Литературная критика

Андрей Бычков. Секс с фон Триером: роман. — СПб.: Jaromír Hladík press, 2022. — 208 c.ISBN 978-5-6048056-9-5

Надеюсь, что не навлеку на себя гнев поклонников автора, если посоветую читать новый роман Андрея Бычкова с третьей части: “Три рецензии на три фильма Фон Триера”:

Жестокая истина фон Триера — если мы все всё же задуманы художниками (а жизнь — это, как известно, сон, и, в конце концов, только история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости и не имеющая никакого смысла), то, значит, задуманы и — убийцами...

В этой части — ключ к пониманию не столько датского режиссера, сколько всего романа “Секс в Фон Триером” в целом.

Три блестящие рецензии на фильмы Триера, жалко, однако, не те, с которых начиналась знаменитая трилогия: Догвиль, Мандерлей, Вашингтон.

Это особо важно, поскольку в романе речь идет именно о процессе съёмок последней части этой трилогии. 

Но надеюсь, что, если пользоваться символикой Триера, такое вольное обращение с тканью произведения Андрея Бычкова — не покушение ли на убийство?!

И я, как и автор, могу повторить:

Я странен, а не странен кто ж? / Тот, кто на всех глупцов похож...

Однако, как мне кажется, автор не будет против. Ведь и повествование, как у Триера, так и у Бычкова нелинейное. А скорее скачкообразное, как будто за автором мчится век-волкодав:

Андрей Бычков, как и его прототип, любит шокировать. Читай: удивлять.  

В этот раз автор меня удивил звуковым оформлением. Звуки, музыка хаоса — вот один из его основных лейтмотивов:

Игла, длинная игла уже опускалась на винил его и уже входила в сердце, Моцарт усмехнулся, подпрыгнул, побежал, за ним двинулся, насупившись, Бетховен, прошуршал фалдами Лист и… шорохом похоронным уже и King Crimson, за ним и Шопен, вихрь, как у летучей мыши… мать, братишка… и уже в вихре и сам закружился Станислав…

Слепой учитель... И у Триера в “Догвиле” — слепой.

Андрей Бычков высекает музыку не из музыкальных инструментов. А из, кажется, адского разлада героев с окружающей действительностью. И всякий раз этот разлад — катастрофа.

Секс тут, видимо, как акт гармонизации.

И все: ковид, смерть, Триер, главный герой, который должен озвучить весь это  дисбаланс гуманизма и демонизма в человеке и окружающем, — все смешивается в огромном круговороте и слововороте.

Фон Триер снимает третью часть трилогии “Догвиль”, “Мандрей” — “Вашингтон”.

На самом деле у Триера нет “Вашингтона”, его снимает Триер Андрея Бычкова. Или даже так: помещенный в роман, словно закованный в цепи сюжета и вымысла Фон Триер:

Фон Триер все еще бронзово дышал в нескольких сантиметрах от ее лица, разглядывал эти морщинки, что разрослись по краям ее глаз, пока они не виделись, но сейчас вся сила изображения словно бы уходила куда-то за экран, что было откровением и для зрителей каких-то других, вдохновением и для каких-то других актеров, которых кто-то хотел сейчас, обманывая сам себя, заснять как на какое-то другое видео для несовершеннолетних…

Весьма возможно, что и рецензия эта — дело рук не моих, а Фон Триера!

Если мир — всего лишь фикция, то чем я хуже других?

Огромное, словно вырезанное из железа, насекомое — Триер! Режиссер и “прирожденный сталевар”.

Ну а почему бы и нет?

Я бы добавил к этому масштабному полотну немного Вагнера!

Если сам режиссер постоянно мигрирует от наивного романтизма (Догвиль) к символизму (Нимфоманка), то и восприятие Триера меняется. И мир меняется вместе с Триером. А автор просто пытается все это выразить:

Глаголы кричали, скандировали, негодовали, а существительные их оттесняли щитами, в прорези черные шлемов смотрели холодно прилагательные, и — били резиновыми.

Роман, как и всегда у Бычкова, полифоничен. Вспомним о полифонии Достоевского у Бахтина:

При ознакомлении с обширной литературой о Достоевском создается впечатление, что дело идет не об одном авторе-художнике, писавшем романы и повести, а о целом ряде философских выступлений нескольких авторов-мыслителей — Раскольникова, Мышкина, Ставрогина, Ивана Карамазова, Великого инквизитора и других.

Так вот и в романе Андрея Бычкова сразу несколько авторов: Ника, Андрей и несомненно Триер. Триер, который снимает третью часть трилогии “Вашингтон”.

Андрей Бычков словно претворяет в литературе заповеди Лао Цзы:

Когда все узнают, что прекрасное — это прекрасное, тогда и возникает безобразное. Когда все узнают, что добро — это добро, тогда и возникает зло...

Отсюда и вот это постоянное преломление в преломляемом, отражение отражаемого, фокус сразу нескольких зеркал, умножающие фикции, между которыми мечется озадаченный и огорошенный читатель.

А что есть жизнь, реальность, если не фикция?

И как обычно, как это делал не раз, автор деконструирует реальность, чтобы собрать из этих обломков новую вселенную:

 Так фон Триер играет со своей жертвой, со своим зрителем, которого он символически инициирует в  какого-то адского соучастника и в жертву одновременно...

Но, знаете, побывав зрителем, соучастником (читай: убийцей), автором, жертвой и Фон Триером, я пришел к выводу, что роман Андрея Бычкова все же о... любви:

 Ты говорила, у нас красивый роман, ты просила меня снять рубашку еще раз, ты хотела запомнить, а потом мы лежали одни. В мире. В моей комнате. Полупустая, без мебели комната, где я жил один. Солнце за стеклом. Мы лежали и это было счастье…

Просто путь к любви не может быть простой, как в “Догвиле” у Триера. Он, путь, может быть только такой, катастрофический, метафорический, иначе какая же это любовь?

Это — мелодрама, мыльный сериал, в конце которого все забывают, что они смотрели. О чем фильм.

А роман “Секс с Фон Триером” уже не забудешь. А будешь носить стигматы и шрамы от жестких метафор и хлестких эпитетов.

Ницше сошел с ума, увидев, как возница в Турине хлещет лошадь. А теперь автор беспощадно хлещет читателя шомполом, как в “Нимфоманке”.

Но если Любовь побеждает смерть, то стоит, наверное, дожить, чтобы досмотреть фильм до конца!