Комментарий | 0

Под волшебную дудочку

 
 
                                                                             Сергей Акопов. Птицеловы.
 
 
 
 
***
 
Под волшебную дудочку                               
моя жизнь протекла.
Я попалась на удочку
звуков тоньше стекла.
 
И брела как сомнамбула
на мотив колдовской...
Как прекрасно там нам было,
вспоминаю с тоской.
 
Эта чудная музычка,
словно яд на меду...
И безлюдная улочка,
по которой иду.
 
Запорошена лавочка,
где сидели вдвоём.
И не светится лампочка
уж в окошке твоём.
 
Эта музыка гиблая,
что озвучила ночь,
ты меня не покинула,
но не в силах помочь.
 
Ты ничем не обязана
моей странной судьбе.
Ты никем не заказана,
ты сама по себе.
 
Я как будто бы сню тебя
на ночной авеню...
Я ни в чём не виню тебя,
я ни в чём не виню.
 
Моя музыка тайная,
в этом мёрзлом дому
ты оттай, ты оттай меня,
не отдай никому.
 
Лишь беседовать с музами
в одинокой ходьбе...
Я не связана узами,
я сама по себе.
 
 
 
 
***
 
На моих застывших циферблатах
время не в ту сторону глядит.
Где-то в телефонах-автоматах
голос мой к тебе ещё летит.
 
И свою всё не утратил силу
запах сигарет твоих «Опал»,
тех, что в сумке я с собой носила,
когда ты уехал и пропал.
 
И духи с названием «Быть может»
обещают, голову кружа,
то, чего на свете быть не может,
без чего не может жить душа.
 
Я пришла на первое свиданье
той зимой у Вечного огня,
то, что несмотря на опозданье,
всё же состоялось без меня.
 
 
 
 
***
 
Шла покорная, словно овечка,
не прося для себя ничего,
а сердечко горело как свечка
для того, кто не видел его.
 
Он им грелся зимою и летом,
не заметив тогда, близорук,
как горело невидимым светом,
освещая пространство вокруг.
 
А когда уж оставили силы
и погасло ночное окно,
он почувствовал, как стало сиро –
как-то холодно, пусто, темно.
 
И кусок остывал на тарелке...
Сколько минуло дней или лет?
Для него оно столько горело,
а заметил, когда уже нет.
 
 
 
 
 
***
 
От прошлого остался дым.
Я в этой дымке — невидимка.
Не видно улицам пустым
души со смертью поединка.
 
Кружится дней веретено
и ничего не происходит.
Там кто-то ждёт меня давно
и, не дождавшись, в ночь уходит…
 
Постой, постой, не уходи,
останься в этой длинной ноте,
застынь улыбкою в груди
и строчкой зыбкою в блокноте.
 
О смерть, помедли, отвали,
перекрути конец в начало.
А вдруг там ждёт меня вдали
то, что ещё не повстречало.
 
 
 
 
***
 
Никогда не пройдёт, только станет мило.
Я ловлю твой взгляд, ускользнувший мимо.
Пусть ещё не любовь, только тень, намёк,
только слабенький огонёк.
 
Будут годы лететь, заметая снегом,
оставляя нас в тридевятом неком.
Пусть уже не любовь, только стылый след
на тропинке прошедших лет.
 
Пусть ты мне не дашь ни тепла, ни света,
но я буду с тобой, несмотря на это,
словно кукла, которой – ни есть, ни пить,
и её так легко любить.
 
 
 
 
***
 
И влажные слова из пересохших губ –
не важные сперва, как птенчик из скорлуп,
но как от них потом кружилась голова –
бумажные слова, отважные слова...
 
Невысохшая боль и влажные глаза,
и вместо нас с тобой лишь блики, голоса,
пусть облетает цвет и прежних лет как нет,
но остаётся след, но остаётся след…
 
 
 
 
***
 
То ли мнится, то ли снится… пролетающая птица,
проплывающие лица с ореолом снеговым...
Очень тоненькая кромка, очень зыбкая граница
между бывшим и небывшим, между мёртвым и живым.
 
Твоим голосом и взглядом будет жизнь моя согрета.
Я надеюсь, что ты тоже моему явленью рад.
Говорю на ушко миру, выдаю свои секреты,
с небом я запанибрата, а сам чёрт мне нет, не брат.
 
Словно за руку родную я держусь за эту строчку,
я держусь за эту землю и за радугу-дугу.
Кто ты, мой мираж в пустыне, выдумка иль заморочка,
но я знаю, что без них я быть счастливой не смогу.
 
 
 
 
***
 
Версии того, что станет мило
после стольких лет, что аж смешно,
как на самом деле это было,
как могло бы быть и как должно...
 
И не важно –  истинно иль ложно,
что прошло, а что вернётся вновь.
Даже там, где выжить невозможно,
выживает вечная любовь.
 
Сны мои, свидетели немые...
Даль внезапно обернулась в близь.
Наши параллельные прямые
у меня в душе пересеклись.
 
 
 
 
***
 
Как мне жаль, всплывающих из прошлых
сладких лет, увязнувших в тоске,
тающих на языке пирожных,
на знакомом с детства языке.
 
О мои забытые мадленки,
воскрешайте первые люблю,
пробиваясь через жесть и сленги
к миру, недоступному рублю.
 
Возвращайте к плюшевому мишке,
в чистоту нетронутую глаз,
в закоулки, в старые домишки,
в те места, где нету больше нас.
 
Всё вернётся, всё ещё вернётся,
пусть не так, не с теми, не о том,
но душа как в детстве встрепенётся,
обретя разрушенный свой дом.
 
Эта жажда на страницах Пруста
млечных рек, кисельных берегов...
Не забыть того печенья хруста,
снега хруста от твоих шагов…
 
 
 
 
***
 
С торбой писаною ношусь
и на душу свою батрачу.
Да, я будущего лишусь,
но любви своей не утрачу.
 
Я застряла в далёком дне,
с каждым годом я всё моложе.
То ль на облаке, то ль на дне,
то ль в прокрустовом маюсь ложе.
 
С тонким миром накоротке,
забывая, что есть забвенье,
мёртвой хваткой держу в руке
остановленное мгновенье.
 
 
 
 
***
 
Тайник, где жалкие игрушки –
воспоминанья и мечты.
Откроешь – выползут зверушки
и все узнают, кто есть ты.
 
Твои обиды, быт и беды
покажут будущий финал.
И сам узнаешь о себе ты
такое, что ещё не знал.
 
 
 
 
***
 
Хоть дёгтем жизнь мою вымажь –
к любви не пристанет грязь.
Мой вечный малыш, любимыш,
с душой твоей лажу связь.
 
И слова высокий градус
превыше, чем все суды.
Ты чья-то чужая радость
и песня моей судьбы.
 
Наш путь с тобой запорошен –
непрошена, не жена.
Но где-то в далёком прошлом
я тоже тебе нужна.
 
 
 
 
***
 
Твоё лицо для улыбки,
моё – похоже, для слёз.
Я не совершу ошибки,
и всё будет не всерьёз.
 
Как будто во сне летучем
иль где-нибудь между строк...
Друг друга мы не замучим
и Бог к нам не будет строг.
 
Я буду сама беспечность.
Ты будешь меня смешить.
А впереди будет вечность,
и некуда нам спешить.
 
 
 
 
***
 
Я из дождя вернусь к тебе, из снега,
синицею трёхцветной обернусь.
И сладкого чего-нибудь там с неба
я захвачу, когда тебе приснюсь.
 
Приёмами нездешними владея,
приму я облик чей-нибудь земной,
и ты с другой, от радости балдея,
не будешь знать, что это ты со мной.
 
Но это буду я, не сомневайся,
и это будем наконец-то мы,
и будем мы кружиться в белом вальсе
под медленную музыку зимы.
 
Не важно, на каком всё это свете,
но будут в рай пропущены грехи,
и я за это буду не в ответе,
а только сердце, небо и стихи.
 
 
 
 
***
 
Ночью душа моя пела,
но, когда стало светло,
то, что во сне было смело,
утром как ветром смело.
 
Как же реальность убога!
Только во сне благодать,
где иероглифы Бога
мне лишь дано разгадать.
 
Здесь на земле я шлемазл, 
там для тебя я звезда,
там наша ёлка в алмазах
и рождество навсегда.
 
 
 
 
***
 
Различаю скрытую улыбку
в повседневной сутолоке дня
и храню как тайную улику
счастья, что укрылось от меня.
 
И когда их наберётся в сердце 
столько, чтобы вытеснить хандру,
счастью от меня не отвертеться,
я его уликами припру.
 
Я его заставлю показаться –
вот же, все приметы налицо!
Счастью от меня не отвязаться,
хоть я не богиня Калипсо.
 
А когда несчастье в сердце, раня,
высветит картины новых мук –
я на этом внутреннем экране
приглушаю яркость или звук.
 
Каждая попытка – это пытка
быть счастливым на чужом пиру.
Каждая улика как улитка –
доползёт, когда уже умру.
 
Ты бы мог быть царственно любимым
и бессмертным в одеянье строк,
но проходишь как обычно мимо,
не со мною и не мой сурок.
 
На любовь наложенное вето –
с полки неба снятый пирожок.
Счастье несчастливое поэта –
греться у костра, что сам разжёг.
 
 
 
 
***
 
Облака – стихотворенья Бога…
Вот бы научиться так писать.
Как тебе там, милый, одиноко...
Вот бы научиться воскресать.
 
Я хочу вернуть свою походку
и порхать к тебе на рандеву,
чтобы снова стало всё в охотку,
словно я на облаке живу.
 
Где ты, моё лёгкое дыханье,
лишь в стихах осталось и в эссе.
Юбочки плиссе той колыханье,
кофе обязательно глясе...
 
Чтобы жизни не коснулась мерзость,
облако держу над головой.
Образа лирическая дерзость
мне рисует в небе облик твой.
 
 
 
 
***
 
Это не может окончиться жизнью,
слишком оно велико.
Здесь были вместе и там будем мы с ним,
где-нибудь там, далеко.
 
Это должно простираться и длиться,
дальше границы земли.
Здесь были отсветы только, зарницы
главного солнца вдали.
 
Изредка сны открывают завесу
щёлочкой тайны скупой –
нашего берега, нашего леса,
нашего мира с тобой.
 
Там до поры это будет храниться
и терпеливо нас ждать –
прикосновения, губы, ресницы,
вечной любви благодать.
 
 
 
 
***
 
На помойку выброшено кресло
и ещё хорошее трюмо.
Видимо, уж выглядели пресно,
не вписались в импортный ремонт.
 
Тут игрушки, тумбочки и книжки, 
вещи, что остались за бортом.
Мне их жаль, как плюшевого мишки
с лапою оторванной Барто.
 
Каждый тут когда-то был хорошим,
и любовно выбран изо всех,
а потом как друг в несчастье брошен
ради новых зрелищ и утех.
 
У вещей и души есть, и лица…
Их не взяли в этот Новый год.
Ветер перелистывал страницы...
Эй, кому тут нужен «Дон Кихот»?
 
Мишка с неполоманною лапой?
Вещи, как могила, скроет бак,
что глядят на нас с надеждой слабой
и с тоскою брошенных собак.
 
Я брожу в тиши укромных комнат...
Здесь всё то, что мне ласкает глаз.
Я храню те вещи, что нас помнят,
помнят прежних и счастливых нас.
 
 
 
 
***
 
Чем заполнить мне жизни паузу
после смерти любимых моих?
Обратиться ли к парусу? к Бахусу?
Или просто любить за двоих?
 
Пусть не он это, только как бы он –
его музыку улови...
Я ничем не заполню вакуум,
кроме новой любви.
 
 
 
 
***
 
Утренние слова
проклёвываются едва
сквозь скорлупу ночей
в солнечный свет очей.
Утренние слова
мы говорим сперва,
до надетых одежд…
это слова надежд.
 
А дневные – потом,
когда покидаем дом.
Школа, НИИ, завод…
Это слова забот.
Впопыхах, на ходу –
о делах, про еду,
всё успеть, всё купить,
в суете утопить…
 
Вечерние – медленные, усталые,
о том, какою была и стала я.
Когда ещё теплится, но уже смеркнется,
я говорю эти реплики зеркальцу.
Вот и ещё один день изувечен.
Ах, вечер, вечер, ты так невечен…
 
Ночные слова говорятся в подушку
и чудится шёпот в ответ…
Ночные слова воздушны.
Смерти нет.
Любая истина прописная
им узка.
Они не знают
нашего языка.
Ветер занавеску колышет.
Ближе… Нас никто не услышит.
Моя молитва, исповедь, бред.
Мой секрет.
Быт уступает место
для бытия.
Я – из этого теста.
Это я.
Ночные слова как цветы…
Это ты.
Я шепчусь, кружусь с ними в танце я...
Но днём необходима дистанция.
Утром они уходят, маня,
меняясь в лице.
И прячутся в конце дня.
В самом конце.
 
 
 
 
***
 
Мой трамвай уже не сходит с рельсов,                      
не сбивает с толку никого,
и всё чаще, путь короче срезав,
в парк идёт, в гараж или в депо.
 
Устаёт мотаться по дорогам,
лихо заворачивать кольцо.
Хочется порой в толпе народа
увидать знакомое лицо.
Пассажира, что давно когда-то
ехал тут сквозь путаницу лет,
может быть, немножечко поддатый,
свой счастливый сохранив билет.
 
Я его ведь сохранила тоже,
а зачем – лишь после допойму:
цифры, словно даты, подытожа,
в прошлое пускают по нему….
 
Боже мой, какая в нём была я!
Не вернуться с помощью монет...
Я теперь и вправду жду трамвая.
А его всё как нарочно нет.
 
 
 
 
***
 
Не причитаю: где ж ты,
даль превращая в близь.
Я собираю надежды,
которые не сбылись.
 
Свадебные одежды,
праздничные слова…
Умершие надежды
как сухая листва.
 
Их у меня гербарий,
бабочки на игле…
Боже меня избави
оглянуться во зле.
 
В сердце вбираю нежно
то, что жизнь не дала…
Слава тебе, надежда,
что хотя бы была.
 
Слёзы божьей росою
светятся на челе.
Я танцую босою
на разбитом стекле.
 
 
 
 
***
 
Безрыбье, безлюдье, безнебье...
И как в этом выжить, скажи?
От мира остались отрепья,
остались одни миражи.
 
Бог видится мне дровосеком –
всё вырубил, что только мог.
Но я поскребу по сусекам
и счастья слеплю колобок.
 
Слеплю из того, что мне мило,
что жизнь сохранила во льду,
что так ожиданьем томило,
когда же его я найду.
 
Пусть в доме порою как в склепе
и рядом с тобой ни души –
любовь – это то, что мы слепим
из сладких остатков души.
 
И, жизни прорехи латая,
увидим мы мир не во зле,
где каждому – рыбка златая
и свой человек на земле.
 
 
 
 
***
 
Жизнь выцвела как платье добела,
но каждым утром жить её сначала.
Скучать по странам, где не побыла,
и принцам, что ещё не повстречала.
 
За облаком, похожим на тебя,
вчера я шла, до дома провожая.
И солнце улыбалось, как дитя,
как будто и ему я не чужая.
 
Во рту катая слова леденец,
звеня в руке заветными ключами,
я не замечу, как придёт конец,
и стихнет бубенец моей печали.
 
Что будет Там? Неведомо ежу...
А может быть, всё кончится на этом.
В записке напоследок попрошу:
коль не вернусь – считать меня поэтом.
 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка