Проза

Однажды я пошел в лес за сосновыми ветками, но не для того, чтобы разбрасывать перед гробом умершей селянки, а для теткиной вазы из горного хрусталя. Раз в год я хожу за новыми ветками, а старые выбрасываю – так рекомендует феншуй.

– Чтобы на ветках шишечки были, – предупредила тетка. – Без шишек не приходи. Позвоню в столярку, чтобы стружек тебе натесали, а гвозди и у самой найдутся.

Тетка у меня дура – замыслит на копейку, а скажет на миллион. Когда помрет, дом мне перейдет, вот и бесится.

Долго ли, коротко – вот я в лесу. Километр прошел, другой одолел, пора назад возвращаться. Если мы посмотрим в корзинку – там уже достаточно веток с шишками всем видов и размеров: сосновые и еловые, круглые и продолговатые.

Вдруг вижу – избушка. Приземистая, крыша мхом обросла, в окошке свет горит. Через десять минут я уже внутри (опущу разговор с бабкой, предложение попить воды, помочь переставить шкаф из одного угла в другой).

KVAKIN. Избушка

После перестановки шкафа я заприметил в углу прялку, прикрытую брезентом. Настоящую прялку я видел только по телевизору и решил осмотреть механизм наяву. Под брезентом была не прялка, а огромный глобус с педалями.

– Зря ты чехол снял!

Я быстро обернулся и вовремя: бабка размахивалась молотком. Парировав удар, я отнял у старухи орудие, но в другой руке у ведьмы оказался серп. Завязался бой. Я бил молотком, бабка махала серпом. Я никогда не думал, что смогу так долго драться с пожилой женщиной. Уже пятнадцать минут истекло, руки и ноги в порезах, живот пересекает неглубокая длинная рана, а у старухи вмятины тут и там, сломана ключица и выбит подбородок.

Бабка мычала странные проклятия на грубом иностранном языке. Возможно, она была готической какой-нибудь дурой, спятившей в лесу от одиночества. Когда мы устали и расселились по углам отдохнуть, в комнату вошла высокая полная тетенька.

– Меня зовут Хольга.

Хольга спокойно пересекла комнату (мелькнула мысль накернить Хольгу молотком), села перед глобусом и положила ноги на педали.

– Управление миром активировано! – воскликнула тетенька.

Тут дверь опять распахнулась – на пороге стоял Теплиц. Волшебник всем кивнул, подошел к вращающемуся глобусу и подставил стамеску острой кромкой так, чтобы снималась легкая вьющаяся стружка.

– Что, Марья, – не оборачиваясь, заговорил Теплиц. – Лягушкина серпом решила отмудохать? Вот же беспокойная ты баба!

Моя противница всплеснула руками:

– Ты его знашь?

– Знам, чего же не знать. Вреда не принесет, а помочь – поможет.

Я положил молоток на пол и подошел к глобусу. Рядом стала Марья (серп она убрала куда-то под юбку, это движение вызвало у меня тягостные ассоциации), а потом мы все по очереди держали стамеску. Дрожала рука, и я немного глубже стесал Белоруссию, Ливию и Японию, чем это следовало.

Когда глобус остановили и закутали в брезент – Марья накрыла стол. Мы ели блины, запивали водкой, лечили порезы и вмятины зеленкой. За окнами было темно, выли волки, полыхали первые грозы – нам было как-то особенно хорошо и уютно.