Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

«Дайте более реальный свет – ведь это не храмы, а вокзалы подземной
железной дороги»

Л.М.Каганович

В третьем томе своей «Эстетики» Гегель пишет о «самостоятельной,
символической архитектуре». Возведение таких зданий составляло
в известные эпохи всю жизнь наций. Эти сооружения выражают высшее
(еще не ставшие духовными представления о Боге, верховном владыке,
идеальном общественном состоянии) в себе как в единственной, ничем
не опосредованной реальности. Именно поэтому они символичны, в
противоположность «субъективному умению создавать иллюзию», отличающему
обычное искусство…

«Произведения этой архитектуры должны заставить задуматься, пробудить
всеобщие представления, не являясь при этом только оболочкой и
окружением уже сформированного смысла.» _ ¹ Их форма поэтому не
просто знакова, но символична; она «сама по себе указывает на
то представление, которое они должны вызвать». Это обусловливает
их чрезвычайное многообразие и изменчивость, отсутствующие в более
индивидуализованных произведениях, которые стали «моментами единого
субъекта»._ ²

Если первым содержанием самостоятельного символического зодчества
было объединение людей, то в качестве примера можно привести не
только(как это делает Гегель)вавилонскую башню, но и строительство
Московского метро в 30-50 годы нашего века. Но если дискурс, окружавший
строительство древних зданий, выразился лишь в нескольких высеченных
на камне магических формулах и немногих сохранившихся свидетельствах
греческих историков, то разветвленный дискурс, сопровождавший
возведение станций подземной железной дороги в Москве, прекрасно
сохранился и может стать предметом исследования.

Основы метродискурса были заложены в известной речи Кагановича
от 14 мая 1935 года, произнесенной соратником Сталина на заседании,
которое было посвящено пуску первой очереди метро. Многие положения
этой речи затем повторялись архитекторами, писателями, строителями.

«Московский метрополитен, – гласит первый тезис, – выходит далеко
за рамки обычного представления о техническом сооружении. Наш
метрополитен есть символ [курсив мой – М.Р.] строящегося нового
социалистического общества... строящегося и работающего на основах,
противоположных тем, на которых создавалось капиталистическое
общество.»_ ³

Здесь важно, как расшифровывается фраза «не просто техническое
сооружение». Она весьма неоднозначна. В каких-то контекстах она
означает: «техническое сооружение, в котором идеально все – перронные
залы, вагоны, машинисты, пассажиры, облицовка и т.д.» Но возможно
также, что «техническое» противостоит «идеальному», а не дополняет
его; в таком случае техническое – это грехопадение идеального,
неизбежное зло, которого надо преодолеть для того, чтобы достичь
идеальности. Есть, наконец, еще одна, третья возможность прочтения:
техническое изначально подчинено эстетическому, есть одно из второстепенных
проявлений эстетического (предстающего в таком случае как идеальное).

В этой фразе существенна именно ее многозначность, равновероятность
принципиально разных истолкований. Став однозначной, она утратила
бы символическую эффективность, составляющую ее modus vivendi.
Она воздействует всеми своими значениями одновременно.

Отношение к технике в рамках метродискурса депрофессионализуется;
техника фетишизируется (связывается с идеальным) и вместе с тем
снижается (подчиняется диктату эстетического), становится частью
некоего былинного сказа, который вообще доминирует в советской
культуре 30-х годов. Термины из профессионального словаря горняков,
инженеров транспорта, отделочников. транслируются на массовую
непрофессиональную аудиторию, становясь частью великой наррации.
Инженерный технический расчет провозглашается бессильным перед
напором большевистских темпов и комсомольских импровизаций. Метродискурс
– это сумерки инженерного разума, без которого не воздвигается
ни одно техническое сооружение, идеальное или обычное.

Предмет этого текста – не метро как техническое сооружение, а
дискурс метро, обволакивающая его совокупность речевых практик,
в высокой степени автономных, в каком-то смысле даже замкнутых
на себя. Метродискурс имеет отношение скорее к литературе, чем
к профессиональным языкам, с помощью которых производятся утилитарные
предметы. Внутри дискурса эти языки теряют свою специфику, утрачивают
частичность, тотализуются; в этом виде их может использовать пропаганда.
С помощью метродискурса ничего нельзя построить, он является,
так сказать, произведением в себе.

