Поживу после смерти ещё
Мих. Ковсан (13/01/2020)
Опять обманусь я
Опять обманусь я, и снова обманут,
скрипки растают и съежатся трубы,
и слижут с портрета устало туманы
любовью и болью налитые губы,
набухшие страстью преодоленья
безвременья смуты, пространства пустого,
где жадно огонь пожирает мгновенья,
где прожитых дней чернеют остовы.
Только чтобы узор светло накипал на стекло
Смерть отвергнув, судьбы приговор опровергнув,
оборвав безнадежности тонкую, ломкую нить,
всё едино, последним прийти или первым,
всё едино, сколько веревку ни вить.
Сколько бы ни плести угрозы и грёзы морозу,
всё равно рассекает сырые сугробы тропа,
и просодией дерзкой пустоту прорезают полозья,
за собой оставляя остатки тепла.
Их достанет, их хватит на новую долгую зиму,
поделиться и даже на черные дни приберечь,
собирали, сносили, сквозь сырые сугробы свозили
печь топить, хлеб испечь, и всходила опарою речь.
Только чтобы созвучья легко находили друг друга,
только чтобы тепло неведомой рифмой легло,
только чтобы друзья не выпадали из круга,
только чтобы узор светло накипал на стекло.
Бело, зацвел миндаль
Бело, зацвел миндаль,
весна, собачий холод,
туман, пожравший даль,
что дальше: город? голод?
Какою же тропой,
рифме какой доверясь,
когда наперебой
слова внушают ересь,
в молочной слепоте
мгновенно растворяясь,
как краски темноте
безвременно вверяясь?
Конечно, день, другой,
и будет всё прекрасно,
и радуга — дугой,
и — стороной ненастье.
Звуки в слова сложить
и вдеть в иголки нити,
вот, только бы дожить,
вот, только бы увидеть
звенящие огни,
поющие картины,
чарующие дни
под тонким слоем тины.
Всё вспыхнет, задрожит
оранжево и броско,
и вмиг заворожит
случившийся набросок.
А что там, в кутерьме
линий, цветов и пятен
не объяснить, но мне
он ясен и понятен,
и, уцепившись за
светящуюся точку,
слезою стрекоза
звенящая прольется.
И тотчас вслед за ней
стремительно другая,
так в промежутке дней
виденье настигает:
не слыханный хорал,
не виданные звери,
хоть промежуток мал,
но приоткрыты двери.
Еще туманна даль,
дожди, миндаль и слякоть.
О, Господи, февраль!
Достать чернил и плакать.
Поживу после смерти ещё
Поживу после смерти ещё,
погляжу, что у вас происходит,
без меня у вас солнце восходит,
так ли девочка мальчика ждет?
Без меня так ли рифмы нужны,
так ли славное всё бесполезно,
как при мне было, нужное пресно,
и не можете жить без вражды?
Без меня у вас тают снега?
Что такое снега еще знаете?
Жить затворниками дерзаете?
А печаль, как и прежде, легка?
Или, может, иначе, не так,
всё по-новому, всё наизнанку,
возращения вместо изгнаний,
и свистит незадачливый рак?
В той же баньке шур-шур паучок?
Соловей поет яростней, звонче?
А стервятник добычливей, зорче?
И шагреневый больше клочок?
Из морей в горы реки текут,
льдами айсберги набухают?
И метель, вороная, лихая,
ледяной налагает вам жгут?
Белым вороном я покружу,
погляжу: умирают, пируют?
Так ли звёзды в ночи озоруют?
После смерти еще поживу.
Заложник речи, пленник языка
Заложник речи, пленник языка:
другие времена, иные нравы,
эпохи новые все неизбежно правы,
хоть новая стезя всегда скользка.
Обратно, ей шагая, не свернуть,
ревнив лёд тонкий — вспять не обернуться,
причины, следствия у горла вдруг сомкнутся.
Ты выбрал путь, тебя ли выбрал путь?
Познав, втоптать, стремительностью смять,
швырнуть на круг, дрожа, гудящий мерзко,
безостановочно, безвременно и дерзко,
и, в лёд вмерзая, боли не унять.
Не размыкаемый, нерасторжимый круг,
боль лишь пятном в стремительности ложной,
в иное время я б сказал: безбожной,
вздохнув, смолчу, что не сойдет мне с рук.
Когда молчанием последним задохнусь,
когда единственного вздоха недостанет,
затихнут ангелы в бесснежном Божьем стане,
и ледяная воцарится грусть.
Шаг влево, вправо, нам не по пути,
так уж сложилось, ни сейчас, ни в прошлом
эпоху не снести, но унести
во вздохе — слово, землю — на подошвах.
Как пророчит пророк михаил
Потерпи, и минует, едва
свет расширится постепенно,
долгожданно и непременно
полыхнет, зеленея, трава.
полыхнет, зеленея, трава.
Будем весело, звонко косить
под дурманящий запах парящий,
зацветет, претерпевший обрящет
волю — славу Творцу возносить.
Странно Господом мир сотворен:
бесконечность зимы, скудость лета,
но воспримет безвременность Лета,
а мгновенности — милость времён.
Претерпи, победи, продержись,
бесконечность превозмогая,
многоцветная встанет дуга, и —
содвигая, мы выпьем за жизнь!
Всё Всевышний удачно скроил,
бесконечности сколько ни виться,
но мгновенности в час свой явиться,
как пророчит пророк Михаил.
Словами ещё не насыщенный стих
Шепчу и кричу, надрываясь, наощупь ищу в темноте
и по стенам крадусь — отыскать себя, шаря руками,
отделяется голос, треща, как в плохой фонограмме,
и корежится память, сгорая в беззвучном огне.
Где теперь я? На дне или там, на родном берегу
Борисфена, пологом родном берегу Иордана,
там, где в зарослях львы лижут, пестуя раны,
вспоминая крадущую воздух и жизнь боевую трубу.
Загремит, загрохочет, застоявшийся зной рассечет,
или холод проймет, всё вокруг неприметные лица,
гулко кони заржут, и в огне воспарит колесница,
я останусь один, а учителя смерч вознесет.
Где теперь задыхаюсь от дыма, в столетьях каких,
где свой голос ищу, онемев от пророчеств,
чем заполню судьбой мне на откуп оставленный прочерк,
и какими словами ещё не заполненный стих?
Жив Авель и здравствует Каин
Сколько народу, коней, кораблей,
сколько лет тянется, месяцев, дней,
освободить всех из плена,
каждому дать по Елене!
Сколько же минуло зим, сколько лет?
Давно позабыта, простыл ее след,
верная мужу до гроба
ждёт его Пенелопа!
Город заполнен вином и людьми,
поют, наливая во славу любви,
свадьба гремит в кои веки
Капулетти с Монтекки!
Склеить эпохи и сшить времена,
народы сроднить и свести племена,
быть, ну, конечно, всем быть,
а принцу вражду позабыть!
Кляче покой, старьёвщикам меч,
таз прочь на кухню, глупость прочь с плеч,
пусть Росинант отдохнет,
мелет муку Дон Кихот!
Славный Медведь1, скорей, времени жаль,
бросай все дела, пировать приезжай,
шампанское, трюфли и речи,
место: Белая речка.
Милая малость, малая милость.
Случилось чего? Колесо отвалилось?
Всех приглашают на ужин
ещё не усопшие души.
Брата обнимет тоскующий брат,
много разбросано, надо собрать,
довольно разбрасывать камни,
жив Авель и здравствует Каин!
_____________
-
Прозвище Данзаса, секунданта Пушкина.
И с занавесом грохнуло ружье
Мир не копейничал, жизнь исчислял веками,
тысячелетий восполнял неполноту,
последний акт, необходимый драме,
швырял без жалости в ночную темноту.
Ржавело бесполезное ружьишко,
его творец был беззаботно жив,
цвели цветы, сушилося бельишко,
и сыто коршун над двором кружил.
И, от хлебов отламывая крохи,
народ был сыт и счастлива страна,
блаженные прекрасные эпохи,
чудесные благие времена.
Был город горд великолепьем улиц,
стелился под колёса главный тракт,
тем временем неведомый безумец
досочинил недостающий акт.
Состав актерский весь в падучей бился,
крал, лгал, орал, сражался за рыжьё,
герой в последнем акте застрелился,
и с занавесом грохнуло ружьё.
Последние публикации:
Четверостишные хроники (11) –
(09/04/2024)
Четверостишные хроники (10) –
(02/04/2024)
Четверостишные хроники (9) –
(14/03/2024)
Четверостишные хроники (8) –
(01/03/2024)
Четверостишные хроники (7) –
(15/02/2024)
Четверостишные хроники (5 - 6) –
(29/12/2023)
Четверостишные хроники (4) –
(27/12/2023)
Четверостишные хроники (3) –
(15/12/2023)
Четверостишные хроники (2) –
(12/12/2023)
Четверостишные хроники –
(06/12/2023)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
