Поэзия

***

пусть совсем ненадолго но на эн дней или лет
от любви отказаться забыться
родная но снова с этих губ замирая с тревогой ловить слова
и оттенки столь напряжных нектаров к тебе 
уходя от бессонниц и эсэмэсок под утро 
всё безумно и глупо всё просто так просто
всё просто любовь
и всего лишь слова как ты повторяла 
настаивать глупо 
мы взорвёмся сломаемся болью при встрече 
но предатель-надежда толкает ещё раз
мотыльком полоумным на пламя твоих отторжений
и нету лекарства от прошлого раз не срослось

***

белый хакер точка точка тире амперсенд коннекшн любимая
едет лесом хакер опять сквозь пунктир твоих фраз 
сквозь сонеты и вязь сетевых твоих трепыханий мечты 
и любви по э-мэйл по равнинам опять интернета усталым 
испещрённым равнинам и опять это странное эт тисипи и айпи
но всё же ошибка не так уж и страшно как вам бы хотелось
сетевая охрана диких юзерских грёз и весенних задумчивых гроз
о когда же ты скажешь прости по росе по утру по сети
нас ведёт то ли Бог то ли баг то ли бакс 
и ты скажешь люблю и прости интернету-палитре
инфоплесенью наших с тобою нектарных пространств 
драм трагедий улыбок аватаром иконкою образом
как бы Deus ex Machina всё же буду с тобою архангел сети 
и неважно где кем когда каким полом ником и возрастом 
се дракон интернета компьютера зверь жадно жрет наслаждаясь
уходящую хрупкость ресурсов времён и пространств
и мы таем в бессмертии киберуделов угодий и графств
выдыхая на вводе прости о прости о прости

***

...вот так – распадаться на вязь и на буквы,
и белую нежность бумаги
            внутри
       выпавшего снега,
внутри расслоившихся смыслов
        – по новому тексту
        (и старым надеждам),
внутри томных сумерек
    и нахлынувшего –
            вот так!..
строить химеры, модели развития
      и проч. уставших ангелов
  созывать кормиться
              – с груди (не с  ладони)
          (иль – грудью?)
внутри томных сумерек
      – под клубничные (может быть!) отзвуки
ангела плоти – теплейшего, нежного!
     О! (или А!)
         но – неважно... –
         успеть отогреться б
            (душой, а не телом)
к Господним садам
    улетая 
        под музыку
–    шелеста вечерних страниц
–    уютного чая
–    свечей ещё не погасших
–    глинтвейна
–    сгустившегося шёпота внутри поцелуев,
         взращивая цветки оргазмов
        долгожданного
            ангела плоти
        (или – не только?)
                рядом...
    вот так! – 
      словно бы быть всегда,
     хотя и не родиться... (родиться ль?)
             (неважно...)
    словно бы надеяться,
    – что все поэты спасены заранее
        (но – не от этого мира!),
– что скоро весна,
и тепещущий запах её уже рядом,
–    что все любови погибшие
состоялися в той, что имею.
    (и «Ах!» бормотать без сарказма,
        а – вновь от души, как умею.)
                 вот так!..
        (а впрочем – неважно...)
    

 
Vilnius dreams

Всем
угасаньям
назло
сентябрь
принял-таки меня
в своё 
лоно
(Господи,
прости
мамелюков
и прочих 
филистимлян
засахарившихся,
одинадцатисентябрьских...
хотя, и сами мы...)
Ещё 
один
новый город – 
манящий,
непрочитанный.
Ещё 
одна 
осень – 
с любовью
в обнимку…
(Проститутки
здесь цепляют
мужчин
прямо в полдень,
намекают на
«как можно
дешевле»,
но я пока 
не поддался,
хотя неустойчив
морально...)
Моя милая
в граде сем
входит в амажио
и в клавиши музыки –
совсем 
как я  по утрам
в троллейбус.
(Опять промелькнула
в рекламе
эрзац-мечта
современных
мачо:
на всё готовая –  
хорошо, хоть
– ради любви – 
Ратхарани,
сорящая 
чемоданом налички,
но я проплываю
во времени
дальше...)
Меняю
пределы
мечтаний
с выпивальчески-
пошлых
на бытовые...
(я видел 
на задворках
своего внуреннего
пространства
бесёнка,
любившего
выпить
побольше,
да вирши –
покраше...
но я 
его 
выгнал.)
Я больше
не храню
Скридбландир
в кладовке,
не сражаюсь
за Гроб Господень,
не мечтаю
о мече Когирасу...
Но всё-таки
что-то
самурайское
пытается 
во мне 
остаться
(и я б не сказал даже,
что что-то плохое...)
Я взрослею
на вильнюсских
улицах
снова открытой
мечтою... 

***
        Укрой меня дождливой передышкой сада,     
        вдруг вспомнившимся сном – 
        полустёртым,
        прорисованным заново
        на развилке тебя и мира,
        где вплетённое в слёзы небо
        рвётся в лёгкие 
        загнанным зайцем…

        где костёр мой нацелен в август    
        и соцветье усталостей рядом –         
        отражённое
        друг в друге –
        до бесконечности,
        гаснущее – 
        тернием,
        музыкой,
        пульсом кузнечиков…
        Забери мою уставшую часть памяти – 
        изнеженную болью,
        сотканную
        из истерик…

         Ведь ты знаешь, как не захлебнуться покоем …

***

Всё это так трогательно:
взводить курком клёкот строчек – 
протяжный, пропахший кофе
и пугливостью города, вжавшегося в тягучий вечер
ещё одного не отданного пока что лета;

заботливо их чистить, сдирать коррозию
бесчисленных лакун и поправок,
пытаться свернуться и сиять в каждой букве,
комкая дни,
черновики,

или просто – не пугать жизни,
притаившейся за углом разнежившейся кошкой
(или Бог ещё знает кем разнежившимся).

С тем, чтобы потом, может быть,
открыть маленькое кладбище слов,
действующее вечерами,
с разными типами погребения –
вплоть до кремации…

…Но хоронить слова и отправлять письма огненной почтой –
не одно и тоже!
 («Ах, где ты мой милый Августин, Августин, Августин?..»)

А может – обжечься всем этим
по-детски больно, словно ободрать коленку –
так, что начинает не хватать
доброй мамы, утирающей слёзки в углах глаз
после того, как отшлёпать,

т.е. зацепить своей неприкрытой реальностью взрослого.
(Ещё ангел сказал: «Не добивайте павших!..»,
а я бы добавил, что надо делать скидки
на возраст нежности…)

Ведь позже бывает так приятно
играть с любимой,
ласкаясь маленьким успокаивающимся зверьком
друг другу в душу,

встречать Гекат и гекаток,
затаптывать сполохи безумия,
исчезать в нектарных оргазмах,

а иногда – разбирать себя на детальки
и протирать их тряпочкой посреди всех этих
ненаписанных евангелий от IBM,
ворожащих мониторов
и танца пальцев на клавиатуре –

так, что начинает хотеться верить:
заветная сказка исполнится,
уставшая ранка затянется,
и траур, надетый по глупости,
покроется смехом,
да и сам рассмеётся…

так, что начинает хотеться думать:
«Как полезно
обжечься в меру!
(А меру почти всегда, при желании, можно найти нужной!)»,

забываясь
в паре междометий у самого восхода,
наблюдая за кульбитами своих мыслей –
иногда – только засыпающего,
иногда – уже проснувшегося,

соскальзывая в любую из реальностей
подкравшегося утра…