Литературная критика

\Александр Маркин. Дневник 2006–2011. – Тверь: KOLONNA Publications, 2011. – 392 с.\

Осторожно! ненормативные лексика и содержание.

Это второй том сетевого дневника филолога-германиста Александра Маркина, ежедневные записи которого в свое время открыли эру перевода сетевых дневников на бумагу. По крайней мере,  для России это был первый опыт открытой публикации текстов из блогосферы, причем не сугубо «бытового», а именно «литературного» характера. Ведь чем живет сегодня сетевая публика, известно, наверное, всем. Там, в основном, словно у Саши Черного,  «один кота хоронит, / другой слюнит, разводит грязь / и сладострастно стонет», и совсем мало про «жизнь в литературе». А уж роман с литературой, как это случилось в дневнике Маркина, – и вовсе редчайшее явление для сетевого контингента, замороченного на «обывательской» тематике. И публичность данного ежедневного стриптиза души (и заодно «телесных» откровений) не может не шокировать читателя, привыкшего к «албанскому» стандарту общения в Интернете.

Автор дневника – безусловный маргинал интеллектуального извода, сдвинувшийся на собственной гомосексуальности. Точнее, подвинувший планку прищура на этот скучный мир на несколько опций левее, то есть ближе к сердцу. (Или к перцу?) И конечно же гораздо выше, ведь это дневник филолога, который, по определению, должен любить «любое слово» – от высокопарной лирики Гофмансталя до стенаний любовника, поранившего яйца во время депиляции. Хотя, сам автор не превозносит себя, любимого, наоборот, он настаивает на том, что «неслучайно главное вещество в мозге называется серым веществом, серый – мой любимый цвет, цвет посредственности», и что «очень важно когда-нибудь понять, что ты серость».

А вот внешней красоты автору-интроверту хочется, и слово «красиво» частенько встречается в его дневнике, ведь не только у других «жизнь сексуальная – внутренняя – социальная всегда богаче и интересней, чем у тебя самого, х** – больше, е**я – чаще, мысли – веселее». И поэтому пускай «где могила Моцарта, не совсем понятно, но кладбище, на котором он похоронен, очень красивое», у парня в метро «лицо не очень красивое, грубое, зато руки – холеные, с маникюром», собственное запястье для татуировки «слишком красивое», «Алия – красивое татарское имя», а «армянин – это очень красивое слово, которое удобно выговаривать». И вообще, «самое красивое и лучшее, что есть в человеке – это бедренная кость», но вот, скажем, в Вене «очень трудно увидеть красивое лицо, после тридцати венцы выглядят плохо, после сорока – ужасно», и «столько некрасивых людей даже в Москве невозможно найти».

Также В Москве, если хотите знать, у Маркина хоть и наступают иногда теплые дни, и народ одевается ярче обычного, «но лица у всех такие же злобные, и обувь по-прежнему черная и пыльная». И поэтому за границей в качестве компенсации за некрасивые лица – «везде мрамор и позолота, барочные скульптуры на фасадах и картины Климта с золотой фольгой в музеях и на конфетных коробках», а на родине – ну, хотя бы собственные «красивые колени». Почему только собственные? Да хотя бы оттого, что, как сознается автор, все его приключения «исключительно умственные», а ведь, наверное, так хотелось быть пиратом из песенки Вертинского! Носить, если помните, ботфорты, шпагу, плащ, кольцо с агатом… «Ах, как бы я хотел быть тамильским диссидентом, возмущаться геноцидом, а потом прятаться в уюте своей квартирки, за которую платит Красный крест, в ожидании швейцарского паспорта», – мечтает наш герой. Ну и «профессиональное», конечно, как без него. «Я все жду, – сообща.т нам в дневнике, – что, наконец, познакомлюсь с каким-нибудь швейцарцем в раздевалке университетского спортзала – там всегда много красивых швейцарцев, – или на аэробике, потому что на аэробику ходят только пидорасы; но со мной хотят знакомиться только девушки».

Интересно, что чаемая порнография в дневнике Маркина отсутствует. Страдания от неутоленного сексуального голода налицо, а вот этого – нет. И страдания, признаться, все сплошь «литературные»: «Это вообще типично для советской литературы: тебе приятно, когда там мучается герой. Островский описывает страдания Павки Корчагина, а тебе хочется от его мучений дрочить». И даже если порно, то все равно с отрезвляющей моралью: «В порнофильмах самый страшный для меня момент, это когда кто-нибудь собирается кончить кому-нибудь в рот и тот, кому в рот должны кончить, открывает свой рот широко-широко, и камера показывает ужасные челюсти и пломбированные зубы. И даже если челюсти идеальны, а зубы без пломб – это все равно ужасно: момент единения эроса и танатоса».

Как видим, и советская литература не радует автора, и зарубежная, в которой полно порнографии, да и, честно говоря, от самой жизни «вне литературы» он не в восторге. И если Шкловский, помнится, говаривал, что живет тускло, как в презервативе, то автору дневника, обитающему в «царстве неиспользованных презервативов», и вовсе несладко. «Меня все расстраивает, – сообщает Маркин – у одного приятеля очевидно кто-то есть, да и секса у меня с ним не было и не будет, а с другим мне, в общем-то, хорошо, но только если заниматься с ним сексом в темноте, при свете я не могу, потому что тогда я вижу его челюсть, от которой мне становится дурно, а ему особенно нравится е***ся по утрам».

Да и приятели на протяжении всего дневника всячески отваживают автора от пагубной страсти. Рецепт, кстати, прост. Чтобы перестать быть гомосексуалистом, как советуют «исправившиеся» друзья, нужно просто сходить в специальную церковь и поцеловать там три иконы. Ну, а читателю, дабы избежать таких подробностей, стоит просто отложить книжку и заняться, скажем, кроссвордом. Но ведь тогда он не узнает о том, что сказал Хлебников перед смертью, какие были волосы у Гоголя, и где Анна Каренина хранила опиум. А подобной интимной культурологии в дневнике Александра Маркина немало.