Комментарий |

В метро

Мы договорились встретиться в метро. С утра пораньше, без четверти
десять. Я вышел без запаса времени — чтобы попасть на место
точно когда договаривались. Сделал я это не нарочно,
поскольку обычно стараюсь выходить раньше. При том, что я никогда и
никуда не прихожу вовремя, я всегда выхожу заранее, потому
что иначе чувствую себя крайне неуютно — мне кажется, что на
меня давят, что время меня к чему-то вынуждает. На что
уходят эти пятнадцать (а то и двадцать) минут, для меня загадка.
Куда-то исчезают.

Поскольку времени у меня было в обрез, я старался все делать
быстрее. Шел быстрее, быстрее проходил к выходу в троллейбусе,
быстрее бежал по эскалатору. Все это время я сосредоточенно
смотрел себе под ноги, потому что на улице было скользко и
мокро, в троллейбусе было битком набито и скользко, при входе в
метро тоже было как-то осклизло.

Успокоился я только в вагоне — особым вагонным покоем, когда от тебя
больше ничего не зависит, тебе остается только ехать, и
быстрее ты из точки А в точку Б не попадешь. В метро это
сделать проще всего — должно быть, включается какой-нибудь
внутренний защитный механизм мозга, потому что если вдуматься, то
ничего более жуткого, чем мчащийся под землей поезд, я
представить не могу, если вдуматься, это будет пострашнее
самолета. Сигнал разума об опасности просто должен блокироваться
неким внутренним устройством, цель которого — тоже
самосохранение, но от опасности другого рода, от опасности погибнуть в
давке, когда весь вагон забьется в истерике.

Успокоился я настолько, что когда вышел из вагона, уже не помнил
ничего ни про встречу, ни про время до, которое уже почти
закончилось — пошел к выходу.

Очнулся только у дверей.

И побежал назад.

По дороге я смотрел на лица людей — меня почему-то тревожила мысль о
том, что я встречусь с кем-нибудь из своей конторы. И
заметил одну странность — они все шли, опустив головы и глядя
себе под ноги. То есть все, как один. Из-под земли валила толпа
людей, глаз которых не было видно. Среди них были и
знакомые, но ни один из них меня не увидел — никто просто не поднял
головы. На эскалаторе было еще более странно — из-за того,
что фонари горели через один, подъем и спуск происходили в
полумраке, и мне иногда было сложно просто сосчитать людей,
попавших в поле зрения, потому что они, со своими опущенными
головами, уже совсем сливались в какую-то нерасчленяемую
массу.

Апофеозом же непривычного чувства стал тот момент, когда я, наконец,
спустился вниз и встретил того, с кем встречался. Мы просто
постояли несколько минут в центре зала. Поговорили. Но за
эти несколько минут вокруг нас образовалось поле высокого
напряжения — еще немного, и нас бы просто разнесло по разным
концам зала, разорвало на части и размазало по стенам. Поток
людей вокруг нас занимался тем, чем занимается всякий поток,
в который попало инородное тело — он пытался сточить нас по
краям, придав нам обтекаемую форму. Несколько раз мне
удавалось увидеть лица — те самые, которые люди так старательно
прятали. Я пожалел об этом — такие лица лучше видеть в
динамике, смазанные быстрым движением, или не видеть вовсе.

Напротив меня остановилась женщина, она искала глазами указатель и
явно не знала, куда ей идти дальше — в ее взгляде был испуг и
даже отчаяние, при том, что по виду она была городской
жительницей, даже если и не из этого города, то из какого-нибудь
другого большого города, и боялась не столько потеряться,
сколько выпасть из потока и превратиться в инородное тело,
планомерно, путем тычков и пинков, обтачиваемое по краям.

Когда я пошел обратно к эскалатору, я физически ощутил, что значит
«влиться в толпу». Люди были одеты по погоде, то есть тепло и
громоздко, но я чувствовал себя совершенно голым — в
окружении таких же голых тел. Или даже хуже — я утратил ощущение
обособленности, как будто ни одежда, ни кожа не отделяли меня
от толпы. Я мог читать на эскалаторе книгу, мог слушать
музыку, но все эти проявления внутренней свободы были заключены
в жесткую рамку направления и скоростного режима движения
человекопотока, вперед и вверх, туда, где можно рассеяться —
но только для того, чтобы тут же перегруппироваться по
какой-то другой модели, в обед разбить связку еще раз, уходя с
работы — еще, и наконец выстроиться в конечную цепь объектов
для измерения рейтинга телепередач.

Вместе с тем толпа успокаивала, как будто вместе с обособленностью я
потерял и часть ответственности за себя, передоверив ее
человеческой массе на лестнице эскалатора. Удивительным образом
в сознании освободилось место для отвлеченных размышлений,
я даже достал книгу и успел прочесть пару страниц, и из
метро вышел с задумчивым видом, прошел в рассеянности по улице и
вскоре влился в стройные ряды коллег.

А по дороге домой я видел в вагоне собаку. Она спала у двери в
кабину машиниста и не проявляла никаких признаков беспокойства,
как будто прокатиться на метро для нее — привычное занятие.
Это была настоящая городская собака, собака-урбанит. На
третьей станции она проснулась. Подняла голову, спокойно оглядела
вагон, когда поезд остановился, встала на лапы, вышла и
потрусила к выходу. Собака явно знала, куда она едет. «Знала»,
конечно, не в том смысле, в каком это знали про себя люди в
вагоне, но что-то она определенно знала, и еще она знала,
что этот пугающий и враждебный для каждого «нормального»
животного механизм — лишь часть пейзажа, условия среды,
естественная среда обитания.

Больше всего в собаке мне понравилось то, что она совершенно не
сливалась с толпой, а выглядела, наоборот, обособленно и
по-своему аристократично.


Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка