Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Ветер

1. Спорят, срываясь на крик, ругают друг друга, размахивая руками
бегут куда-то. Спорят, доказывая очевидное, кричат, начинают
вспоминать, припоминать, напоминать, разрывают время
собственными домыслами, перекрикивают ветер. Брызги слюны, громкий
шепот, нервное подергивание плечами. Закатывают глаза.
Смотрят в глаза. Стоят друг напротив друга и спорят, ругаются,
припоминают, обвиняют. Через улицу, через ветер, который
срывает белье с веревок, через дождь, через пустую серую улицу.
Стоят друг напротив друга, смотрят друг другу в глаза, жить не
могут друг без друга, и даже ветер замолкает. А потом,
захлопнув окна, уходят в самые дальние, самые темные углы
комнат, чтобы сжаться, обнять себя, обвить себя руками, удалиться
в себя, замкнуться и уже наедине с собой предаваться общим
воспоминаниям. И тогда ветер снова начинает выть.

2. Бездомные собаки сидели по обеим сторонам узкой тропинки,
протоптанной в снегу, и по этой тропинке хмуро шли люди. Люди
смотрели себе под ноги, а сверху нависало серое небо. Люди
выдыхали пар и старались не касаться друг друга. Иногда собаки
исчезали, но потом все равно возвращались и садились вдоль
дороги и смотрели сквозь людей. Собаки иногда поскуливали,
нюхали снег и тоже выдыхали пар. Иногда, сбиваясь в небольшие
стаи, собаки начинали выть, высоко подняв морды, а потом
прорезали идущих по тропинке людей и хватали одного, словно
заранее выбранного, и сжирали его прямо на тропинке, разбрызгивая
кровь на снег. А потом, насытившись, снова отходили и уже
ложились по краям тропинки, клали морды на лапы и засыпали с
открытыми глазами. А люди продолжали свой путь, обходя пятна
крови на снегу, пока новый снег не скрывал следы собачьего
пира.

3. Провода гудели на ветру, и птицы не могли удержаться на проводах,
такой был сильный ветер, почти ураган. Дождь колотил в
стекла, и птицы жались на карнизах, переступая с лапы на лапу и
закрывая глаза. И люди жались к стенам, и прикрывали лица
руками, и наклонялись вперед, но ветер все равно был сильнее.
Он гонял мусор по улицам, катал целые комья мусора и
тяжелого мокрого снега, распахивал двери и хлопал ставнями, срывая
их с петель. Дорожные знаки раскачивались из стороны в
сторону, словно маятники часов, спешащих куда-то, и звенели под
гул проводов. А подъемный кран, давно замерший со стрелой,
направленной в небо, со скрипом поклонился скрытому горизонту
и завалился на бок, перерезав дом пополам и разбросав
камень, битое стекло и крики, разносимые ветром. И когда стрела
крана коснулась земли, перерезав дом с первого до последнего
этажа, ветер стих, и комья мусора замерли нелепыми формами,
чтобы со временем превратиться в каменные изваяния в память о
проводах.

4. А вот еще был случай. У одного мальчика была первая в его жизни
любовь. Такая любовь, что просто страшно становилось. Он даже
листьями по осени шуршал не так, как остальные, такая
любовь. А девочка подумала, подумала да и отказалась с ним
дружить. Только здоровалась, портфель разрешала носить, но дружить
не хотела. И тогда он решил отомстить. Он начал читать
книги, журналы и газеты, смотрел телевизор и слушал радио, он
много гулял и занимался спортом, он много думал и еще больше
пытался угадать. Он готовился, вынашивая свою месть, он копил
злость глубоко в себе – так глубоко, что, порой, и сам
забывал о ней. Но потом, когда ветер начинал шуметь за окном, а
дождь барабанил в стекло, он вспоминал о своей злости. Он
сжимал кулаки и, повторяя про себя собственные обиды, едва
заметно шевелил губами. И только иногда отвлекался, когда ветер
шумел особенно сильно.

Что сказал Табачник

…Такие дела, закончил Табачник и бросил горсть мелочи на прилавок.
Румата собрал монеты и, повертев в руках, засунул купленный
на вечер брикет ароматного яблочного табака в карман. Барсук,
Барсук, похлопал Румата ладонью по бедру. Барсук, так его
звали, тяжело встал. Было жарко, и с языка, некрасиво
вываливавшегося из пасти, на деревянный пол табачной лавки капала
слюна. С этим Барсук ничего сделать не мог, поэтому лишь
моргнул, внимательно посмотрел на Табачника, зевнул и последовал
за хозяином.

Румата в это время, насвистывая, взбежал по металлической лестнице
и, перебравшись через трубу, уже спускался вниз. Барсук,
перешагивая ступеньки, тоже взобрался наверх, перебрался через
трубу и задумался. От жары его клонило в сон, и в магазине
он, кажется, задремал, поэтому прослушал, что же такое сказал
Табачник перед тем, как бросить на прилавок горсть мелочи.
Барсук посмотрел вниз, где бодро вышагивал Румата, и, минуя
лестницу, спрыгнул на землю.

Румата, в очередной раз задумался Барсук, – вот странное имя.
Родители наверняка не слишком-то заморачивались по поводу имени
своего сына, когда настала пора выбирать. Кем мог стать
человек с таким именем? Полководцем? Но люди давно забыли, что
такое войны и куда, а, главное, зачем водить войска. Или, может
быть, ученым? Для этого Румате явно не хватало
целеустремленности и амбиций. Поэтому он и довольствовался должностью
рядового заштатного инженера на маленьком сельском заводе. Но
Румата был доволен своей жизнью, не баловавшей его никакими
потрясениями и неожиданностями. В его небольшой квартире
всегда было тихо, чисто и тепло, и лишь по пятницам здесь
собирались такие же, как он, скучные причесанные инженеры –
местная техническая интеллигенция.

Традиция пятничного преферанса родилась еще при отце Руматы, таком
же инженере с такими же привычками и тем же местом работы. С
тех пор, вот уже много лет, друзья сначала отца Руматы, а
потом и дети этих друзей приходили в его дом, чтобы за круглым
деревянным столом полночи обмениваться шутками и играть в
карты, а потом, под утро, расходиться в полном удовлетворении
друг от друга.

Сегодня как раз была пятница, и Румата выставил стол на середину
комнаты. На стол он поставил блюдо с твердыми бубликами, кувшин
со слабым вином, а в центре стола разместил новую колоду.
Расставил стулья, открыл окно и с удовольствием оглядел
интерьер. А потом, чуть позже, пришли друзья и, рассевшись вокруг
стола, забыли о том, что вокруг есть что-то еще, кроме
карт.

В комнате было накурено, и даже открытое окно не спасало. Но игроки
не замечали духоты и клубившегося над их головой дыма. Зато
дым замечал Барсук, но выйти из комнаты не мог – он любил
находиться рядом с людьми и слушать все, что они говорят, и
ради этого готов был пожертвовать и свежим воздухом, и
спокойным сном. Тем более, сегодня утром он так некстати задремал и
не услышал, что же такое сказал Табачник. Так что Барсук,
положив большую голову между передними лапами, с трудом
устроился под столом. И вскоре его глаза начали слипаться, потому
что лежать всю ночь под столом в духоте и слушать очень
сложно, а Барсук был уже не молод. К тому же, его длинные лапы
не помещались под столом, и лежать было неудобно. Да уж,
трудно быть догом, подумал Барсук и все-таки заснул.