуя его пальцы.

— Не пришлось, не нашел родную душу,— сказал он, наклоняясь губами к ее волосам.

Она легко отклонилась, прижала палец к его губам и спрыгнула с кровати.

— Сейчас,— сказала она, подбежав к сумочке, брошенной на подоконник.

— Что там? — спросил он, приподнимаясь.

— Держи, по-моему, тебе очень подойдет,— сказала она и бросила ему
на колени полоску полиэтилена с чем-то пестрым внутри.—
Одень, я хочу посмотреть, пожалуйста, тебе ведь нравятся хорошие
галстуки.

— Прямо сейчас? — спросил он.

— Да, да,— сказала она, завязывая галстук вокруг его шеи.— Пойдем,—
она потащила его за руку к большому зеркалу,— ну как?
Смотри, какой красавчик,— шепнула она.

Он засмеялся, глядя на свое отражение: абсолютно голый мужик в
галстуке обнимал стройную девчонку, держащую его за член.

— По-моему здорово,— сказала она, запрыгивая обратно в постель с
середины комнаты.

Он сделал попытку шагнуть за ней, но она сказала: «нет, нет,
помедленнее, я хочу на тебя посмотреть». Он сделал несколько шагов,
развратно виляя бедрами как стрип-модель, и спросил
фальцетом: «ну как, получается?» Девушка зашлась в хохоте, колотя
пятками по одеялу. Он подошел ближе. «Я тебя люблю» — сказала
она. Он молча посмотрел на нее, потом начал снимать
галстук.

— Почему ты молчишь,— спросила она, обнимая его бедра и зарываясь
носом в кудрявую дорожку, спускающуюся вниз от пупка.

— Ты меня не любишь, ты меня совсем не знаешь,— сказал он.

— Я тебя люблю,— упрямо сказала она.

— Мы знакомы два дня,— сказал он, мягко пытаясь освободиться от ее
объятий и глядя в ее светлые глаза.

— Не два, а три,— сказала она, грустно улыбаясь.

— Ну три,— смущенно сказал он,— кстати я проспал один день, поэтому
он не считается.

— Я люблю тебя,— сказала она громче.

Он подошел к журнальному столику и медленно снял пробку с бутылки коньяку.

— Я люблю тебя, почему ты молчишь? Скажи мне, что ты еще не думал об
этом, скажи, что я тебе просто нравлюсь, но только не
молчи, я прошу тебя.

Он протянул ей бокал и спросил: «Света, хочешь коньяку?». Она
кивнула и закрыла лицо ладонями. Он подошел к ней. Девушка не
глядя взяла коньяк и прижала рюмку к щеке.

— Я не хотела быть навязчивой,— глухо сказала она.

— Ты не можешь меня любить,— ответил он.

— Это не тебе решать,— сказала она.

— Я не очень хороший человек,— сказал он и сделал большой глоток.

— Мне все равно,— ответила она,— ты можешь быть кем угодно, но я
хочу тебя любить и тут ничего не поделаешь.

Он молчал.

— Я тебе хотя бы нравлюсь? — спросила она.

Он молча натянул брюки. Она вдруг метнулась к нему и сказала: «не
уходи, пожалуйста». Он взял со стула рубашку. «Нет,— сказала
она,— только не сегодня, прошу тебя, останься со мной
сегодня». Он набросил рубашку на плечи. Она сказала: «посмотри на
меня, я ведь красивая». Это была правда, она была очень
хороша, и он на некоторое время залюбовался ее легким силуэтом.
«Я сделаю тебе все, я умею, только побудь еще сегодня,—
сказала она и вдруг села на пол и закрыла лицо». Он подошел к
ней, взял ее лицо в ладони и спросил: «почему я, за что ты меня
любишь?» «Я не знаю,— беспомощно ответила она».

Итак, Саид меня видел в лицо один раз, в прошлом году, когда я
вручал ему «Роллекс» от имени фирмы,— думал он, глядя через
прикрытые веки на смеющееся лицо Стефана, четырнадцатый раз
пролетающего в армейском транспортном самолете между правым
глазом и теменем. Он лежал на столе, раскинув руки крестом. Слезы
были очень горячими, надо же, как давно он не плакал. Заказ
оформлял Стефан, он же поддерживал связь с Саидом, которому
позарез нужно было убрать этого напыщенного чиновника,
которого они со Стефаном, не особо мудрствуя, назвали «Толстяк».
Прилетели мы в Москву отдельно, как обычно, и встретились
только на «базе», было холодно и мы немного выпили. Я не
ездил к Саиду на встречу, только за компьютерами смотрел, у меня
уставали глаза и я смачивал их холодным чаем, через
«прослушку» следя, как Саид разговаривает со Стефаном. Я лежал в
глубине нашего «крейсера» в ожидании неприятностей, но Саид
вроде был любезен и все шло нормально. Чисто. Саид мог только
предполагать, что Стефан работает не один, потому что никто
не знал обо мне. Десять лет назад я стал помогать Стефану,—
подумал он,— и за десять лет только один человек узнал, что
я как тень следую за карающей десницей Стефана, мерзну на
крышах, пока он разговаривает с заказчиком, исправляю его
ошибки, нейтрализую охрану. Но тот человек мертв. Спору нет, и
раньше заказчики пытались обмануть нас со Стефаном, или
застрелить, или продать кому-нибудь. Но Саид был его другом,
Стефан спас ему жизнь. Почему, почему Саид его убил... Он
посмотрел на мерцающий экран компьютера. Потом подошел к
кипятильнику, сердито булькавшему в большой фаянсовой кружке, вытащил
из розетки истертый рыжий шнур, достал спираль и бросил в
горячую воду горсть чая из жестяной банки. Он задумался,
глядя на кружащиеся в кружке чайные крошки, бросил кипятильник,
который все еще держал в руке, обратно в кружку, и подошел к
компьютеру. Серые клавиши зацокали, как перекатываемые
водой камушки. Нефть, нефть, нефть,— напевал он, мимо неслись
строки, буквы, имена, названия. Он встал, взял уже остывающую
кружку, сделал большой глоток, потом вдруг вскрикнул и,
быстро глотнув еще раз, снова подбежал к компьютеру. Прибежали в
сени дети, напевал он, входя в базу данных по связям Саида.
Впопыхах (или второпях?.. не помню) зовут Отца... Ну-ка,
Папа, как тебя ребятишки из «Ауди» ласково Папой-то называли,
да ты всей нашей стране огромной Папа получаешься,— шептал
он, стуча по клавишам. Тятя, тятя, наши сети притащили
мертвеца,— торжествующе закричал он, нажимая
Enter.

Итак, Папа, смотри, что получается, сказал он и начал монотонно
рассказывать медвежонку, сидевшему на мониторе. В далекой стране
Чуркестании простые и мудрые геологи искали нефть, но не
нашли ее, а нашли много-много дешевого газа. И дальновидный
«Толстяк», почивший в бозе рядом с горящим джипом своим, решил
продать контракты на добычу этого газа. Но ничего кроме
права подписи разных странных Главных Документов он не имел. А
Папа хотел этот газ и страшно не хотел делиться с
пронырливыми западными компаниями, которые уже надавали колоссальных
взяток Толстяку за право вывозить газ по многострадальным
расейским трубопроводам. Самое забавное, что трубопроводы-то
тоже были Папины. Ну почти Папины. И тогда Папа сказал своему
другу Саиду-багатуру: поведи с Толстяком речи сладкие да
любезные, подружись с ним, а я те дам золотой таньга на
строительство нового газопровода. Ты ведь строишь газопроводы? Вот
и получится, великий Саид-батыр, твой газопровод, да мой
газопровод, да наш газ, да твои связи в Чуркестании... ты
этого-того, бельме? В смысле твоя-моя понимает? А что с
Толстяком, спрашивает Саид-багатур. Да пошел в жопу твой Толстяк,
отвечает ему Папа Светлейший Князь, ты с него контракт вытяни,
а потом мы его уберем. И никто и не подумает, что наша рука
здеся отмечена: наша-то с тобой дружба тайная, а с ним ты на
людях обниматься-целоваться будешь. Ты моя понимай, морда
твоя фундаменталистская? Йа йа натюрлих фройндшафт, отвечает
ему Саид. Токмо парня твоего, который Толстяку голову буйную
отчекрыжит, надо тоже к праотцам отправить для верности,
подумал Папа, но вслух не сказал...

Ну вот, медвежонок, мы пришли,— сказал он, глядя на забор из
красного кирпича с красивой кованой решеткой поверх проводов
внутренней сигнализации, бегущих между кокетливыми башенками,
забавно напоминающими зубцы кремлевской стены. Проще надо жить,
скромнее, дольше проживешь, Папа всея Руси,— усмехнулся он.
Он сидел на корточках возле сосны. Медвежонок сидел у
корней, наклонив голову, и слушал, как он говорит. Если мы с тобой
отсюда выйдем, я клянусь тебе, что никогда не убью живое
существо. Хватит. Он встал, сунул медвежонка в карман и
подошел к кованым тяжелым воротам. Было еще совсем темно, туман
змейкой стелился между кустиками чахлой травы, еще не
оправившейся после холодов. Он молча достал из сумки пучеглазые
громоздкие очки ночного видения и отличный лазерный
целеуказатель. Шипы прибора точно вошли в пазы короткого ружья. Он
посмотрел на заряд, укрепленный на ярко освещенном столбе, и
нажал кнопку дистанционника. Провода на столбе рядом с главными
воротами зашипели и вспыхнули ярким белым огнем. Запахло
горелым. Узкая желтая полоска света над воротами погасла.
Тонкий свист датчиков движения, укрепленных на столбе, замолчал.
Он услышал тихий мат охранников и поднял ствол. Светлое
горчичное пальто он вывернул темной подкладкой наружу, чтобы не
светилось в темноте. Заспанный здоровенный охранник с
большим фонарем вышел за ворота и посветил на столб, выхватив
провисшие черные провода. «Надо генератор включать» — сказал
здоровяк в сторону дома. «Сначала посмотри, что там наверху» —
раздался в ответ хриплый голос. Охранник, чертыхаясь,
скрылся за створкой ворот. Он быстро подошел к воротам, огляделся
и скользнул в тень высокой граненой башенки, увенчивающей
угол дома. Охранник снова показался в серой полоске лунного
света с огромным прожектором и «кошками» за спиной.
По-прежнему тихо ругаясь, здоровяк залез на столб и повис возле
проводов, закрепившись страховочным ремнем. «Ну что?» спросил тот
же голос. «Перегорело все» — сказал здоровяк. В тишине
щелкнул затвор и здоровяк повис, откинувшись на ремне. Провод
пружинисто запрыгал, слетев со столба, и растрепавшийся
обожженный конец его, зашипев, скользнул в траву. «Витек» — позвал
голос. Стоя в тени, он молча улыбнулся и перезарядил ружье.
Крепкий сорокалетний мужик с жилистой шеей, которого он
видел накануне, выхватил пистолет и подбежал к столбу. Зря,
подумал он, вскидывая ствол.

Всего их было восемь, считая тех двоих во дворе. Они умирали тихо,
так и не проснувшись, как следует. Он подумал: хорошо, что
здесь нет женщин, я не убиваю женщин. Он пошел в ванную и
вымыл руки тщательно, как хирург. Движение складок одежды за его
спиной было тяжелым, и он даже не стал оборачиваться,
продолжая намыливать ладони. Это не был охранник. «Руки вверх!» —
сказал грубый голос Папы. Он повернулся, вытирая руки
полотенцем, и сказал: «привет, Папа». «Что?» — удивленно спросил
заспанный испуганный мужчина, держащий в руках охотничье
ружье. «Положи эту ерунду,— ответил он,— Саиду, как ты знаешь,
ружье не помогло». «Ты?» — начал говорить мужчина, но он
плавно качнулся в сторону и мужчина выстрелил. Плотный комок
картечи разнес кафель над бассейном и осколки попадали прямо в
голубую сладко пахнущую воду. «Ты отвратительно стреляешь»
— сказал он, выхватывая ружье из рук мужчины. «Почему ты
здесь,— быстро зашептал мужчина,— кто тебе платит, кто ты?» «Ты
мне заплатишь» — сказал он, бросая ружье в бассейн. «Я не
понимаю...» — начал говорить мужчина, но он приложил палец к
губам и хозяин дома замолчал, быстро и тяжело дыша. «Ты не
должен был убивать Стефана» — сказал он, наклонив лицо прямо
к испуганным глазам Папы. «Кого?» — дыхание стало еще чаще.
«Человека, который по заказу Саида Партоева убил Толстяка».
Мужчина повернулся и бросился к выходу из ванной, истошно
крича. Он спокойно вышел за ним. Папа земного шара в халате с
развевающимися полами выбежал к лестнице, но поскользнулся
на мраморном зеркальном полу и сел в коричневый кровавый
язык, тянувшийся с первого этажа. Он попытался подняться, но
руки не слушались его, ноги скользили по мрамору, оставляя в
луже быстро заплывающие матовые зигзаги. Он начал обходить
лужу, стараясь не запачкать начищенные туфли. Папа вдруг
вскочил и, дернув из каминной решетки массивные чугунные щипцы,
бросился на него. Он легко повернулся, скользнул под летящие
щипцы и резко хлестнул ладонью круглый волосатый живот,
вывалившийся над шелковым поясом. Раздался всхлип и он ударил
мужчину по массивному затылку, посылая его вперед, к
палисандровым перилам, нависающим над холлом. Перила громко треснули и
плотное тело ударилось об узорчатый пол. Он спустился с
лестницы и посмотрел на быстро намокающий шелковый халат, потом
нагнулся к лежащему рядом охраннику, поднял его матовый
черный «Глок» и выпустил в то, что было всероссийским Папой,
полную обойму. Потом он снял с запястья золотые часы Саида и
бросил их в лужу, где они заскользили маленьким желтым
кораблем по коричневой глади.

«Зря, отличные часы» — раздался голос Стефана. Он поднял глаза на
лестницу, увидел знакомый силуэт и упал. Он старался
подняться, но воздух не попадал в раскрытый рот. Он посмотрел на
ноги, они беспорядочно скользили по узорам пола, не давая ему
опоры. Он повернул голову и увидел, как медвежонок, выпавший
из кармана, беспомощно валяется рядом, потерянно блестя
оранжевыми глазами. «Эмоции, эмоции,— продолжал голос, Стефан
спустился по лестнице и медленно подошел к нему, не опуская
пистолета.— Мне даже не нужно стрелять, ты так и сам себя
убьешь,— продолжал Стефан». Он сидел на полу, сквозь слезы глядя
на медвежонка.

— А признайся, что не ждал, а? — сказал Стефан. Он разлепил губы и сказал:

— Да, такого я не ждал.

— Жалко, старик, такой талант, и ты его эмоциями сгубил,— сказал
Стефан, присаживаясь на корточки рядом с ним и опуская
пистолет. Он посмотрел на Стефана и спросил:

— Кого ты оставил лежать возле «Форда»?

— А ты его знаешь, ты его видел на той записи встречи, он справа от
Саида стоял,— ответил Стефан.

— Телохранитель?

— Предатель,— сказал Стефан.— Он все равно должен был умереть. Дал я
ему такую же одежку, химическим карандашом татуировку
нанес, и все дела.

Он беспомощно завозился на полу, и Стефан резко встал, вскидывая
пистолет и приговаривая: тс-с-с, тихо-тихо. Не обращая внимания
на черный пустой глаз пистолета, он дотянулся до
медвежонка, крепко прижал его и шепнул: прощай малыш, прости, не доеду
я к тебе, не судьба.

— А все твои сантименты,— сказал Стефан.— Ты так и не понял, что к чему.

— Но почему так-то все?

— Не ты один хотел бы выйти. А мне нужен был
небольшой пенсион, мы с Саидом его сделали.

— На газе?

— Не-а. Газ — фуфло, прикрытие или может развлечение. Что такое газ
для Саида, мне уже не интересно. Мы с ним работали на
порошке, вот это деньги. Потом он скурвился, и я решил — пора
выйти. Папа отмывал нам бабки, Толстяк делал крышу, а потом они
как взбеленились, поперли друг на друга, каждый на каждого,
и совместному бизнесу — кранты. Я устал и решил, деритесь
между собой, я ухожу. «Толстяка» Саид заказал, это верно. Но
мне хотелось бы и остальных убрать для верности. Я не мог —
меня многие знают, а вот ты...

— Из-за героина ты все продал? Меня продал, все продал?

— Мне нужно было на кого-то списать долги. Я же знал, что ты
шустрик. Столько народу завалить! — улыбнулся Стефан, глядя в его
лицо. Он посмотрел на медвежонка, потом подобрал под себя
ноги и медленно встал, отряхивая пальто.

— Убей меня,— сказал он, поправляя галстук и одергивая полы пальто.—
Я не хочу больше разговаривать с тобой. Убей меня. Я
надеюсь, что все эти годы для тебя еще что-то значат, поэтому я
прошу тебя об одном последнем одолжении. И потом ты убьешь
меня, хорошо?

— Хорошо,— помрачнев, сказал Стефан.

— Ты еще вернешься домой?

— Да, мне нужно кое-что забрать.

— Отвези медвежонка одному парню. У него скоро день рождения.

— Эта та семья, про которую ты мне говорил? — сказал Стефан.

— Да.

— Давай,— сказал Стефан, подняв в его сторону пистолет и отходя на
несколько шагов. Он не обратил внимания на ствол, присел и
катнул медвежонка по гладкому полу в сторону Стефана.
Медвежонок заскользил пушистым оранжевым задком, закружился по
паркету, словно ребенок на горке. Стефан, все также держа его на
прицеле, опустился на корточки и не глядя сунул медвежонка в
карман.

— Да, сейчас я напишу тебе адрес,— сказал он, доставая из нагрудного
кармана «Паркер».

— Я запомню,— начал говорить Стефан, но он уже нажал кнопку
авторучки. Раздался сильный хлопок, приглушенный кашемиром. Полетели
клочья рыжего меха, покатилась оплавленная оранжевая
пуговица. Стефан, изогнувшись, отлетел в сторону, судорожно сжав
рукоять пистолета, в агонии кашляющего язычками оранжевого
пламени. Девять пуль ушли в полированный паркет, патроны
кончились, а Стефан все щелкал спусковым крючком. По удивленному
лицу Стефана ползли слюни, он смотрел на свою ногу, лежащую
у противоположной стены. Длинная красная сопля тянулась от
обожженной полы его пальто через холл.

— Кишки,— прохрипел Стефан. Он перешагнул через красную полосу крови
и подошел к Стефану. Тот поднял пистолет, но не смог
навести его и рука с глухим стуком упала на пол. Он нагнулся и
достал из кармана пальто лежащего Стефана опаленную головку
медвежонка, хитро блестящую одним глазом.

— Как...— пробормотал Стефан.

— Отмою его от гари, будет как новенький,— ответил он. Потом достал
нож и наклонился к Стефану. Тот запрокинул голову, тяжело
дыша и сказал:

— Давай.

— Господь подаст,— ответил он, убрал нож и быстро вышел. Он шел по
покрытой инеем лунной дорожке и улыбался. Из открытых дверей
дома донеслись щелчки курка и бессвязный мат Стефана.—
Никогда так не ругайся,— сказал он медвежонку, выходя за ворота в
посеребренный инеем лес.— Видишь, до чего это доводит.
Ладно, так уж и быть, маме ничего не расскажу, раз уж ты мне
жизнь спас. Но только ты смотри не зазнавайся сильно-то, ага?
Ладно, маленький вояка, пойдем домой.

Продолжение следует.