Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

1.
Когда слова и милый друг и все на свете
мне опротивели до нежеланья прикасаться к пище,
я убежать решила тайно от всего,
укрыться с глаз и жить как мышь.

Я майских ночедней гудрон
Ж Р А Л А
и вот наелась,
и с полным ртом еще взялась за чемодан, как вор,
ныряющий в спасительный топор.

И так я собиралась неумело,
что ВСЁ смела в тот чемодан огромный,
всю утварь ненавистную свою 
я телом обняла и не могла расстаться.
И смогла.

2.
До комнаты мной нанятой за триста
самой мне этой ноши не поднять.
Я грузчиков спросила у небес.
Но небеса послали мне Марину
Арсеньевну в обличии двери.

Я плакала, и во моих слезах
ласкалась эта дверь огнем, 
и из огня она мне говорила,
что для любой работы у нее помощник.
Который помогает за еду.

Вскричала я ей шепотом в глазок:
да да еды смогу я дать без меры,
где только срочно мне его найти!?
И рот свой опалила.

И вот сжимая в нёбе его адрес я бегу.
А адрес самый молодой – младенец-адрес: за углом.
Какие-то объедки букв стучат по ходу в языке
и адрес я вот-вот забуду.
Не забыла.

 
3.
Вот подбежала и смотрю:
сидит мужчина-бомж. Безхозный человек
во цвете из цветов – он мастерил венок
бумажнопроволочных грез о ком-то в память на заказ.
Примерил на просвет его, а тот как раз.
И рядом положил.

Я извлекала свою суть и он кивнул.
И встал. И платы на спросил.
И мы пошли. Обратный план пути стучит на языке,
его я вот уже почти забыла, и сразу вспомнила: из-за угла.
И вот пришли.

Я маленького выхватила ангела с гвоздем и понесла,
а остальное он взял в руки,
огромный чемодан и несколько предметов неудобных вроде стула,
и НИЧЕГО не уронил и не задел, и в руки
его я всю дорогу странные смотрела,
с тех самых пор, когда они шагнули 
в моих вещей любимые углы.

4.
Когда мы распустили барахло, то сели отдыхать.
Потом я положила перед ним:
еды такой немазанной сухой,
потом такой уже намазанной другой,
и сверху третьей, и потом
большой стакан вина.

Он ел и пил. Ломал и припивал.
Держал, кусал и припивал.
Все съел и сделал три глотка.
И встал. 

И тут я поняла во-первых, 
что он ни слова не сказал. Ни слова ни единого ни звука.
Только кивал, отнес, и ел, и пил. 
за все за это время – НИЧЕГО.

 
А во-вторых я поняла сию секунду,
когда проткнул меня огонь во всю ивановскую глубь,
что не желаю просто быть за триста,
а что желаю быть СОВСЕМ непросто,
что это даже думать невозможно,
что слов таких я знать не знаю чтоб,
но я
хочу,
а это боже,
при новорожденной свободе в ее присутствии сказать,
но я 
хочу
кормить его еще, и смыть с него весь этот ужас, и взять его, и все, и не пускать.

Пока я думала все это, я же смотрела на него?
Какой позор!
И посмотрела я еще.
И вот еще.
И вот еще.

И все.

Я не смогла его не взять.

Я отвела его и раздевала. 
И плакала от смеси из любви и нищенского запаха – густого одеяла.

Я мыла его мылом, намыться не могла.
И вымыла.

Я брила его бритвой, своею нежной бритвой.
И выбрила.

Я его стригла как овцу,
кромсала словно черепаху,
и так он оказался моих лет.

Я поняла, что сделала его себе из праха.
И видела что это хорошо,
и отдыхала, как положено творцу,
вложившему творение в рубаху,
служившую тому назад отцу.

 
5.
Летит любовь, мой боинг-самолет,
неделю без бензина,
и без сил, и в полной тишине,
и в красной на коне, а в голубой на шаре,
в такой вот беспросветной счастье-простыне,
так скомканной в углу, что поднимать ее никто не будет,
а новую возьмут за все про все концы, 
воскинут и собьют, везде везде везде,
оооооооооооооооох, боги-люди.

Я больше не могу.
И вот опять могу,
до на окне воды уже не дотянуться.
Я без воды живу,
который миг живу,
схватившись за него своим десятизубцем.

6.
Так прошло семь дней и наступила ночь.
Встала я попить и глянула в ковш –
ничего там не видно, как в тяжелом сне,
слышно только плеск на кленовом дне.

Плел он венки или мне приснилось?
Нес ли узелки? Или растворились?
Жива ли Марина или двадцать лет
в этой квартире никого нет?

Взял меня в руки смертный ужас,
стал играть со мной во своей стуже
в игру «А что станет если
утром не будет его на месте?»

Я закричала:
если мне приснилось, что встретила однажды,
СОТВОРЮ ЕГО СНОВА ИЗ СВОЕЙ ЖАЖДЫ!

Только губами, зубами и языком – 
первым делом тело, а душу потом.

Тут растворилась от страха моя голова,
и на ее могиле выросли слова:

Алеф со всеми и все с Алеф,
ток из электрички, ствол из клена,
сок из магазина, из окна свет,
Бэт со всеми и все с Бэт.

 
7.
...

8.
Четыре часа ночи, проступает кровать.
Ламэд со всеми и все не кричать.

Нельзя смотреть и нельзя не смотреть,
Айн не реветь и все не успеть.

Занавеска дышит запахом машин,
Шин со всеми и все с Шин.

Силы из реки, небо из картины,
сон из простыни, звук от стен.

Воздуха в последний слог набрав:
Тав со всеми и все с Тав.

9.
...

10.
Предметы встают на своих местах,
буквы погружаются в живот и в пах:

Мэм – в ужас, Хэт – в восторг,
Каф – в кровь, Эй – между ног.

Комната светает из пола до потолка.
Я отворяю глаза и рука
берет меня за шею, а другая за грудь,
и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть.