ЯВЬ 4-5. Я жив — и смерти нет
Мих. Ковсан (26/10/2021)
Я жив — и смерти нет
Я жив — и смерти нет, я умер — нет меня, мы с нею разошлись, нелепо разминулись,
Мы существуем врозь, маяча и маня, друг с другом говоря, не обинуясь.
О чём? Вопрос хорош. Как со звездой звезда. Что значит? Обо всём, однако, не конкретно,
О том, как провожают поезда, не так как пароходы. Неприметно.
А собственно, о чём нам говорить? О море, о любви, о снах, о жизни?
О том, как Галатею сотворить? О философском пире? Звонкой тризне?
Беседовать не много есть причин, у нас не много общих тем найдётся,
Вот потому всё больше мы молчим неистово, спокойно, как придётся.
Преамбула. Парабола. Приам
Преамбула. Парабола. Приам. Приморский город. Жизни перепутье.
Отвратный запах. Курят фимиам. Квадратами ржавеют в окнах прутья.
Обол. Прута. Копейка. Долгопят солдат шинельно в рыжее окрашен.
Жара. И голо в городе все спят. Не спит солдат шрапнельно ошарашен.
Не волею своею он не спит, но командирской волей забубённой,
Он на посту который год стоит, поставленный судьбой краснознамённой.
Во лбу у парня звёздный знак горит, словно звезду на небе замещая.
Воин не спит, не ест солдат, стоит, о долге и отчизне размышляя.
Исчерпанность от алеф-бет до я
Глагольность рифм, нелепость бытия, теченье жизни, дней невосполнимость,
Исчерпанность от алеф-бет до я, хохочущего клоуна глумливость.
И, кланяясь пустому божеству, перед убожеством, кощунствуя, склоняясь,
К посмертному подходишь торжеству, на торжище убогое являясь.
Всё — громы, молнии, всё — масок дикий круг, всё — липкая, смердящая удача,
Упрямство плоти, мелкий дух упруг, и лживость смеха, и гадливость плача.
Бытийная рифмованность судеб, оставшихся без цели и без дела,
И самый зоркий среди нас ослеп, вживаясь в беспредельные пределы.
Сжигать мосты и корабли сжигать
Сжигать мосты и корабли сжигать, чтоб не сбежать от славы и победы,
Чтобы бесчестию обрыдло ожидать на берегу, в грязи, вдали от света.
Построившим мосты и корабли ужасно тягостно век доживать в печали,
Но и они, даже они смогли сжечь путь к позору — чтоб черно торчали
Свидетельства их выбора, назад не воротиться, будущее мутно,
И нет бесценнее, желаннее стократ: забыть, чтоб не свербело поминутно,
Чтобы не надо было выбирать между позором и не мёртвым телом,
Чтоб крошки чужой славы воровать и поедать тайком остервенело.
5
Над явью хищно вымысел кружит
Ку-ка-ре-ку
Сквозь духоту и глухоту,
Сквозь прямоту упрямой речи
Теченье вынесет далече —
Не отчуравшись, не переча,
Себя и память обрету
На берегу в плакучих ивах,
В квакучих заводях залива,
В певучих Леты переливах,
Сливаясь с ними, поплыву,
Память нечистую сотру,
Чтобы, очнувшись поутру,
Назначенное расстоянье
От берега до предстоянья
Проделать мне по предсказанью:
Петух пропел ку-ка-ре-ку,
Вослед ему в плакучих ивах,
В квакучих заводях залива
Я на реку взойдя, реку,
Речисто чисто прореку:
Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку!
Блестящий глаз зеленой черепахи
Блестящий глаз зелёной черепахи
Ход бурных мыслей приостановил
О том, что совершили братья Гракхи,
Чем римлянам хлебный закон был мил.
Застыла мысль, а глаз следит за мною:
Застывшая насколько мне важна,
Случайною была или сквозною,
И, вообще, какого я рожна
О Гракхах, Риме, хлебе размышляю
Вместо того чтоб бурно созидать,
И глазу черепахи разрешаю
За мыслями своими надзирать.
Над явью хищно вымысел кружит
Когда душа решится и сочтёт
От плоти отведённой отлучиться,
Решит всё жребий: нечет или чёт.
Вперед? Назад? Вернуться? Затаиться?
Над явью хищно вымысел кружит,
Предчувствуя: грядет стихоявленье,
Последний с ним восшествует пиит,
А с тем хичкоковских пернатых наважденье.
И что им плоть? Что птицы? Что душа?
Всем отрешенным от забав постыдных.
Пиит дрожит от страсти. Всё круша
Чернеет стая. Птицам всё обрыдло.
Научусь расставлять запятые
Научусь расставлять запятые
Там, где раньше шагал напрямик,
Запятые — мои понятые,
К метам этим приник — не привык.
Но обвыкнусь, знаменья пустые
Зазмеятся удаче впритык,
Истощится, иссякнет, остынет
Вместе с днём восклицательный крик.
Но вопрос, не задавшись, не сгинет
Голо, немощно, с горечью встык,
Многоточие в горле заклинит
Заостряющийся кадык.
Точка. Ночи безлунной печать:
Орфографию изучать.
Значит, скоро лапки оторвут
Эти маленькие паучки
В этой жизни явно новички,
Им бы лапками перебирать,
В эту жизнь весёлую играть.
Их никто игре не обучал,
Ни одно из принятых начал
Им неведомо, увы и ах,
Им знакома радость, но не страх.
Шебаршат себе туды-сюды,
Далеко ль без страха до беды?
Поперёк снуют они и вдоль,
Наплевать им на вопрос: доколь?
И не ищут от беды приют,
Значит, скоро лапки оторвут.
Прекрасен бестиарий и суров
Прекрасен бестиарий и суров,
Быков в нём много, тёлок и коров,
Мычащих в ожидании любви,
Хоть храм на ней построй — не на крови.
Суровый бестиарий до небес
Возносит всех покинувших свой лес
Во имя правды, чести и добра,
Им на десерт положена хурма,
Или другой какой прекрасный плод,
Правда, не часто, раз в полгода-год,
Но и тогда, нахмурясь, не едят,
Распределяя средь больных зверят.
Наш бестиарий чуден и суров,
Жаль нет в нём тигров, львов и нет слонов.
Трепещет флюгер на ветру
Трепещет флюгер на ветру,
Флигель отверженно скрежещет,
Того гляди его к утру
Перекосит, а ветер вещий
Слепою Пифией поёт,
Что он поёт, никто не знает,
Никто поэта не зовёт,
И он свой ужин уминает.
Но лишь поэт способен внять
Мычаньям Пифии безумным,
Бессмыслицу из них изъять,
Явив их солнечно и лунно.
Стихами мир он удивит,
Нет, лучше пусть поест пиит.
Сонным дымом, осенним туманом
Сонным дымом, осенним туманом
День взойдёт, и рассеется ночь,
Тут бы надо ввернуть, что обманом,
Обернётся, что в ступе толочь,
Лишь алхимику это доступно,
Добывающему из дерьма
Золотое свеченье преступно,
Чтоб упрятать его в закрома,
Там, где властвует рыцарь не бедный,
Рыцарь истинный, рыцарь скупой,
Тот, который из схватки победно
Скарб трофейный привозит домой,
Чтобы ночью густою укромно
Восхищаться богатством скоромно.
Так, саксауля, размышлял адепт
Почтительно, хотя не снизу вверх,
Глядел на гения его адепт неверный,
Проворный, добродетельно не скверный,
Устав от переменчивости вер,
Решил освободить он пьедестал,
Пустым ведь место долго не бывает,
Чем долее, тем громче призывает:
Приди, займи, мой юный аксакал.
Так, саксауля, размышлял адепт,
Поглядывая, сроки исчисляя,
Налаживая связи, измышляя,
Мозгуя каждый божий дел аспект.
Но гений гением быть вдруг и перестал,
Убрали статую, сломали пьедестал.
И не сметь никому так писать!
Холод сердца и трепет ресниц,
Лепет губ, звук дыханья призывный,
Вызов вечности дерзко наивный,
Взор, исправно направленный ниц.
Что ещё, как ещё описать
Юной прелести дрожь и смятенье,
Жар души и её ледененье
На холсте кто посмеет распять?
Нет! Никто! Только гений один
На такой подвиг чистый способен,
Кто от мира навек обособлен,
Величайшей красы паладин.
Прочитать! Изучить и познать!
И не сметь никому так писать!
Последние публикации:
Четверостишные хроники (11) –
(09/04/2024)
Четверостишные хроники (10) –
(02/04/2024)
Четверостишные хроники (9) –
(14/03/2024)
Четверостишные хроники (8) –
(01/03/2024)
Четверостишные хроники (7) –
(15/02/2024)
Четверостишные хроники (5 - 6) –
(29/12/2023)
Четверостишные хроники (4) –
(27/12/2023)
Четверостишные хроники (3) –
(15/12/2023)
Четверостишные хроники (2) –
(12/12/2023)
Четверостишные хроники –
(06/12/2023)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
