Литературная критика

Михаил Поздняев «Лазарева суббота». Москва, «Захаров». 2002.

Издатель «Захаров» известен своей коммерческой репутацией.
Раскрутивший проект Бориса Акунина, Захаров издаёт только «верняк». С
недавнего времени «Захаров» первый раз согрешил со стихами,
издав сборник Веры Павловой. И, видимо, пошло-поехало, раз
Захаров издаёт вот уже вторую книгу Павловой. А вот теперь
пришла очередь поэтического сборника Михаила Поздняева –
стильного, чернокожего томика
с гравированным изображением
анатомического строения человеческой головы (художник Константин
Победин является одним из многочисленных персонажей стихов
Поздняева).

А книжка Поздняева действительно перенаселена, как хороший,
эпический роман. Здесь есть друзья и коллеги, поэты хорошие и
разные, дети поэта, втиснутые в ритм одной строки («Илия,
Александр, Наталия, Елизавета...»), и даже Крестник, которому Михаил
читает сказки перед сном. В наличии даже Ричард Гир и Ал
Пачино. Есть и не названные, но узнаваемые, ожидаемые здесь
персонажи – женщины. Женщина. Вместе с реальными людьми в
книге присутствует и масса литературных персонажей – старик
Герасим и Настасья Филлиповна, Агафья Тихоновна и Башмачкин,
Зосима и Арбенин, кто-то ещё, вплоть до черепахи Тортиллы и
библейских героев.

Все они ровно распределены в теле книжки, люди живые и бумажные,
обладая одинаковой степенью реальности – реальности чёрно-белых
букв. Это важно, важный принцип стирания граней и границ
между реальностью и искусством.

Мой последний читатель! Шампанским залей
И заешь Бомарше свой зевок.
Потому что совок я по крови своей,
И поймёт меня только совок.

Другой существенный пункт «Лазаревой субботы» – размывание границ и
граней между поэзией и прозой. Традиционные, по форме,
стихотворения перемежаются поэтическими кусками, написанными
будто бы прозой. Прозаический статус отрывков должны
подтверждать и традиционные «нарративные стратегии», присущие
художественной прозе – явный (внешний), ярко выраженный сюжет,
чёткость причинно-следственных связей, сугубая факультативность
собственно поэтических средств, всяческих там тропов и
метафор. Поэзия Поздняева скупа на проявление стилистических
чувств. Открытый и искренний человек, Михаил Поздняев принадлежит
к традиции А. Некрасова и А. Твардовского, то есть, поэзии
словно бы простой и «глуповатой».

Важность формального эксперимента подчёркивается Михаилом Поздняевым
особым вниманием к структуре книги – вся она, как на
вертел, словно бы нанизана на повесть «Кармен», длинный
повествовательный текст, который прерывается толстожурнальным
«продолжением следует».

«Кармен» начинается в самом начале «Лазаревой субботы», потом ныряет
под другие стихи, уступая место блоку текстов, посвящённых
друзьям, потом снова выныривает на поверхность, чтобы
уступить место стихотворениям, написанным на основании
классических текстов. Вот и последний фрагмент «Кармен» окружают
рассказы про ту самую черепаху Тортиллу и апокриф о Зосиме и
Марии: литературоцентричность, как и было сказано.

Литературоцентричность самой высокой марки и степени
концентрированности, слова и буквы, в которых жизнь подменяется жизнью.

Когда я в начале апреля
С утра у окошка сижу
И, вовсе не факт, что с похмелья,
А вследствие внутренних противоречий
На весь этот мусор гляжу,
За окнами ветер носимый,
Такая находит тоска...
Но пристальней глядя на весь этот мусор,
Я вижу Марию с Зосимой
И верю, что пристань близка.

В том-то и дело, что мир ловил его, да не поймал. Вот, ведь, позиция
– всегда быть между, в промежутке. Прозаичность
поэтического и прозрачная повествовательность в стихах, рифмы и ритмы,
встречающиеся словно изюм в сайке, сменяющие друг друга
стили и интонации, исполненные практически безупречно. Быт,
лежащий в основе практически всех текстов, обычные терзания
обычного человека, но изложенные вот так – немного на котурнах,
с пафосом, высокими штилем, незаметно воспаряют над бытом.
Не мешает даже обилие прозаизмов и незатейливых деталей,
вроде рекламных слоганов или ссылок на статью в «Новом мире»,
разрывающем верлибр. Или это не верлибр? Ведь в нём случаются
внутренние рифмы и всевозможные ритмические сгустки. «При
чём тут Розанов – пусть Межиров решит...»

Пафосность способствует размышлениям о собственном творчестве,
мирволит декларациям о намерениях. Поэтому здесь есть свой
собственный вариант нерукотворного памятника, правилами
дактилоскопической экспертизы и складывания стихаря. В этом ряду самая
выразительная (но и попсовая), разумеется, «Элегия»,
рассказывающая о том, что автор её был назван в журнале «НЛО»
«последним хорошим советским поэтом».

Я последний хороший советский поэт
(написал в «НЛО» Кулаков).
Я поскребыш, осадок, подонок, послед,
Я посол из страны дураков.
Я селедка балтийская, пряный посол,
В Бухаре, в чайхане, в ноябре,
Серебром отливает мой тесный камзол,
Борода и усы в серебре.

Напоминает схожее по настроению стихотворение Льва Лосева, не так
ли? Поздняев – классный пересмешник, перетолковыватель.
Поздняев идеально поёт не только со своего, но и с чужого голоса,
ловит и распыляет десятки интонаций, таковы уж у него
способы взаимоотношения с традицией – капризной и похотливой
женщиной, неувядаемой матерью многих и многих детей.
Взаимоотношения Поздняева с этой гранд-дамой, чувственные, порой очень
даже темпераментные, страстные, и составляют ещё один очень
важный слой тем «Лазаревой субботы».

Той самой субботы, что предшествует, ну, например, воскресению.