Проза

 

 

 

 

Именно отчаяние и потерянность видел Гимар в черных глазах Ходжаева Мурада, соотечественника-эмигранта, сидевшего на скамье подсудимых в английском суде. Этот смуглый мужчина лет сорока, стыдливо опустив глаза, еле слышно отвечал на вопросы представителя обвинения о том, почему он тайно добавлял в еду своей жене опасные стероиды, от которых та растолстела и от которых у нее пошли волосы на лице и на спине.

Сломанный, опозоренный Мурад на ломаном английском языке говорил правду, ему уже нечего было скрывать. Они приехали сюда в поисках лучшей жизни, когда у жены появилась возможность учиться. Ради нее он бросил ту жизнь, где мог оставаться мужчиной. А тут он был никем, там-сям подрабатывал на мелких работенках. Когда жена, уже квалифицированный финансист, получила работу и стала хорошо зарабатывать, они решили, что будет лучше, если он будет дома смотреть за детьми.

- Представляете, - Мурад тогда впервые приподнял наполненные слезами глаза, словно искал понимания среди окружавших его юристов и нескольких людей, сидящих в зале, - год за годом я, мужик, должен был так жить: с тряпками, готовкой и детьми.

Представитель обвинения перебил Мурада, спросив, разве Мурад на это не сам согласился и, вообще, что такого в том, что он взял на себе обязанности домохозяина, тем более если он не способен обеспечивать семью.

Мурад поник и совсем опустил голову. Вновь посыпались разрушительные вопросы. Зачем он кормил жену опасными гормонами? Что натолкнуло его на мысль, что он вправе разрушить жизнь жены, успешного финансиста, работавшей исключительно на благо семьи?

Мурад объяснял, что он становился пустым местом, тряпкой, что он презирал себя. Он уговаривал жену вернуться обратно домой на родину, говорил, что жить так больше не может, она не дает ему быть мужчиной. Она, успешная, холеная и красивая, не хотела его слушать. Ведь она достигла высот, крутилась среди больших людей с большими деньгами. Он видел, что она его уже не уважала, наверняка даже заглядывалась на своих лоснящихся толстосумов, а, может, и того больше...

Разве он мог все это терпеть? Как еще он мог защитить свое мужское достоинство в этих обстоятельствах с минимальным ущербом для семьи и детей, которых не хотел бросать?

Он просто хотел вернуть домой жену, женщину. Пусть она растолстела, потеряла красоту и поволосела. Но в доме была бы по-настоящему заботливая женская рука, а не мужская, превращающаяся в женскую. Пусть они стали бы беднее, вернулись бы домой, что угодно. Он был бы рабочим где-нибудь, но он таскал бы тяжести, у него были бы мазоли на руках, потное тело и измазанное лицо. Он был бы мужчиной, приносил бы деньги в дом, пусть маленькие, но все было бы естественно...

Жалел ли он, что разрушил ей жизнь, что она, испугавшись себя, не зная столько времени, что с ней происходило, и потеряв уверенность в себе, бросила работу и, как загнанный страхом зверек, спряталась в доме? Он не знал, как ответить, потому что не знал, как еще распутать их жизнь. Он спасал себя и не знал, как до нее достучаться.

В тюрьму Мурада не посадили, дали условное наказание. Но семья была разбита. К тому же суд запретил Мураду когда-либо контактировать с теперь уже бывшей женой.

Гимар совсем не должен был присутствовать на этом процессе. Скорее, наоборот, странно было для иностранного посла наблюдать за судебным процессом, пусть даже и гражданина своей страны. Но эта история сильно зацепила Гимара, когда консул рассказал ему про нее. И он не поленился провести день в суде вместе с консулом.

Гимар думал о том, что гнусный поступок, падение Мурада – это признание в беспомощности, в том, что мужчина не находит места в новом мире.   

               В тот день послу Гимару захотелось убежать куда-нибудь в другой мир, где все понятно. Он как никогда торопился домой, где его ждали теплые объятия Арзуль, женщины, ждущей своего мужчину, ждущей всем, чистотой и домашним уютом, с любовью приготовленным ужином и интересом о том, как прошел его день.

               Мурад был ему противен своей низостью, но одновременно с этим ему было жаль его беспомощность. На следующий день Гимар услышал, как консул обсмеивал опозорившегося соотечественника Мурада перед другими сотрудниками посольства.

               Гимар сам не заметил, как начал кричать на своих сотрудников:

               - На себя бы посмотрели, черт вас подери! Чем вы-то лучше?! Слабак он для вас, да? А то, что вы своих жен заперли в квартирах и ни фунтика им не даете – это не слабость? Вам толстякам не стыдно, что они моей жене жалуются, что им не то, что на прием нечего одеть, они даже чашку кофе не могут купить? Признавайтесь, силачи, нравится вам женщину контролировать? Наверное, только за счет этого и возомнили себя мужиками. А cлабо совладать с равной себе или, того пуще, с той, что поумнее?

               Ошалевшие сотрудники сначала не могли поверить, что слышат эти слова. Но, видя перед собой рассверепевшего Гимара, они опустили головы, сожалея, что не могут провалиться сквозь землю.

               - Еще раз услышу, что кто-то жен обижает, голову снесу, ясно? Вон с глаз моих!

Сотрудники рассыпались по кабинетам. Гимар зашел в свой и хлопнул дверью.

«Где же ты, мужчина?» - обратился Гимар к той благородной силе, которой не видел сегодня в мужчинах. «Раскололся, рассыпался. Нет тебя ни в том, кто женщину подминает, ни в том, кто ею подавлен».

 

 

 

 

Гимар взял следующее фото, на котором он, Арзуль и дети отдыхали на берегу Мертвого моря. Дети, измазанные серой целебной грязью, корчат рожицы, а они с Арзуль, смотря на детей, смеются. Они ездили в эти библейские края чуть ли не в каждые выходные.

Каким чудесным, просто волшебным было это время!

Гимар так любил смотреть на залитый солнцем город, стоящий на резко возвышающихся и опускающихся холмах, на которых разбросаны, словно игровые кубики, светло-серые домишки и невысокие здания. А черепичные крыши особняков, где по указу короля ни один не должен был быть похожим на другой, просто зачаровывали его своим разноцветием и бесконечной причудливостью форм.

Люди там – добрейшие на планете. Доброта и жизнелюбие переполняли людей настолько, что они выливались из людских сердец, заполняя собой атмосферу. И потому воздух был пропитан пьянящими ароматами специй и нежным медово-фисташковым вкусом местных сладостей.  

Какая у них с Арзуль все-таки замечательная жизнь. Сколько им довелось повидать, и не так много осталось уголков на планете, где Гимар еще не успел побывать.

Он, дипломат, приближенный к свите современной истории, понимал, как устроен мир, болел его проблемами, потому что любил и верил в этот мир, служил ему и был его частью.

Он колесил по глобусу, а за ним – Арзуль и дети. И если бы не Арзуль с ее женской силой и безграничной преданностью семье, то не было бы его, Гимара, дипломата, общавшегося с историей, не было бы в нем сил, позволивших ему завоевывать мир.

Если бы не находчивость и решительность Арзуль, в нужный момент всплывавшие из загадочных глубин женской души, чувствующей не только запахи опасности, но и само приближение дьявола, то совсем неизвестно, как бы сложилась его... их судьба.

               Он вспомнил, как взволнованы они были сообщением о его первом назначении на Ближний Восток. Новость ознаменовала приближение к мечте. Не верилось, но молодой Гимар, арабист, действительно, становится дипломатом.

               Они долго готовились к поездке. Уладили квартирные, имущественные,  школьные и другие вопросы. Чемоданы были почти запакованы. Им улетать через день.  

               В Москве тогда стоял мороз, темнело рано и выезжать в центр совсем не хотелось. Но выхода не было, надо было докупить кое-что, и, оставив детей с соседкой, Гимар и Арзуль отправились в «Детский мир».

               Повсюду толкались люди в шубах и пальто, уставшие, нервные. Передвигаться по скользким грязевым размывам приходилось осторожно, и Гимар все время придерживал Арзуль за локоть в то время, когда она спешно переходила от одного отделения к другому.

               В итоге она встала в очередь к кассе. Гимар, чтобы не толпиться, отошел на пару шагов и встал у стены. Очередь продвигалась достаточно быстро, и Арзуль уже была следующей. Она, стройненькая даже в своем черном пальто, с улыбкой посмотрела на мужа и мигнула бровями в сторону кассы, «мол, видишь, совсем недолго осталось». Гимар улыбнулся в ответ.

               Арзуль ждала, когда расплатится впереди стоящая женщина. Вдруг пробел между ними заполнился крупной фигурой мужчины в коричневом пальто, доходившем ему почти до колен.

               Арзуль тронула его за руку, желая к нему обратиться. Мужчина не откликнулся. Она тронула его чуть сильнее и громко сказала, запрокинув голову, чтобы затылок с примятыми светлыми волосами где-то на высоте метра девяносто обратил на нее внимание:

Молодой человек, простите, но здесь вообще-то очередь.

Мужчина не повернулся в сторону Арзуль. Оттолкнув ее руку локтем и задев им ее лицо, он просто буркнул себе под нос:

Руки свои убери от меня.

- Вы что себе позволяете? - возмутилась Арзуль, поворачивая глаза в сторону уже приближающегося мужа.

Гимар отвел Арзуль рукой в сторону и хлопнул по плечу все еще стоявшего к ним спиной грубияна:

Эй, мужик, повернись, когда с тобой говорят!

Услышав это, гигант развернулся и, посмотрев сверху вниз на Гимара, презрительно хмыкнул, исказив и без того неприятные черты лица и сморщив красный кругловатый нос:

- Еще раз тронешь меня, выродок, убью.

Гимар и сам не заметил, как его левая рука схватила мужика за ворот, потянула его к себе, а правая, оттянувшись назад, стрелой вылетела кулаком вверх и со всей силой приземлилась прямо на красный нос.

Арзуль вскрикнула, равно как и многие другие люди, стоявшие в очереди или проходившие мимо. Арзуль показалось, что в момент удара на носу мужчины сверкнула искра.

Он чуть подлетел, его глаза кукольно закрутились, наблюдая за фонтаном брызгнувших в воздух каплями крови. Через мгновенье великан рухнул на пол. Глаза закрылись, и он не двигался. Откуда-то появилась молодая женщина, которая, присев возле него, начала его трясти:

Гришенька, что с тобой? Гришенька, очнись, слышишь?

Затем впилась слезными глазами в Гимара и выкрикнула:

Вы с ума сошли, что ли?! Дикарь! Люди, помогите, зовите милицию срочно!

Обступившая участников драки толпа сразу разделилась на два лагеря. Одни кричали на Гимара, другие встали на его защиту.

Милиционеры появились на удивление быстро. Они заставили толпу расступиться и сразу взяли ситуацию под контроль.

Арзуль, предвидя надвигающиеся неприятности, хватала за руки тех, кто поддерживал Гимара.

- Скажите им, пожалуйста, что мой муж не первый начал, что тот мужчина сам нас оскорбил! Ведь это же правда, скажите!

Некоторые из людей закивали, а некоторые говорили, что «да, так оно и было». Другие же выкрикивали, что «нечего кулаками махать, убить же мог, за решетку надо таких бросать».

- Ладно, ладно, в участке разберемся, поехали, - сказал один из милиционеров, а после обратился к Гимару. – Сам спокойно пойдешь или наручники надевать?

Гимар ничего не ответил и зашагал вместе с милиционером к выходу.

Лежавший на полу мужчина приходил в себя. Другой милиционер помог ему подняться.

 Им пришлось подождать в коридоре минут двадцать прежде чем Арзуль и Гимара завели в кабинет, в котором начальник беседовал с потерпевшим и его женой.

- Что ж Вы это, товарищ, себе позволяете? – поправив фуражку, обратился к Гимару начальник, офицер не старше лет тридцати пяти. – Взяли и нанесли увечья невинному человеку, да еще и в общественном месте.

- Я его просто так что ли ударил? – резким тоном спросил Гимар.

- А что нет? – перебил его милиционер.  

- Нет, - ответил Гимар, – он оскорбил мою жену, чуть ли не ударил ее в лицо.

- Что ты несешь? – проснулся стоявший рядом жертва-гигант, державший платок у носа. – Я просто неосторожно отмахнулся, зачем она меня трогала?

- Больно нужно мне Вас трогать! – возмутилась Арзуль. – Вы же встали без очереди прямо передо мной!

- Тихо всем! – прикрикнул начальник. – Все это неважно. Чтобы он там не сделал, но бить по лицу... Это уж, знаете, статья...

- Какая статья?! – в один голос воскликнули Арзуль с Гимаром.

- А что ты хотел? Ты же мне нос разбил! – ответила за начальника жертва.

У Гимара закружилась голова.

Вот так, разом, неожиданно, непредсказуемо рушатся мечты. Разве он не правильно поступил? Любой нормальный мужчина сделал бы на его месте то же самое.

Гимар думал о том, что даже если дело удасться замять, заграница ему уже закрыта. Прощай Ближний Восток, прощай дипломатическая мечта. На работу, может, даже сегодня сообщат. В МИДе его, драчуна, задерживать не станут. Повезет еще, если дело не заведут.

Гимара охватило отчаяние. Просить, уговаривать этого офицера, который и сам все понимает, да и этого грубияна, было ниже его достоинства. Лучше уж пусть все рухнет. Судьба, значит, такая... пугливая.

С момента, когда они узнали о назначении, Арзуль с Гимаром, не сговариваясь, вели себя очень осторожно, выезжали из дома как можно реже и ни с кем не встречались. Оба как-то понимали, что в важные ответственные моменты жизнь хрупчает, ступать по ней надо осторожно.

Судьба, оказывается, это всего лишь пугливый зверек. Она вот-вот начинает доверять человеку, приближается к нему, чтобы тот ее погладил, покормил, а она в ответ его успокоила, лизнула в лицо или ладошку. И пока этот момент доверия между человеком и судьбой не наступил, должна стоять тишина, надо все делать правильно, доказать ей свою состоятельность, надежность. Как же она пуглива, как мало она доверяет человеку... Может, она и права. Ведь Гимар разбил ему нос. Хорошо, еще не убил, тьфу-тьфу.  

- Ну что, будете писать заявление? – спросил начальник у мужчины.

Раскраневшаяся Арзуль напряженно смотрела на Гимара. Ее глаза, наполненные тревогой, спрашивали его: «Неужели, все? Надо же что-то делать!». Но они увидели, что муж уже покорился ситуации и делать ничего не собирался.

- Конечно, буду! Наказывать таких надо. И пусть компенсацию платит, - с этими словами мужчина шагнул к столу, встав рядом с Арзуль. – Давайте бумагу и ручку!

Когда он произнес эти слова, Арзуль вдруг приподняла нос и стала принюхиваться.

- Мужчина, скажите-ка еще что-нибудь? – обратилась она к нему.

- Зачем это? – спросил он.

- Опа! – воскликнула Арзуль. – Так Вы же пьяный! От Вас водкой тянет.

- Где ж я пьяный? – мужчина отступил от Арзуль на шаг. – Ничего я не пьяный.

- Нет, меня не обманешь, Вы крепко выпили, – Арзуль уверенно приблизилась к офицеру. – Значит так, товарищи, я – член общества борьбы за трезвость!

               Арзуль вытащила из сумочки соответствующее удостоверение и медленно покружила им перед лицами милиционера и потерпевшего.

               - Вы все, думаю, знаете, что в стране сейчас сухой закон?

               Офицер кивнул, а когда Арзуль посмотрела на потерпевшего, тот опустил глаза.

                - Так вот, как член общества, официально заявляю в присутствии представителя власти, что этот так называемый потерпервший нарушил сухой закон и должен быть привлечен к ответственности. Прошу товарища милиционера срочно же донести это до сведения места работы этого человека и принять все надлежащие меры в соответствии с законом.

               - Подождите, подождите, - запротестовал было милиционер, - мы отвлекаемся от главного.

               - Мы как раз-таки о главном, - перебила его Арзуль. -  Это его пьянство спровоцировало драку, а не мой муж. Будь он трезв, он, надеюсь, встал бы в очередь и уж точно, наверное, не грубил. Не зря же наше мудрое руководство приняло сухой закон! Хотите, пишите заявление на мужа, хотите оформляйте протокол. Я уверена, что мужа оправдают.

               Немного помолчав, Арзуль обратилась к мужчине:

А вот у Вас, гражданин, будут большие проблемы. Это я Вам обещаю, сама пойду к Вам на работу... Но если не будете писать заявления на мужа, то, учитывая Ваш разбитый нос, заставлю замолчать свою гражданскую совесть и не сообщу никому о нарушении Вами закона.

Наступила небольшая пауза, которую растерянно перебил офицер:

- Что тогда будем делать?

- Давайте, забудем про все и разойдемся, - попросил мужик. – А Вас, начальник, прошу забыть про мою слабинку. Больше ни капли, честное слово.

 

 

 

 

Через день Гимар, Арзуль и детишки уже летели в самолете по дороге в восточную сказку. Позади остался холод, «Детский мир», страхи, кулаки и кровь.

Гимар теперь настоящий дипломат. Он – мужчина, за которым по миру следует его семья.

Всему этому он обязан этой красивой, смелой женщине.

Арзуль спасла его своей находчивостью, самопожертвованием, заставившим ее разменять науку на роль учительницы химии в школе, где в добровольно-принудительном порядке и вступила в ряды общества борьбы за трезвость.

Она была настоящей женщиной, той, которая не сдается даже тогда, когда мужчина опускает руки. Арзуль – это непрекращающееся дыхание мечты, теплый луч надежды, однажды пробудившие мужчину в Гимаре и так никогда не давшие ему уснуть. Ведомый ею, он вел ее по жизни.

Она – источник его сил, свет-путеводитель, она – все, из чего соткано его существо. Его, мужчины, не может быть без нее, женщины. Они – это цельность жизни, скрепленная любовью.

Он сидит дома один, но понимает, что Арзуль живет в нем, в Гимаре, с невероятной силой. Она обижена, и от того его сердце сдавлено. Он должен быть мужчиной, вернуть ей себя и дать ей свою частицу воскресенья.

Гимар засунул фотографии обратно в шкаф, встал с пола и пошел в зал. Он поднял валявшуюся на полу швабру, накинул на нее тряпку и домыл все, что не успела закончить Арзуль.

Затем он набрал ее номер:

- Привет.

- Привет, - ответила она холодно.

- Я закончил уборку. Дома теперь чисто. Все на месте, кроме самого важного. Знаешь, чего?

- Чего? – спросила она подтаявшим голосом.

- Тебя.

Он почувствовал ее улыбку на другом конце телефонной линии. Она повесила трубку.

Она сейчас вернется и принесет с собой вторую частицу воскресенья.