Поэзия

 

Когда-то, скажешь мне, когда-то

Был даты срезан ноготок,

Он так легко цеплял закаты

И прятал их в сырой песок.

 

И эхо мыкалось по скалам

И возвращало лёгкий звук,

Твоё в нём имя затихало

И обращалось в сердца стук.

 

Как будто мы с тобой не жили,

А плыли, и, само собой,

Нас в небе ангелы носили,

А мы любили. Боже мой!

 

 

 

 

Совет: иди гулять, коль ты ещё не в духе,

Посмотришь, как смела вчера была метуха:

Вон осень уплыла корабликом ненужным,

Уже трава бела, совсем замёрзли лужи.

О прошлом не жалей и не играй с ним в жмурки,

А пальцам веселей таиться в тёплой куртке.

 

 

 

 

Придя с работы, вытрешь ноги,

И коврик – сторож у дверей,

Тебя приветит у порога,

А дальше таинство ключей,

 

Где за дверями тёмный омут

Займёт у лампы яркий свет,

Откроет видные хоромы

В их невеликом естестве;

 

Деля достоинство устоев,

Минута тихая сойдёт,

Домашний дух – душа покоя,

Твоё волнение уймёт

 

И по домашнему уставу

Вина нальёт в стекла тюльпан,

И дня лохматая усталость

К тебе запрыгнет на диван.

 

 

 

 

Смотрю в окно на день невзрачный,

Ему удачи не нужны;

Смотрю и хочется прозрачной

Берёзовой голубизны,

 

Дыханья дачного, пространства

И птиц горластых, не ворон;

А кружка пива не для пьянства,

Но чтоб отметить марафон

 

Осенних городских туманов,

Где среди отсвета стекла

Уже явилась ночи дама –

Вечерняя сырая мгла, –

 

Нашла себе местечко частно

В потёмках окон городских

(Среди гардин и штор причастных

Рогожек несколько моих).

 

Но… в кружке опадает пена,

Она как будто не густа.

Так осени проходит смена…

А кружка, кажется, пуста.

 

 

 

 

Всё перечислено. И пересчитано

В перчатках лайковых. Блестит хрусталь,

На ветки елей свет ложится слитками,

Но золота дворцового не жаль.

 

Да, век другой, горит фонарь не газовый –

Не дорог свет, дороже темнота.

На лавочке стаканчик одноразовый

Валяется и брошена еда.

 

И в телеке гоняют сериальчики;

И домовой бурлит в Ватсапе чат,

Пока кружит реклама возле ларчика,

В котором драгоценности хранят.

 

 

 

 

Иногда мне снится поле, которое было за деревней. Поле как поле – луг. Но теперь луга нет, а есть дачные участки. Там с утра стучат молотки и визжит циркулярка: строятся дачники. Но и эта картина, всплывшая в памяти, ушла далеко в прошлое.

 

Когда-то было поле, и по утрам в деревню приходила корова из «Волжской зари». Сторож турбазы отпускал её в стадо, и корова топала к нам, в Ильинку, и, когда прибывала, оповещала – голос у неё был густой и мощный как пароходный гудок. Ей отвечали деревенские подруги – радостно, по-свойски. И шли пастись на поле, а, когда вечером возвращались, турбазовская провожала их, заглядывая в огород какой-нибудь зазевавшейся хозяйки. Побродив, она издавала прощальное трубное «му-у»,.. и в опадающей тишине слышался легкий звон – это из укрытия выходил пёс Лорик. Щенком его напугали, он вырвался и стал диким: днём хоронился, а ночью, звеня обрывком цепи, шастал в поисках съестного.

 

Когда-то в деревню летал кукурузник, потом осталось лишь автобусное сообщение, но и оно почти иссякло. Деревня обезлюдела.

 

Я приезжал туда отоспаться: в городе мне так ясно не спалось. Я нырял в сон как в прозрачную реку, и там, на дне валялось всякое, давно забытое.

 

Иногда по утру над зыбью опочива обнаруживалась, например, черная металлическая ножка или белая фаянсовая дужка. И весь день проходил в бессмысленных догадках, пока вечером, погрузившись в забытьё, я не вспоминал, что в маленькой комнате, у окна стояла ножная машинка «Зингер», с педалью и большим колесом, – после смерти бабушки она исчезла; что был когда-то чайный сервиз – он вспыхнул в памяти желтой цветочной росписью, – его подарила мне на день рождения тетушка; блюдца и чашки со временем извелись, побились, а чайник ещё долго стоял на буфете.

 

Иногда во сне крутилась пластинка. Кто её ставил? Кто вращал ручку патефона? – не ведал и сон; но утром, проснувшись, я ещё слышал оперную завитушку: «La donna e mobile…»^* – нарезал голос тенора.

 

________

«La donna e mobile…»^*Если заглянуть в роман Чернышевского «Что делать?», то там можно найти следующее:

«– Но вы обещались спеть, Вера Павловна: если бы я смел, я попросил бы вас пропеть из Риголетто (в ту зиму «La donna e mobile» < «Женщина изменчива» или в современном переводе «Сердце красавицы» (итал.) > была модною ариею).»