Проза

Голоса. Они преследуют меня уже двенадцатый день. Именно столько
прошло со дня аварии. Первые дни я слышала их сквозь сон – в
больнице я почти всё время спала. Они тихо шептали мне нечто,
напоминающее «Сюда…мы ждём…иди…». В редкие моменты
пробуждения их шёпот заглушали слова родственников, врачей и
медсестёр. Но, стоило мне погрузиться в сон, шёпот, словно ниоткуда,
появлялся снова. Со временем он становился всё громче и
отчетливее, пока не перерос в явно различимое «Мы ждём». И
после того, как я окончательно очнулась и была перевезена домой,
они всё время звучат где-то поблизости. Голоса. Мужские,
женские, детские. Звучат, варьируя громкость и тональность.
Смеясь, плача, угрожая, упрекая.

…Было пасмурно. Моросящий дождь и лёгкий ветер холодили серый день.
А под вечер погода испортилась ещё сильнее. Теперь уже дождь
лил, непереставая, а ветер, не стесняясь, завывал свои
зловещие песни. Обычно по пятницам мы с подругами допоздна
засиживались в баре, дабы в узком кругу отпраздновать конец
недели. Тогда же мы распрощались почти в половину третьего – у
Нины был день рождения. Отпраздновали мы на славу, о чём лично
я потом пожалела сотню раз, и жалею до сих пор. Как жалею и
о том, что, не послушавшись совета вызвать такси, – не
хотелось утром забирать машину – села за руль серебристой
«десятки», которую заработала честным трёхлетним трудом в
инвестиционной кампании. Жалею, что, понадеявшись на пустоту ночной
автострады, превысила скорость. Жалею о том, что нельзя
ничего вернуть. А если я на миг перестаю думать об этом, голоса
напоминают. Они не дают мне забыть.

…Их машина возникла внезапно, столкновение произошло в считанные
секунды. Как сказал потом инспектор ГИБДД, при таких
обстоятельствах избежать его было практически невозможно: скользко,
плохая видимость, обе машины шли на скорости. Но именно это
«практически» не даёт голосам умолкнуть ни на минуту: я знаю,
что могла бы не врезаться. Хотя все говорили, что моя вина
минимальна: по словам того же инспектора, это их машина вышла
на встречную полосу. И её скорость была на десять делений
спидометра выше моей.

Их было четверо: двое хипповатых длинноволосых парней и
девушки-близняшки. Все, как оказалось позже, учились у нас в Ростове, в
архитектурном. Стёпа и Вова, Люба и Лида. Они тоже
возвращались с вечеринки. И я до сих пор не могу понять, чей голос я
слышу чаще.

Но не только они говорят со мной, нет. Вместе с их голосами звучат и
другие – я не знаю, кому они принадлежат. Могу только
догадываться. Ни разговоры, ни музыка, ни шум льющейся из крана
воды не могут заставить голоса замолчать. Иногда я слышу их
по отдельности, но в последнее время это многозвучие: крики,
шёпот, смех, плач и многое другое всё чаще сливается в один
– громкий и протяжный – зов: «Вероника!»…

…Вероника! – на этот раз голос был звонкий и принадлежал моей матери
– Вероника! Уже восемь, ты опоздаешь на работу!

Я продрала глаза и, шатаясь, направилась в ванную. Через двадцать
минут, одетая и причёсанная, я сидела за столом и, поглощая
приготовленные мамой оладьи, пыталась вникнуть в суть её слов:

– Спрашиваешь, рано ли легла? Да завалилась часов в шесть, сразу,
как пришла. Кстати, Нина звонила вчера – ты же помнишь, у неё
именины – вечером ждёт вас с Машей и Ритой. Как где?
Сказала, что ты знаешь, и предупредила о позднем возвращении.
Естественно, я не против: конец недели, как-никак... А вот и
бабушка проснулась. Доброе утро, мам! будешь оладьи?

…Я уже открывала входную дверь, когда услышала «последнее
напутствие» заботливой бабушки: «Надень куртку, дорогая, – сегодня
пасмурно».