Метродискурс, правда, стремится сделать метро свойством новой
коммунистической власти, и ему это удается...но только внутри
самого себя. Как транспортное сооружение метро было воздвигнуто
с помощью знания, не поддающегося столь высокой степени эстетизации.

Другое свойство метродискурса 30-х годов – его конспиративность.
Претендуя на эпическую полнокровность и открытость, он постоянно
отбирает, засекречивает, прореживает поле речевых практик, многие
из которых так и остаются вытесненными, не достигают уровня дискурса.
Московское метро изначально строилось как военное сооружение,
станции имели функцию бомбоубежищ; были и специальные военные
объекты, о которых ни словом не упоминается в опубликованных книгах.

Впрочем, это упорное неупоминание военного назначения метро мстит
за себя, и внутри метродискусрса разрастается, достигая колоссальных
размеров, военная метафорика. Строительство метро – это война
против «дореволюционной, старорежимной» (Каганович) геологии Москвы,
против старого мира и враждебного капиталистического окружения.
Метродискурс буквально одержим военной терминологией, его агрессивность
не знает пределов. Строить для него значит прежде всего воевать.
«Московский метрополитен, – заявляет Каганович, – есть один из
участков той великой войны, какую мы ведем уже десятки лет и в
особенности в последние годы... мы не просто строили метрополитен,
мы воевали за победу нашего первого советского метрополитена.» _ ⁴
Метро должно быть построено в кратчайшие сроки, невзирая ни на
какие трудности и жертвы, что в принципе возможно лишь в состоянии
тотальной мобилизации. Строя метро, власть создает в языке рабочую
модель ведения военных действий. Объявление войны природе, технической
рациональности и цеховой профессиональной гордости дает возможность
вывести(по меньшей мере в языке)новую специальность – метростроевец.
Он по приказу партии может в кратчайшие сроки стать тоннельщиком,
штукатуром, плиточником или электриком.

Другой предмет гордости дискурса о метро – все построено своими
руками, без иностранной помощи. И в этом он также конспиративен.
Из последних публикаций стало известно _ ⁵,что документация по
строительству эскалаторов была продана английской строительной
фирмой, о чем молчат источники 30-40-х годов. Кроме того некоторая
часть технической документации просачивалась по каналам экономической
разведки, которую вел НКВД.

(Хотя многое действительно было сделано своими руками; кроме того,
метро – единственная из крупных сталинских строек, где практически
не использовался труд заключенных.)

1.Ярче света дня.

Важная тема метродискурса – освещение станций. Его можно назвать
иллюзионистским. Целью было создать иллюзию, что пассажир находится
не под землей, а в залитом солнцем дворце, расположенном в неизвестном
месте. Архитектурные проекты, не способствовавшие этой цели, безжалостно
отвергались. Особенно это относится к стремлению подчеркнуть давление
мощной тектонической массы, так сказать, «подземность» станций,
но также к «вокзальным» вариантам, создававшим «неортодоксальную»
иллюзию пребывания под открытым небом. Так, один архитектор предложил
покрасить потолок станции в черный цвет, чтобы пассажиры не могли
определить его высоту и думали, что находятся на обычном вокзале
для пригородных поездов _ ⁶. Этот проект был отвергнут за его «приземленность».
Нужно было не скрывать «подземность» как недостаток и не подчеркивать
ее как преимущество, но создавать иллюзию пребывания во дворце,
реально расположенном под землей, но «идеально» – вне места, в
у-топосе. Реализация утопии мыслилась буквально.

«...человек, спускаясь на станцию, чувствует себя, по определению
московских рабочих, «как во дворце». Да, дворцы нашего метро не
однообразные. Что ни станция, то своеобразие. Где же, господа
буржуа, казарма, уничтожение личности, уничтожение творчества,
уничтожение искусства? Наоборот, на метро мы видим величайший
разворот творчества, расцвет архитектурной мысли, – что ни станция,
то дворец, что ни дворец, то по-особенному оформленный. Но каждый
из этих дворцов светит одним светом – светом идущего вперед, побеждающего
социализма» _ ⁷, – говорит в своей речи Каганович.

Итак, архитектурное разнообразие затопляется единым политическим
светом, который другой оратор именует «немеркнущим солнцем великой
сталинской эпохи». По сравнению с таким глобализмом борьба архитекторов
за «дневное» освещение станций выглядит мелкой, но без нее нельзя
было бы сделать такие широкомасштабные идеологические обобщения.

О метро в 30-е годы писались детские книги, причем, что интересно,
параллельно со строительством и даже с некоторым опережением.
В одной из таких книжек с патетическим названием «Готов! Рассказы
и стихи о метро» _ ⁸ описывается визит в метро пожилого крестьянина,
у которого там работает дочь. Дневное освещение вводит его в заблуждение
– он думает, что оказался в царском дворце и инстинктивно снимает
шапку. Дочь инициирует старика в метродискурс, который он сначала
на понимает.

«Стены из самоцветного камня выложены, колонны стоят высокие,
мраморные, все ярким светом залиты, прохладный ветерок по залам
гуляет, народ по лестницам-самокатам ходит.

Снял Никита Потапов шапку.

– Эх, – говорит, – до чего богато цари жили! Как в сказке, все
равно. И поезда прямо к дворцам подкатывают, – вот как устраивались!

Усмехнулась Катя.

– Это не цари, папаня, это мы так богато живем. Я ведь тебя под
землю привела.

Не поверил старик, махнул на нее шапкой.

– Не может быть такого под землей!

– А вот есть! – ответила Катя и засмеялась. – Поймем, покатаемся.

Поехали они поездом, в мягком вагоне, на эскалаторе прокатились,
осмотрели все станции. А старик все не решается шапку надеть,
мнет ее в руках и говорит:

– Кто это вам, Катяша, таких дворцов богатеющих понастроил под
землей?

– А кто же нам построит? – отвечает Катя. – Сами строили, сами
землю копали, сами дворцы возводили.

Надел Никита Потапов шапку, обнял дочку, поцеловал крепко и говорит:

– Уж такое ты мне чудо показала, дочка! Я с тобой останусь, в
Москве буду жить.

И остался старик в Москве, каждый день под землей катается.» _ ⁹

В этом стилизованном под фольклор тексте, который называется «Вроде
сказки», сведены воедино основные темы метродискурса: день в метро
неотличим от ночи, это вечный день; дворцы эти – не частные, даже
не царские, но коллективные и построены теми же, кто ими пользуется,
их трудом. Симптоматично, что старый крестьянин надевает шапку
– т.е. подавляет в себе вековую приниженность – на голову тогда,
когда осознает, что дворцы построены простыми людьми. Сначала
он принимает станцию метро за надземный царский дворец, потом
за подземный дворец, построенный кем-то для новых хозяев и лишь
потом «прозревает» логику новой идеологической ситуации – дворцы
построены народом для самого себя. Стало быть, и шапку ломать
не перед кем. В этом раю старик и решает остаться.

В отличие от надземного дворца для богатых, подземные дворцы метро
– коллективные, а не приватные сооружения, доступ в которые открыт
всем. В отличие от храмов, трансцендентное полностью растворено
в их структуре, а не принимает форму духа, с одной стороны, и
поклоняющейся ему общины верующих, с другой. Единичность исключена
из этих сооружений, а вместе с ней и дух, как его понимала философия
от Платона до Гегеля. «Единичность есть принцип самостоятельного
представления о духовном, потому что дух может существовать лишь
как индивид, как личность...» _ ¹⁰ Между тем метро – это торжественное
ритуальное сооружение, которым по определению не может обладать
ни один индивид. Само его существование рассматривается как проявление
«сталинской заботы о человеке». Интенсивность этой «заботы» подчеркивается
освещением, более ярким, чем природный, дневной свет. Лишь на
одной станции первой линии («Дворец Советов», нынешняя «Кропоткинская»)
в силу того, что она должна была служить преддверием грандиозного,
невиданного по своим масштабам сооружения, Дворца Советов (он
так и не был построен, но оказал на всю сталинскую эпоху огромное
дискурсивное влияние) был применен отраженный свет – подлинное
сияние должно было исходить от дворца. Когда на другой, более
профанной станции строители попробовали ее искусственно затемнить,
это вызвало гневный окрик Кагановича: «Дайте более реальный свет
– ведь это не храмы...»

Но и эти станции обладают собственной сакральностью, полностью
имманентной их структуре. Как только рабочие и крестьяне научаются
прозревать в этих сооружениях черты, отдаляющие их от обычных
транспортных сооружений, проявление «заботы», приложение собственного
труда (тождество новой власти и народа), с ними происходит преобразование,
не предусмотренное никакой политической экономией: хваленное стилистическое
разнообразие этих дворцов исчезает, растворяется. Они начинают
светиться одним единственным светом – светом побеждающего социализма.
Вся фантасмагория различий упраздняет себя в тождестве, упирается
в идентичность равного самому себе света, являющегося квазирелигиозным
(трансцендентным без Бога). Поэтому эти здания не могут принять
форму храмов, стать, как выразился Гегель, «окружением уже сформировавшегося
смысла» или «представлением представления». Они сами, прежде всего
в дискурсе, формируют смысл, не нуждающийся ни к каких внешних
гарантиях.

Если в метродискурсе станции приобретают идеальный статус, то
происходит это потому, что они реализуют нереализуемое – полную
имманентность власти народу и народа власти. Естественно, что
метро как строительное и архитектурное сооружение далеко не так
архаично, «незаинтересовано» и символично, как обрамляющие его
ортодоксальные речевые практики. Бесконечность связанных с ними
намерений находит полное выражение не в станциях, а в дискурсе
их строителей и всего аппарата надзора, который был к ним приставлен,
не исключая журналистов и писателей (все тексты метростроевцев
производят впечатление тщательно отредактированных профессионалами
и даже переписанных ими).

2.Коллективизм, утопизм, гигантизм: критика метрополитенов Запада.

О метро пишут параллельно с его строительством, как бы заключая
его в огромный идеологический кокон, не давая ему, подобно западным
метрополитенам, стать простым местом соединения различных профессиональных
языков. Техническое сооружение, претендующее на «идеальность»,
принимающее на себя функции «духа», обречено параноидально дублироваться
в дискурсе потому, что любая иная реализация этой «идеальности»
и «духовности» является частичной, приблизительной и несовершенной.

Здесь мы возвращаемся к теме конспиративности метродискурса. Его
сторонники постоянно критикуют метро столиц других стран, парижское,
берлинское, лондонское, нью-йоркское, утверждая, что это – «обычные
транспортные сооружения», в которых отсутствует символическое
измерение. Это последнее иногда несколько наивно понимается как
отделка, облицовка ценными материалами (мрамором, порфиром, гранитом,
марблитом и т.д.). Западные метро производят впечатление построенных
лишь вчерне и сданных во временную эксплуатацию сооружений. При
этом намеренно не упоминается о развитии в западных обществах
других видов транспорта, прежде всего индивидуального (рост числа
автомобилей). Формирование индивида в этих странах уже давно проходит
через обладание собственностью, в силу чего прямое коллективное
владение наделяется значительно меньшей ценностью (напротив, первые
попытки массового жилищного строительства в СССР восходят к хрущевской
эпохе; в 1930-50-е годы преобладают «коммуналки»).

Окончание следует.

Примечания

1. Г.В.Ф.Гегель. Эстетика, Москва, «Искусство»,1971,том 3,с.31.

2. там же, с.32.

3. Пять лет Московского метро, Москва, Государственное Транспортное
Железнодорожное Издательство, 1940, с.3.

4. там же, с.4.

5. М.Егоров. Как строилось Московское метро. – «Независимая газета»,
13 мая 1995.

6. Как мы строили метро. История метро имени Кагановича, Издательство
«Истории фабрик и заводов», Москва, 1935, с.233.

7. Пять лет Московского метро... с.9.

8. ГОТОВ! Рассказы и стихи о метро, Москва, Издательство детской
литературы,1935.

9. там же, с.106-108.

10. Г.В.Ф.Гегель. Эстетика... с.45.