Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Черная "Ауди" с цифрами "665" на федеральном номере со включенной
мигалкой насквозь пролетела Знаменку и по разделительной
полосе вышла на мост. Ехали во Внуково.

Генерал на заднем сиденьи курил и смотрел в окно. Совещание в
Генштабе затянулось, и по прибытии в аэропорт ему придется
торопиться - самолет уже полчаса держат на взлетной полосе только
из-за него.

На карьере можно было ставить крест. Он понял это сегодня, едва
войдя в зал совещания. Папка с его именем лежала тремя стульями
дальше, чем обычно, от кресла командующего. В прежние
времена такое было равносильно ссылке.

Дело было, конечно, в нообомбе, о которой никто толком не знал и
которой все боялись, как огня. В газетах писали разное, один
даже заявил, что такая технология не может появиться раньше,
чем через двести лет. С другой стороны, экологи и прочие
либералы только и говорили о нообомбе и о том, что это прямая
дорога к тоталитаризму в планетарных масштабах.

У Министерства такая бомба была - на совещании человек в штатском
отрапортовал о принципиальной готовности к первым испытаниям.

Это значило, что Генерал более не был нужен Министерству. Его время
отныне текло вспять, относя Генерала все дальше от славы, в
прошлое, в пыль архивов.

Несмотря на то, что исход последней войны был решен благодаря
тактике, которую впервые применил именно он, несмотря на то, что
он был первым, кто успешно отразил атаку ужасного и до тех
пор неуязвимого Врага, его судьба теперь была - почетный
маршал кавалерии в век танковых войн.

В день, когда пришел Враг, Генерал отдыхал на даче. Дача находилась
на Западе, а не на Юге, где первое появление Врага оставило
самые ужасающие следы.

По дороге в Кремль Генерал был в бешенстве. Его вызвали в выходной,
не объяснив причин, никто толком ничего не знал, а офицер в
приемной был пьян и бредил. Времени было уже два пополудни,
но Генерал твердо пообещал домашним вернуться к ужину - что
бы ни случилось, всему есть свой предел.

Маршал войск химической и биологической защиты, в панике спаливший
вместе с Врагом три подмосковных города, был уже взят под
стражу, когда Генерал миновал проходную. Когда перед ним
открылись двери лифта, в стране закрыли границы, а когда лифт
захлопнулся за его спиной - запустили машину военной цензуры и
ввели комендантский час.

В приемной сидел мужчина в форме офицера флота с кейсом в руках.

Судя по его виду, он и не догадывался, насколько бесполезен и нелеп.

Как бороться с противником, который текуч, как вода или песок, и
принимает форму сосуда, в который помещен? А если этот сосуд -
город, страна или планета?

Как бороться с противником, который мог быть столь огромен, что
перегораживал собой Новый Арбат, и в то же время столь мал, что
просачивался в замочную скважину или воздухозаборник
автомобиля?

Как бороться с противником, с которым невозможно вести переговоры,
потому что никто не знает его языка, потому что никто не
знает, есть ли у него вообще язык?

Как, наконец, бороться с противником, цель которого - не территория,
не политическая власть, не господство, а кровь, мясо и
мозг. Как бороться, если цель противника - попросту сожрать
тебя?

Через полчаса после прибытия Генерала лучшие умы страны штурмовали
последний вопрос, от ответа на который зависел выбор оружия и
способов ведения войны - есть ли у врага разум?

Ждали либо ответа "да", либо "нет".

А ответ оказался несколько сложнее.

Разум у Врага есть, но не такой, каким его представляет человек.
Этот разум не имеет других целей, кроме как пожирать все
теплокровные существа, которые попадаются на пути. Все, что
производит этот разум, подчинено повышению эффективности в
достижении цели. Может быть, когда-то это был и не разум, а
инстинкт, но, двигаясь по лестнице естественного отбора,
представители вида, наделенного этим инстинктом, обрели разум. Именно
в силу инстинкта у них просто не оставалось другого выхода -
это была чистая эволюция. Однажды они стали разумны.

Страх - участь тех, кто однажды обретает разум. Страх смерти. Страх
физического уничтожения. Так и они - впервые осознали, что
смертны.

Их разум, рожденный в конвульсиях инстинкта, был одним на всех -
коллективный разум вида. Они были одно, и страх смерти накрыл
холодной волной всех до единого, без оговорок. Но они и не
пытались бороться со страхом в одиночку.

Их цель была - жрать. Их смерть была рядом. Их страх отнимал у них
жратву. Тот, кто не жрал, был мертв и не приносил потомство.

Их страх был животным страхом и его следовало отвергнуть - он мешал
достижению цели. Вместо того, чтобы жить в страхе, они
взвесили возможные потери. Оказалось, что если больше жрать, то
потери упадут в геометрической прогрессии.

И тогда они изменили рацион. Вдобавок к жидкой пище они теперь могли
есть и твердую. Следом модифицировались их желудки и
строение головы.

Разум - это отбор и выбор. Разум подсказал Врагу, какие особи в
будущем ему не понадобятся. Естественный отбор на этом
заканчивался - начиналась технология отбора.

Мир вокруг постоянно менялся, и каждый раз разум определял, что
именно из набора боевых средств устарело, а что понадобится в
будущем. У Врага не было концлагерей и крематориев. Единый
разум Врага существовал не в каждом из них, но между ними,
связывая их в одну сеть. То, что знала одна особь, знали все,
время задержки равнялось нулю. Как только один выпадал из этой
сети, поскольку был более не нужен, он просто возвращался в
исходное состояние - без разума - и погибал без боли и
страха.

Последнего нельзя было сказать об их жертвах.

Привычное оружие, созданное человеком, теряло в этой войне всякий
смысл. Чтобы вернуть его, нужна была технология связи, которая
не требовала бы:

а) энергозависимых устройств;

б) постоянного присутствия администратора;

в) интерфейса, при работе с которым необходимо использовать какой-либо язык;

г) установки.

Только после этого можно было начать разговаривать с Врагом на
равных. Если бы удалось подключить мозг каждого человека к
интернету, это бы решило только половину проблем, не исключено,
что меньшую.

О тяжести положения можно было судить по тому, что в день гибели
Верховного Главнокомандующего не был объявлен национальный
траур - Государство расписалось в утрате контроля над Смертью.

На похоронах Главнокомандующего стало известно о появлении Врага в
районе крематория, где с минимумом почестей проходила
церемония прощания. В помещении находилось все руководство страны -
именно концентрация отчаяния подсказала Врагу цель.
Подразделение огнеметчиков, получившее приказ отогнать Врага на
минимально безопасное расстояние и вывезти первых лиц в
специальном герметичном фургоне, несло потери в уличных боях у
казарм. Оставалось только ждать в страхе и ненависти когда Враг
найдет себе путь внутрь - по вентиляционной шахте или
крематорской трубе.

Охрана готовила к последней битве ручные огнеметы, и выпустила на
секунду из внимания тех, кто находился в зале. Этого было
достаточно.

Обезумевшая от страха и горя вдова Главнокомандующего рванулась к
окну, схватилась за ручку и повернула ее. Она кричала, что ей
не хватает воздуха и что ночью лучше открыть окно.

То, что она приняла за ночь, был Враг, облепивший здание и методично
искавший проход внутрь.

Дальнейшее было легко себе представить. Ничуть не сложнее, чем
достать из кобуры пистолет.

Не в силах смириться с тем, что через несколько минут вдова того,
кому он давал присягу, будет пожрана заживо, Генерал навел
ствол в сторону окна. Перед тем, как нажать на спуск, он
подумал о том, что зря все же многие сомневались в
целесообразности ношения огнестрельного оружия в условиях новой войны. Они
говорили: "Из него, к сожалению, можно убить только
человека".

Пробив теменную кость, пуля вошла в запрокинутую голову женщины,
вылетела вместе с мозгами из еще кричащего рта и разбила окно.

Враг оказался внутри, как материализовавшаяся галлюцинация. Он
медленно окружил еще теплое тело женщины и резко бросился на нее,
захлопнулся, как мышеловка.

Не было слышно ни звука, только начисто обглоданые кости, завернутые
в траурное платье, осыпались на пол.

До этого Враг жрал только живой мозг, высасывая его из черепов еще
живых жертв. Но вдова была уже минуты две, как мертва, и Враг
пожрал ее труп.

Если одна особь пожирала мертвечину, все пожирали мертвечину -
таково было устройство разума Врага. И Враг не пошел дальше. Он
даже как будто отступил на метр. Генерал осторожно скосил
глаза на лица людей рядом - на всех отражалась только одна
эмоция, которую испытывал и он сам - отвращение. Все, кто стоял
в траурном зале, испытывали отвращение. Отвращение перед
лицом смерти. Чувство, которое в обычных условиях сложно себе
представить.

А страха не было вовсе.

Разум Врага усматривал за происходящим высшую целесообразность,
неподвластную ему и оттого пугающую. Он видел принесенную ему
жертву - ведь если то, что он принял за живое, было мертвым,
то убить его могли только сами люди. Он видел людей, которые
больше не принадлежали себе, объединившись в отвращении и
гневе, и этот гнев не был направлен на убийцу одного из них.
Он видел нечто большее, чем страх смерти.

Граница разума Врага проходила точно по линии страха. В такой
ситуации следовало отступить, признав превосходство сил
притивника.

Когда Враг ушел, выполз наружу и исчез, в зале еще долго было тихо.

Потому что все, включая Генерала, поняли, что теперь начнется.

В тот же день Временный Комитет назначил Генерала ответственным за
операцию "Жертвенный агнец".

Долго спорили, нужно ли уничтожать тех, кто оказался свидетелем
жертвоприношений - вольным или невольным. Тех, кто выполнил свою
миссию и способствовал рассеянию хотя бы малой части Врага.

В итоге решили, что уничтожать не обязательно и нецелесообразно -
Враг уходил из ареалов обитания свидетелей одной-единственной
церемонии. Семеро человек были в состоянии спасти огромный
город. Семеро, не считая жертвы.

Операция "Жертвенный агнец" прошла в трехстах населенных пунктах.
Блистательная идея Генерала транслировать ход операции по
каналам центрального телевидения переломила ход войны. Единение
в гневе и отвращении передавалось по радиоволнам, когда
каждый раз на экране тело принесенного в жертву пожралось Врагом
до костей.

Записывать и хранить копии записей хода операции было запрещено под
угрозой расстрела.

Проезжая площадь Гагарина, Генерал думал о том дне, когда впервые
ощутил, что его победа была полной и безоговорочной, и что
Враг повержен навсегда. К тому времени многие признаки мирной
жизни вернулись на свои места - нашествие гасло, как
выгорающий спирт в подожженом стакане самогона. Враг ушел в то же
ничто, из которого вышел. На улицах появились первые машины, а
следом за ними и пешеходы. Открытые настежь окна не
вызывали у патруля желания жахнуть по ним из огнемета. Всеобщая
мобилизация медработников была отменена. Южный ветер иногда
доносил со стороны торфянников запах напалма, но глава
Временного Комитета, выступивший в прямом эфире, заверил население,
что эти меры носят профилактический характер, и что главная
опасность миновала. Вскоре открылись рестораны и даже
кафе-террасы - люди как будто и не замечали, что настал октябрь и
постоянно идет дождь.

Поутихли даже сторонники самых радикальных мер, но Генерал
по-прежнему был готов отразить следующую атаку. Для уверенности ему
не хватало еще одного знака, без которого он жил в постоянном
напряжении. Он искал его на страницах газет, на экране
телевизора, в радиоэфире, в переговорах на милицейской волне, в
болтовне подруг жены. Он не знал точно, что ищет, почти не
ел, курил как цыган, изводил адьютанта и то и дело оставался
ночевать в Министерстве. Несколько раз Генерал был на грани
умопомешательства - по ночам ему казалось, что это не
темнота, а Враг облепил окна снаружи.

Все закончилось, когда в один из дней в машине он попросил водителя
включить радио. В прямом эфире FM-станции диджей говорил по
телефону с девушкой - одна ее фраза и была знаком. После
этой фразы Генерал понял: опасности нет.

Это был первый за восемь месяцев с начала действия военной цензуры
(и через три месяца после ее отмены) случай, когда Враг не
был назван Врагом. Слово было сказано не под пытками и не под
действием "сыворотки правды". Это было слово из детства, из
дачной жизни, из стихов, которые заставлял учить в школе.
Совсем недавно за это слово отряды охраны порядка
расстреливали на месте без суда и следствия.

Генерал пытался вспомнить, что именно сказала девушка. Он не
стремился вернуть себе триумф и славу, лишь хотел ненадолго
погрузиться в состояние покоя, который сейчас вытекал из его жизни,
как грязная вода из пластикового пакета. Речь шла о
какой-то знаменитости, у которой было какое-то такое лицо... -
Генерал одернул себя. Чтобы вспомнить забытое чувство,
необходимо подобрать к памяти как можно более точный ключ - грубый
взлом или отмычка только повредят внутреннее устройство
воспоминания и вернут его в искаженном виде. О какой знаменитости
шла речь? Почему именно это имя, а ничье другое, оказалось в
одном предложении с недавно запретным именем Врага?

-Имя, имя! - Генерал, забывшись, уже минут пять стучал кулаком по
подлокотнику на двери "Ауди". Водитель опасливо поглядывал на
него в зеркало заднего вида.

Имя не приходило.

Тем временем подъехали к аэропорту.

Если бы Генерал летел эконом-классом, он бы сгорел со стыда. Самолет
держали долго - это было хорошо заметно по лицам
пассажиров. Однако в первом классе ничего такого не наблюдалось -
кроме Генерала в удобном кресле сидел мужчина, что-то быстро
набиравщий на клавиатуре ноутбука. Мужчине, судя по его виду,
было все равно, когда улетит самолет - у него в руках было
средство коммуникации, которое он в силу вернувшейся и очень,
в сущности, мирной привычки считал совершенным.

Мужчина с ноутбуком не знал и не должен был знать, что последние
достижения компьютерной техники, которые специально для него
возили из-за границы, уже несколько часов назад разделили
судьбу Генерала - перестали что-либо значить для дальнейшего
развития человеческой цивилизации.

Проект "Нообомба", представленный в тот день на совещании в
Генштабе, заключался в разработке технологии воздействия, в
результате которого люди, оказавшиеся в зоне поражения, на некоторое
время приобретали способность моментального мыслительного
контакта друг с другом. Это напоминало просмотр рейтинговых
ТВ-программ, когда многие тысячи человек одновременно
наблюдают одну и ту же картину.

Разница была в том, что все, кто подвергся воздействию, на время
переставали быть разумными индивидами, превращаясь в одно
дискретное существо, многорукое и многоглазое - в чудовищного
коллективного солдата. Цель, которая стояла перед этим
солдатом, могла варироваться в зависимости от планов командования.

Как сказал человек в штатском, проект давал человечеству шанс. Зона
поражения нового оружия колебалась от ста до десяти тысяч
квадратных километров - в зависимости от мощности заряда -
зато на всей остальной поверхности Земли люди могли в свое
удовольствие размышлять на темы смерти и упадка, вместо того,
чтобы сделаться стальными бойцами человечества. Последних
теперь можно быстро изготовить из подручного материала в любой
точке планеты.

Время героев опять прошло.

Если Враг нападет снова, исход дела решат технологии и поджарые
пилоты стратегических бомбардировщиков.

Прошло двадцать минут: самолет все стоял на взлетной полосе.

-Капитан, почему не взлетаем? - строго спросил Генерал у
проходившего в кабину пилота.

-Певицу ждем, товарищ генерал, - бодро ответил пилот, -
Знаменитость. Алену Апину.

Лицо Генерало просветлело. Он вспомнил. Именно это имя произнесла та
девушка, которая звонила на радиостанцию. Она сказала: "У
Алены Апиной на концерте было такое лицо, как будто ее
покусали комары".

Комары. А не "Враг". Просто комары.

Благодушным кивком он отпустил пилота.

Когда самолет набрал высоту, Генерал уже спал безмятежным,
счастливым сном. Ему снилась Тверская, вдоль которой грудились
обглоданые до костей трупы, и небо над ней, где боевые вертолеты
расстреливали шевелящиеся тучи снарядами с репеллентом.