Онтологические прогулки

Идеология эпохи видео. Эволюция эйдоса: от идеи к виду. Подделывать
легче, чем переделывать. Гипер = супер + псевдо. Революция: от
супер к псевдо. Гиперсоциальность, гиперсексуальность и т.
д. Диалектика как ирония.

видеолОгия (videology, от. лат. video смотрю, вижу, греч.
eidos вид, образ, и греч. logos слово, учение) —
совокупность визуальных средств воздействия на общественное сознание;
обработка умов посредством изобразительного ряда (реклама,
кино, телевидение, изобразительные искусства, электронные
средства коммуникации).

Видеология — идеология эпохи видео, когда высшей
общественной ценностью, «единицей влияния», становится слава,
известность, зрелищность. Если власть правит извне, системой
принудительных мер и предупредительных кар, то слава правит
изнутри, через клетки головного мозга, через зрительные нервы:
психическая диктатура. Вместо диктатуры класса — диктатура
кассеты.

Идеология разделяла: плохое и хорошее, чужое и свое, полезное и
вредное. Видеология разделяет: зрелищное и
незрелищное, яркое и тусклое, знаменитое и беззвестное, т.е.
основывается на эстетических, а не на этических категориях. Если
идеология настраивает за или против тех или иных явлений,
действует в двузначной системе оценок (плюс и минус, белое и
черное), то видеология создает многоцветные образы,
которые действуют глубже, как раздражители мозговых клеток,
вызывая подражательную реакцию у адресата видео-воздействия.
Идеология пытается воздействовать через сознание,
видеология — через ощущения и подсознание.

Главным орудием видеологии остается телевидение: поначалу
расширив власть идеологий, в конце концов оно само
захватило эту власть. ТВ оказалось тем магическим средством, которое
обратило общество от власти идей к власти видений, позволив
превратить любую идею, даже абстрактную или фальшивую, в
некую конкретную видимость. Идея слишком явно отстоит от
реальности, тогда как экран сливается с ней до неразличимости.
Отвлеченные идеи звали на переделку мира,— не
проще ли подделать его? Идеология взывает
к желанному будущему, видеология превращает его в
иллюзию настоящего. Идеология требует поступков,
видеология настраивает на созерцание. Люди предпочитают
глазеть на экран, а не голосить на площади.

То, что происходит в России и во всем мире,— это кризис идеологий
вообще; если демократия и вытесняется сейчас каким-то иной
властной структурой, то именно видеократией (см.).
На смену разрушенной тоталитарной идеологии выдвигается не
какая-то другая, более притягательная и могущественная
идеология, а видеология: царство зрительных образов,
скользящих по сетчатке глаза,— вместо царства отвлеченных идей,
забивающих клетки мозга. Спор всех идеологий, либеральных и
консервативных, национальных и космополитических,
религиозных и секулярных, завершается их общим поражением — и победой
видеологии.

видеокрАтия (videocracy, от греч. eidos, вид, образ, и
kratos, власть) — власть визуальных образов и средств
коммуникации над общественным сознанием; система наглядных образов и
представлений как источник или средство политического
господства.

Понятия «видео», «идея» и «вид» образовались исторически из одного
древнегреческого корня «эйдос» (eidos). Поначалу «эйдос»
означал внешний вид, образ предмета и лишь постепенно,
стараниями философа Платона и его школы, был осмыслен как идея,
чистый умственный образ, отрешенный от текучего земного бытия.
Так возникло философское учение «идеализм» и соответствующее
политическое учение о власти идей — «идеократия». Платон
провозгласил высшей задачей общества создание идеального
государства, в котором люди жили бы не по собственным частным
прихотям и мелким страстям, а в согласии с высшими идеями,
которые руководили бы людьми как кукловоды, дергая их за нитки
разума. Правителями такого государства были бы не
наследственные цари, а служители высших идей — начальники-философы,
которых на современном языке следовало бы назвать идеологами или,
точнее, идеократами.

Платон был первым провозвестником того царства идей, которое
практически было осуществлено в коммунистическом государстве.
Марксизм, поначалу обличавший идеологию как ложное, извращенное
сознание, сам стал могущественной идеологий — и в этом смысле
развитием и увенчанием платонизма.
«Платомарксизм» (см.) — так можно назвать идеологию тоталитарного
государства-идеократии.

Идеократии 20-го века подвели итог многовековому господству идей,
обнаружив их враждебность существованию человека, их
разрушительный потенциал и силу жизнеотрицания. Крах советской
идеократии и стремительное развитие инфомационно-коммуникативных
технологий подвели итог и платонову эксперименту со значением
слов. Преодолев платоническую умозрительность
идеи, «эйдос» возвращается к своему первичному и прямому
значению вида. От идеи, как умозрительной
конструкции, человечество в поисках инструмента
общественного контроля возвращается к эйдосам в их первичном значении,
как наглядным и созерцаемым образам, «видам».

Новый этап в развитии общества и соответствующую систему властных
средств можно назвать видеократией.
Подделывать реальность проще, чем переделывать, и меньше
требуется крови и слез, так что старый марксистский рецепт спасения
человечества заменяется более совершенным, маклюэновским
[1], где место идео-хирургии занимает целебная
видео-оптика. Вместо идей, далеко зовущих, мы теперь послушны
«видам», приходящим издалека (теле-видение).

С триумфом визуальной техники начинается история новой «кратии»,
таящей не меньше опасностей, чем власть идей. Взгляд у людей,
насмотревшихся телевизора, становится блаженно-невидящим, как
ум людей, наглотавшихся идеологии, становится
блаженно-недумающим. Власть идеологии разрушает жизнь — власть
видов-эйдосов может опустошить разум.

гИпер- (hyper-, греч. hyper — над, сверх, по ту сторону)
— приставка, обозначающая чрезмерную степень качества и
одновременно его мнимость, болезненную преувеличенность;
переступая свою меру, оно переходит в противоположность,
усиливаясь, приводит к ослаблению (ср. слова «гипертония»,
«гипертрофия»). Как философский термин, «гипер» указывает на
свойство определенных социальных и культурных феноменов,
достигая наибольшей интенсивности, самодостаточности,
переходить в область иллюзий, фантомов. Значение «гипер»
можно разложить на значения двух приставок:
«супер» и «псевдо»; переход между ними раскрывает
ироническую логику революций и взаимосвязь модерного и
постмодерного в культуре 20-го века.

Так, гиперсоциальность, культивируемая в тоталитарных
режимах,— это социальность, возведенная в политический и
моральный императив, в степень абсолютного долженствования и
именно поэтому ведущая к разрушению социальных связей, разобщению
людей и «культу личности». Гиперсоциальность —
это суперсоциальность и одновременно
псевдосоциальность, т. е. такое усиление социального
фактора, которое нарушает его собственную меру,
подавляет развитие индивидуального, частного и,
следовательно, обнаруживает мнимость самого социального.

По своим прямым задачам революция — это «переворот», выдвижение
одной противоположности на место другой: материи на место идеи,
коллектива на место индивида, текста на место идеи,
инстинкта на место интеллекта... Но то, что одерживает в революции
победу, постепенно обнаруживает еще большую подчиненность
тому, над чем якобы одержана победа.
Гиперматериальность: материя, сведенная к элементарным частицам,
оказывается гораздо более идеальной, математически сконструированной,
чем вещество в традиционном смысле, обладающее определенной
массой покоя. Гиперматериалистичность:
материализм оказывается более отвлеченной и схоластической философией,
чем любой предшествовавший ему идеализм,— и более
разрушительной для самой материи. Гиперсоциальность:
коммунизм оказывается более пригодным для абсолютного
самоутверждения одной-единственной всемогущей индивидуальности, чем
любой предшествовавший ему индивидуализм.
Гипертекстуальность: литература, сведенная к тексту, к системе чистых
знаков, оказывается более зависимой от интерпретаций
критика, чем литература «традиционного типа», насыщенная
историческим, биографическим, идеологическим содержанием.
Гиперсексуальность: сексуальность, сведенная к чистому
инстинкту, оказывается гораздо более умозрительной и
фантасмагорической, чем обычное половое чувство, включающее физическую,
эмоциональную и духовную влюбленность. Именно «чистота»,
квинтэссенция качества, которая составляет заветную цель всех
революций: чистая социальность, чистая материальность, чистая
сексуальность, чистая текстуальность и т. д.— оказывается
превращенной формой того, что в ней отрицается. Чистая
реальность есть симуляция самого свойства «быть реальным».

«Гипер» — это такой «супер», который самим избытком
некоего качества преступает границу реальности и оказывается
«псевдо». Диалектика «супер» и «псевдо», которая разыгрывается
внутри «гипер», резко отличается от классической
гегелевской диалектики тезиса и антитезиса с их последующим
примирением и слиянием в синтезе. Отличается
она и от негативной диалектики, разработанной франкфуртской
социологической школой (Теодором Адорно, Гербертом
Маркузе), с ее неразрешимым противостоянием
революционного антитезиса консервативному тезису. Постмодерная
диалектика (если возможно такое словосочетание) предполагает
взаимообращение тезиса и антитезиса, что чревато
иронией нахождения другого в себе. Революционный
антитезис, доведенный до крайности, внезапно обнаруживает тезис
внутри себя, больше того, оказывается его продолжением и
усилением. Революционное отрицание оказывается преувеличением,
разрастанием, гиперболой того, что отрицается. Материализм
оказывается не столько отрицанием идеализма, сколько его
воинствующей крайностью, безжалостной по отношению к
материальности как таковой. Коммунизм оказывается не отрицанием
индивидуализма, но его самой деспотической формой, безжалостной по
отношению к общественности как таковой. Избыточность
данного качества, возведенного в «супер», оборачивается его
иллюзорностью, его «псевдо», тогда как его противоположность,
которая изначально, «в намерении», отрицалась, в конечном счете
приобретает господство. Эта ирония, полностью раскрываясь в
постмодернизме, как в самосознании культуры 20-го века, и
составляет диалектику «гипер» — диалектикu
усиления-подделки, гиперболы-пародии.

Два эти свойства — усиление и мнимость, «супер» и «псевдо» — лишь
постепенно обнаруживаются в историческом развертывании
«гипер». Первая стадия, «революционная»,— это «супер»: вдохновенное
открытие новой реальности — социалистического
«суперобщества», эмансипированного «суперсекса», элементарной
«суперчастицы», самодовлеющего «супертекста», самодвижущейся
«суперматерии». Первая половина 20-го века была в основном отдана этим
«супер» построениям, которые в 1900–1910 годы возводятся на
теоретическом фундаменте марксизма, ницшеанства и
фрейдизма, а в 1920-е и 1930-е годы приобретают форму настоящих,
«практических» революций — социальной, сексуальной, научной,
философской, критической.

Вторая половина 20-го века — постепенное осознание иного аспекта
этих вездесущих усилений: их мнимости. «Гипер»
оборачивается другой своей стороной — «псевдо». От «супер» к
«псевдо» — так можно определить основную линию развития
западной и российской культуры 20-го века.

В иной системе терминов эта разница определяется как движение от
модернизма к постмодернизму. Модернизм — это «супер», поиск
абсолютной и чистой реальности. Постмодернизм — это «псевдо»,
осознание условного, знакового, симулятивного характера этой
реальности. Этот переход от «супер» к «псевдо», от
экстатических иллюзий чистой реальности к ироническому осознанию этой
реальности как чистой иллюзии составляет историческое
движение культуры 20-го века. «Гипер» обнаруживает
себя во всем историческом объеме своего свершения как переход
от модерна к постмодерну. С постмодернистской точки зрения,
социальная революция, сексуальная революция, материализм и т.
д. — это вовсе не освободительные прорывы в последнюю
реальность, а скорее, интеллектуальные машины, предназначенные
для производства псевдосоциальности, псевдосексуальности,
псевдоматериальности. Тем самым приходит к самопознанию и
исчерпывается сам феномен «гипер», определивший
противоречивость и ироническую цельность культуры 20-го века.

1. Герберт Маршалл Маклюэн (1911–1980) — канадский социолог, исследовавший роль средств массовой коммуникации, особенно телевидения, в формировании общества. Ему принадлежит известное изречение: «Media is message» (средства информации — это и есть ее содержание).

Лит.: М. Эпштейн. Видеократия. «Независимая
газета», 1992, 27 ноября, с. 8; М. Эпштейн. На границах культур:
Российское — Американское — Советское. Нью-Йорк: Слово/Word,
1995, сс. 158–165; M. Эпштейн. От модернизма к
постмодернизму: Диалектика «гипер» в культуре ХХ века. Новое литературное
обозрение, #16, 1995, 32–46; M. Эпштейн. Постмодерн в
России: Литература и теория. Москва, ЛИА Р. Элинина, 2000, 14–33,
55–104.