Проза

Иногда мне кажется, что я улавливаю истину в каком-нибудь
незначительном аспекте. Уловишь и думаешь, что дальше делать. Можно
записать словами, но через несколько лет они портятся и
становятся неприятными – будто какой-то школьник писал.
Нарисованная истина похожа на каракули сумасшедшего. Любое заточение
истины в форму искажает её, а бездействие приводит к гниению.
Возможно, существует институт и мавзолей истины. Истина –
это труп.

Придя к выводу, что истина – труп, я спустился с чердака и пошел к
Теплицу. Тот сидел на скамейке и курил трубочку.

– Скажи мне, Теплиц. Есть ли способ заспиртовать истину?

– Возможно, ты не уловил истинную истину, а представил за таковую
случайно найденный труп.

Я обрадовался, так как подловил Теплица на логической неувязке.

– Ты говоришь, что я подловил труп. Однако не бывает трупов,
сохраняемых вечно в первозданном виде. Все трупы портятся, даже
Ленин. Если труп портится, значит он – истина. Только истину
нельзя сохранить, а все остальное – можно.

– Но обычные трупы тоже нельзя сохранить.

– Любой труп – истина. Ведь человек подобен богу, а значит, носитель истины.

У Теплица было два варианта ответа: первый – камень не человек, он
тоже не вечен, второй – бога нет, а потому и труп не
носитель.

Теплиц ответил иначе:

– Ленин жив в памяти людской. Обычный труп – нет или недолго.

Я подумал о Ленине, затем о трупах. Если Ленин жив, значит, он – не
истина. Либо моя установка на то, что истину нельзя
заспиртовать – неверна.

У многих людей возникает ощущение умной мысли, а позже оказывается,
что она глупа. Потому и выглядит на словах тленом, а в
нарисованном виде – болезнью. Глупость гниет, а не истина.

Одно из двух – либо я гений, чего признать никто не захочет, ведь у
меня нет ни одной научной публикации и совсем ничего нет,
даже уверенности в собственном уме, либо Ленин и есть истинная
истина.

– Ленин – истина, – сказал я.

Теплиц кивнул, хитро прищурился и погладил острую бородку.

– Пгавильно.