Проза

«Сказал я в сердце своём о сынах человеческих, чтобы испытал их
Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные;

Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь
одна: как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех, и нет
у человека преимущества перед скотом, потому что всё – суета!»
(Еккл. 3:18, 19).

– А ты послушай. Слышишь меня? Слышишь, тварь? А? Ну вот.

Я тогда только из армии пришёл. Мать ещё жива была. Не знаю почему,
но только сейчас вспомнил эту историю.

У матери какой только живности во дворе не было: куры, гуси, корова,
овечки. Собака была – кобель беспородный, огромный, добрый.

Кошка жила – ну то и дело на сносях, кошка – кошка и есть. Я бы
сам сроду внимания не обратил, мне мать сказала:

«Ты глянь на них, я давно наблюдаю и умиляюсь, неужто такое может
быть?»

Я посмотрел и вижу: гуляют в стороне от другой живности пёс, кошка
и цыплёнок. Гуляют, явно чувствуя себя одной компанией. Мать говорит:

«Как они на вашу компанию смахивают – тебя, Машку и Петьку! Ты
– здоровяк, Машка – красавица и Петька – худенький, в очках.»

Помнишь, Петь? А? Не плачь, сучонок, не разжалобишь.

Ну так вот. Неразлучны они были. В смысле – пёс, кошка и цыплёнок.

И гуляли вместе, и играли, и спали рядышком. Пёс вплотную с кошкой,
а меж ними – цыплёнок. А кончилась их дружба вот как. Сейчас доскажу,
выпью только…

Налив себе по рубчик в гранёный стакан крепчайшего самогона, выпил,
не морщась, без закуски. Закурил.

– Ну вот. Играли они как-то раз. Ну какие у них игры? Бегали,
прыгали, кувыркались, кусали друг друга понарошку. Пёс и кошка
кувыркались, а цыплёнок бегал вокруг них и пищал, радостно наверное.

И однажды в игре пёс, в азарте, силы не рассчитал и чуть сильнее
прикусил кошку-то. Или какой важный орган у неё прикусил. Короче
– насмерть.

Сидит и смотрит на неё тупо. И цыплёнок замер, как статуя. Постоял
вот так, потом развернулся кругом, как солдат, и топ-топ в курятник.
Забился в угол и умер. А пёс сидит у кошки и никого не подпускает.
Мать хочет подойти, а он бросается. Отойдёт – тот воет. Было похоже,
что тронулся он.

Я тогда прыткий был на всякие решения. Схватил ружьё. Это-это,
что рядом со мной сейчас. От отца покойного осталось. Схватил,
значит, зарядил, выбежал во двор и застрелил пса-то. Э-эх, не
могу… Выпить надо…

Повторив процедуру, вытер глаза, сморкнулся на пол и продолжил:

– Вот. Убил – и убил. Но суть в чём?

Дружба-то какая! Животные, звери ведь по сути, а дружба? Жить
друг без дружки не смогли. Жить… А ты жить хочешь, а, сволочь
мерзкая?

Мычишь, тварь, ну мычи…

Вдруг он обернулся и посмотрел в угол. Там стоял и работал, чудом
сохранившийся в этом запойном содоме, телевизор. Голос диктора:

«Эти кадры облетели весь мир, не оставив равнодушными миллионы
людей во всём мире». Показали собаку, которая рискуя жизнью, стаскивала
как могла с оживлённой автострады другую собаку, сбитую машиной.
Гребла её на себя лапами, старалась быстрее спасти. Машины равнодушно
проносились мимо.

– Нет, ты глянь, а! Вот ведь! Так о чём я?

Ты ведь другом моим был. У меня друзей было – Машка да ты, Петя–
петушок, цыплёнок жареный. Машка мне в любви клялась, а, как только
меня в армию загребли, за тебя, дохляка бракованного, замуж вышла.

Ладно, утёрся я. А после дембеля все эти годы драл её, сучку.
А ты всё ходил с ветвистыми рогами до небес и ни сном, ни духом.
А давеча, как прознал, так не долго ёрзая, побежал сдавать участковому,
что я с кладбища цветной металл тырю. Ну кто ты после этого, иуда
искариотный?

Машку, за то, что тебе покаялась, хотел ухайдакать, да не успел.
Слиняла куда-то. Не нашёл. Да и хрен с ней. А ты, дружочек, держи
ответ…

Он встал, подошёл к тщедушному человеку, стоящему на табуретке,
и пинком выбил её у того из под ног. Тот повис на проволоке, прикрученной
к крюку, на котором когда-то висела люстра. Изо рта выпал кляп,
скрученный из грязной тряпки, с ног слетели ботинки.

Снова налив полный стакан, он посмотрел безумными глазами в угол,
где висела икона, недавно пропитая…

– Ну, за дружбу!

Выпил. Взял ружьё, упёр прикладом в пол, навалился грудью на ствол
и полкой надавил на спусковой крючок…

Ружьё щёлкнуло, не выстрелив. В этот момент рухнул на пол Петя
– не выдержал крючок из-под люстры. Проволока спружинила и ослабила
хватку.

После жуткого надрывного кашля, раздышался, сидя по-турецки на
полу.

Напротив него в такой же позе сидел его друг и улыбался. Петя
тоже заулыбался.

Распахнулась входная дверь от пинка. В ней показалась женщина,
как говорят – со следами былой красоты.

– Вот вы где. А я у подружки зависла. Да, по вам соскучившись,
слиняла.

Вина прихватила. А вы чего лыбитесь-то, как придурки? А чё волосы-то
в белом у обоих. Где лазили, на мельнице что ли? Ой, ой, кино
про «ментов»

началось. Вставайте, орлы! Хряпнем по стакашку да кино поглядим…

По телевизору показывают сцену: в дверях квартиры, где убиты муж
с женой и их собака, стоит участковый и говорит: «Вот ведь людей
убили, а жалко почему-то только собаку…»

И почему?