Комментарий | 0

Песни Царя в голове

 

 

 

1

 

Дичь (песнь ноября)

 

ЗарослИ анти-
зарослями
ноября
все поля и леса,
да и сам
ты не то,
чтобы гол,
но не зря
ощущаешь
мошонкой
(глагол
здесь, увы
я не сгладил),
ту хладность,
с которой, увы,
сАмо то – сидеть
дома, но дым
принося
в волосах,
и с подругой
Иосе-
лиани вкушая,
грузинам завидуя,
в критику
зависть вмешав
(«Мама, мама,
возьми меня
тоже
на ручки при
жизни!»),
мышонком
в поля и леса
те глядишь,
над которыми
тихо неясыть

кружит –
ей до срока
невидим –
и выйдя
из дома,
навстречу
бежишь ей,
грузинам завидуя –
будто бы ты
и не дичь.

 

 

Лёгкость (песнь октября)

 

Лёгкость-лёгкость, рассеянный свет
средней осени; в небе – инверсионный
след Истребителя, уносящего
чью-то смерть на двух махах в длани;
и вот уже снова – слава
героям лета, павшим в кювет
в июле и там изгнившим, проросшим
(каждый год такое с ними бывает,
но понарошку).

О чём бы сейчас ещё?
Вот, например: лес значений,
из леса выходит Борхес,
и песнь Нерона звучит по Риму
под ритм сердец неровный.
Впрочем, для леса – мало,
скорее – роща. Но если ты,
хоть немного, друид -
воспроповедуй и ты
красивое отречение,
листопадание наше пёстрое,
скоморошье!

 

 
3
 

Перфокарта для Казановы

 

Я слишком, видимо, сроднился
С тем, с чем боролся – а затем,
Преодолев болезни роста,
Железным стал, как враг хотел.
Теперь мне сухо и не больно;
Как трезвый фрезерный станок,
Я отпускаю добровольно
Гулять стамеску из штанов.
Когда она вонзится в древо,
Я ни при чём, я не хочу,
Чтоб злато-каменные девы
Шли строем в очередь к врачу.
И лишь случайно, утром ранним,
Слегка заденет прототип
Незашнурованную рану,
И если чувствуешь – прости...

 

4

 

Степное (песнь июня)

 

Паттерн своей атаки татары
видимо, переняли у трав степных:
вот оно к нам волнами и дальше,
мимо меня и тебя.
Необязательным образом разомкнуться,
расстаться, тьмою соединиться вновь –
по-татарски, внезапным степным способом,
словно бы перед походом на Суздаль,
перед последним ударом –
даром, что крепостной стены уже нет.
Выйди со мною в степь,
Лучись в наивной попытке передать запах
с помощью текста, учись у травы.
Пока ты играешь с ней,
нечто выходит за рамки кавычек и
ускользает сквозь пальцы. Конец.

 

5

 

Празднословие, Самодержание, Воронность,
или идиотическая ода Царю-В-Голове,
умеющему делать немыслимое мыслимым

Ну разве в голове вы –
без Царя?
Ворона, каркая
во всё царёвье горло,
гранит грызёт
ему благодаря!
Ну кто сказал, что вы –
Царю не ровня?
Самодержанье царское,
воронья
мечтательность, а попросту –
Воронность –
лишь там, где
Празднословие, да ряд
самодержащих
маленьких Царят
парят в тиши
генштабов огородных!

Корона каркает
дружинам празднословным,
и вижу, повторяется как встарь..
нет, не аптека, пасека, фонарь –
но словно Царь
из жилок благородных,
пружинок праведных
и огненных коровьих
Рогов да Вымь;
и нам полжь да вынь
Самодержанье,
Праздный слог,
Воронность:
основы Царствия;
отринув век условный,
мы, в пасти белозубой бытия –
Цари мудро-безумны,
Ты и Я!

 

 

6  

 

***

 

То, что Бог обещал Аврааму –
даровано Фрейду: правнуки
многочисленны, словно песок морской.
Отчасти – стараниями внука Люсьена
(Тридцать или сорок бастардов в анамнезе!
На кой столько??! Незнамо…),
отчасти – благодаря племени аналитиков.
Видимо, основатель психоанализа
втайне знал, что всё в мире
делается ради гусиной кожи
(ежели волос вдруг торчком не стоит –
наивно использовал в крайнем случае

даже и кокаин), ради желания

кого-нибудь укокошить, и
жадности до сияния
радужной оболочки
любимой женщи. Ны-

не не надо перевирать положения
раннего психоанализа:
это уже история. История – она,

по определению – данность,
но уже не очень живая.
Это – как спрашивать:
Руины – чьи вы?
Выя – зачем натружена?
Вы – и вправду были моя жена?
Мы были вместе – затем наступила тишь?
Море – зачем шумишь?

 

7  

 

Сосны

 

Вы смотрели на то, как сосны
Небо мешают своими макушками?
Как шумы и шорохи сосняка
Заглушают споры о Пушкине,
Бродском и Мандельштаме –

внимали ли?
Как качаются тени крон,
Носимые ветром, а их запах,
Настигая тебя,
Заполняет пространство
Памяти и – носовых пазух,
Видимо, про запас..
Как иглы кружась, опадают.
Как, по мере удаления взгляда,
Цвет стволов выдавливает
Бестелесность воздуха,
И сгущается в полосатую массу,
Расчерченную всё более тонким штрихом,
И местами выбеленную
До соломенно-жёлтого.
Как небо, безмятежно-завороженное,
Протекает выше, подобно реке,
И, протыкаемое
Ближайшими стволами дерев,
Сочится голубыми подтёками
Между дальними.
Как наблюдатель, замерев,
Сливается с наблюдаемым.
Осоловелое слово клонит ко сну.
Взгляд, зацепившийся за сосну,
Находит её движения похожими на
Колебания свисающего в небеса
Гигантского гипнотического маятника.
Как будто любовно овитый
Тёплым воздухом ствол,
Мерно покачиваясь,
Обретает душу и превращается
В волшебную дуду крысолова –
И её шепот слышит,
Навостривши уши, зверёк,
Чьё влечение к слову,
К печатному знаку,
(Подобно тому, как у крысы – к злаку)
Никогда не заканчивается
(Колосья – строки
Амбар – гигабайты текста,

библиотека) –
И так, словно крысу,
Падкую до зерна,
Она уводит сознание
В бесконечное половодье.

 

 

Песнь августа

 

Пока ты крылышковал золотописьмом,
почти пролетело лето. О том теперь
в небе – ватный перистый облак, а в теле
тихий, но неумолчный, терпкий осадок,
предтеча осени, ласковый шепот тлена:
из сладковатого делаясь горьковатым,
словно бы тонкой стружкой льётся из под резца,
если тряхнуть стариной – кружится,
словно дымок, и вновь ложится на дно.
Царь в голове вещает то об одном,
то о другом, и вновь затихает,
слушает (смирный, довольный ли?) –
тихий гомон, смотрит непонимаючи:
«Ужели ничем вас больше не удивишь?»
Не нуждаясь ни в чьём ответе,
тихо стоишь и слушаешь, раз уж в сороковой:
Ветер ли дует сквозь лето над головой?
Время ли движет межи меж живым и мёртвым?
Лайнер ли в небе выписывает восьмёрку?

 

9  

 

О нерастаявшем льде

 

Аккуратно трогает лапкой воду
на поток поставленный месяц –
так, как будто бы кипяток
(ледостава не было, это правда).

Так, как будто бы всё не то
(это тоже правда, но
обсуждать это неприлично),
уступает муж дорогу
любовнику, в луже при этом
отражается месяц красивый,
рогоносно скалит свой серп,
и при личной встрече
с но(а)гой(,) спесивой -
разражается истеричным хохотом.

Лёд не тает – его и не было,
как сказали вначале.
Посему оценить ущерб уже
невозможно, и проще
попросту умолчать его,
потихоньку выйти за дверь
и закрыть щеколду.
Средь оливковых рощ
Аркадии находили мы
точку лжи, бонвиванствовали
по полной – да кто ж поверит?

 

10 

 

Песнь господина ЗоЗо

 

За рекою – зарево-марево!
Зарекаясь на голубом глазу
Снова любить козу
Нагой, беззубый
Заместитель деда Мазая
Бьёт зайца зазубренной острогОй.
Ему бы мировоззрения целостного,
И зрелого тела ему в постель,
Хотя бы простенький Парабеллум
И сменный комплект белья..-
Но белая обезьяна,
О которой не думая,
Не могу не содрогнуться
Даже и я, уже накрыла
Язвой незнания всё названное
И неназванное: чины, звания,
Звучащие в голове его имена,
Курсы обмена валют –
Словом, всё то,
Что составляло его сознание.
Теперь – лишь звериные звёзды,
Созвездия пустоты,
Поллюции нечленораздельных звуков
И простые моторные навыки.
Ты – тупиковая ветвь эволюции,
И под тобою разверзлась
Кобылья пасть!*
Пронаблюдав тебя в зеркале,
Отправляюсь спать в компании

Более окультуренных архетипов,
Но хриплый рёв твой
Слышу я и во сне
На фоне какой-то бесконечной
АукцЫонщины!

______________
*"Кобылья пасть" – Вадавамукха. Огнедышашщий вход в подземное царство, а также – один из символов конца света в индуизме.

 

Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка