Проза

Люди в электричке сидели плотным рядом, по трое на деревянной
лавке. Кто забрался сюда на промежуточных станциях, и кому не
хватило места, стоял, сутулясь и качаясь. В тамбурах, на дубаке,
стоять было совершенно невозможно. И тем, кто стоял в забитых
проходах, особенно казалось, что электричка ползла медленно, а
всем надо было добраться до города. Прошёл Новый год, и после
него сразу начались жёсткие морозы, картина за окнами электрички
была пугающая.

Люди сидели в тёплых одеждах, потели, плотно дышали, дремали,
кто-то что-то читал, ковырялся в своих вещах. Многие сидели неподвижно,
отключившись от происходящего, кто-то шептался.

Парень, который сидел у окна долго, еще на первой станции, не
особенно замечал окружающих людей, и внимательно читал книгу.
Иногда поднимал взгляд на заиндевелое стекло и о чём-то думал.
А напротив сидел нетрезвый мужик. Сначала он дремал, а потом перестал
дремать, и зачем-то решил прикопаться к юноше напротив. Когда
юноша опускал раскрытую книгу на колени и задумывался, плотная
обложка ненадолго поворачивалась, и можно было видеть, что за
книга была в его руках: Иоанн Дамаскин, «Точное изложение православной
веры». Мужик наклонил голову, чтобы прочитать это, не понял с
первого раза, прочитал еще раз. По глазам юноши можно было понять,
что в мыслях он далеко. Он заметил такое внимание человека напротив,
опять наклонился, перевернул страницу и продолжил чтение.

– Точное из…ложение православной веры! – тихо проговорил мужик,
то-ли с иронией, то-ли с уважением. Парень про себя решил, что
титул его книги должен был вызвать у этого мужика уважение. Он
был парню неприятен – и просто по-человечески, и тем, что нетрезв.

– А чё, бля, еще неточное бывает? – проговорил как бы про себя
мужик, и тут же, по-прежнему негромко, обратился к парню: слушай,
братан, а тебе на хера это?

Юношу первая реплика покоробила, а вторая, что называется, напрягла,
но он полагал, что мужик ищет возможность «докопаться». Такую
возможность ему давать не надо было, поэтому он никак не прореагировал
на обращение попутчика. Он продолжал читать, только бросил напротив
быстрый взгляд. Мужик в расстёгнутой куртке, с точащим из неё
шарфом, сидел, сутулясь, сунув руки в карманы, нога на ногу, и
бессмысленно пялился в раскрытую на коленях юноши книгу. Потом
он опять произнёс, уже громче:

– Братан, ты священник, что ли? Батюшка? А, не, ты еще салага.
Ну, курсант. Или как у вас там – послушник, ага? – женщина, сидевшая
сбоку от мужика, повернула голову. – Чё, к экзаменам готовишься,
а?

Мужик хамил, конечно, но не понятно, почему и зачем. Выглядел
он не свирепо, и ему как будто просто хотелось поговорить. Парню
с ним разговаривать не хотелось, но не ответить он уже не мог,
тем более что женщина тоже заинтересовалась его книгой. Да к тому
же, нельзя же игнорировать человека.

– Нет, я не священник, – ответил парень. – Так, для себя читаю.

– О-оо!– с непонятной интонацией протянул мужик. – Чё, интересуешься?
Набожный?

Он поднял голову и откровенно, в упор рассмотрел парня. Парень
подумал: «Как сложны иногда становятся простые вещи! Сидишь, читаешь
и никого никак не беспокоишь, тут просыпается какой-то забулдыга
и начинает проявлять к тебе интерес, и вот что тогда делать?».

– Расскажи хоть, чё там написано, – сказал мужик. – Я когда в
Средней Азии служил, у нас тоже один всё такие книги читал. Все
его звали «Москвич». Потом сослуживцы говорили, что он батюшкой
стал. А мы у него икону нашли как-то под матрацем и изъяли, бля.
Ага. Он вот тоже всё чё-то рассказывал. Как сядем покурить, так
он травил там. Ну, типа проповедовал. А это же нельзя было. А
ты, поди, и не служил, – обратился он вдруг к юноше, да так, что
невозможно было не ответить.

– Нет, – ответил юноша, – у меня отсрочка.

– Ага, типа косишь, братан, – сказал на это мужик, с интонацией
понимания и как бы даже одобрения, что юношу немного удивило.
– А скажи всё-таки, ну чего ты про веру тут читаешь, если не курсант?
Вроде и на адвентиста не похож. Чего там вабще такого?

– Читаю, потому что хочу разобраться, – начал вдруг ему рассказывать
юноша, которому надоело чувствовать, что его зажимают в угол,
и он решил, что лучше говорить, чем отмалчиваться. Он вообще встал
бы, но свободно стоять можно было только в тамбуре, а в тамбуре
был дубак. – Это древняя традиция, интересная.

– А ты, наверное, и в Бога веруешь. Я бы поразбирался, если бы
верил. Так-то мне пофиг – Сказал мужик, и замолчал, точнее – сделал
паузу. Юноша только успел опустить глаза в книгу и найти ими нужную
строку.

– Ну, тебе, наверное, надо разобраться, чтобы учиться, а? А то
будешь такой грамотный, а батюшкой не будешь, завидовать начнёшь,
херово будет, – мужик явно решил достать юношу, или же просто
– проснулся, и чувствовал прилив жизненных сил, хотел говорить
и не собрался оставлять юношу в покое.

– Да не в этом дело. Завидовать… Нечему завидовать.

– О, как нечему? Ну, будешь в вере там всяко шарить, в церковь
ходить, а там, прикинь, батюшка с похмелья начнёт хуйню пиздеть.
Чё, ты не встрянешь? – мужик произнёс это с какой-то даже угрожающей
интонацией, как будто мог бы за что-то парня отругать?

– Понимаете, ну вообще не в этом дело. Вы не о том вообще говорите.
Меньше понимать, больше понимать – я же не собираюсь демонстрировать
какие-то познания, которых у меня и нет.

– Такие книги читаешь, а познаний нет. Читаешь плохо, значит,
ага. Ну, а в чём тогда вообще дело?

Женщина напротив явно прислушивалась к их разговору, и юноша говорил
в основном для неё.

– Знаете, мне кажется, что дело в том, что… ну, во-первых, мне
просто интересно это. Во-вторых, знаете, один мыслитель сказал
когда-то, что никакой печали у человека не может быть, кроме того,
что он не святой. Не помню, кто это сказал (он помнил, но не стал
говорить этого из скромности), но я вот пытаюсь что-то про это
понять. И для этого читаю Дамаскина.

– А,– сказал мужик, который слушал неожиданно внимательно. – Никакой
печали, кроме того, что он не святой. Фигли, я не святой, и печали
у меня тоже нет. А ты значит, в святые собрался?

– Ну, куда же мне в святые,– улыбнулся юноша, – но я хочу, по
крайней мере, понять, что всё это означает.

– Ты святого вообще хоть одного видел?

– Нет. Но я знаю, что они есть. Если в монастыри поехать, можно
там встретить старца. Я видел фильм про гору Афон. Старые монастыри,
еще со средних веков, и вот там живут современные святые. Я летом
поеду на Север в монастырь.

– Слушай, а что это вообще значит – «святой»? Это звание, или
чего? Или вроде как почётное прозвище, а?

– Это… ну, скорее, так называют наиболее выдающихся в духовной
жизни людей. Общение с ними очень помогает духовному росту.

– Ты значит, духовно собираешься расти, ага.

– Ну, просто интересно мне.

– А чего в святых этих хорошего?– спросил вдруг мужик. Юноша заметил,
что во всей фигуре мужика появилась собранность, он совершенно
проснулся, когда начал задавать странные вопросы. Но юноша уже
не мог не отвечать ему, хотя и ответить-то было нечего. Он пожал
плечами.

– Святые – это максимально совершенные люди. Они настолько изменяют
собственную природу молитвами, постами и тяжёлой работой, что
превосходят возможности человека. Обычные возможности человека.
Так считается в православии. Есть традиция старчества…

– А, по-моему, святые – пидоры все, – резко сказал мужик, перебив
его. – Знал я одного святого. Он вообще был говнюк, и другие,
думаю, тоже такие же. Ты думаешь, что святые – такие добрые дядьки
с бородками. Фильмы про них смотришь. А они все козлы. Это я так
зря сказал – пидоры, но, в общем, козлы. Ты к нему придёшь с книжкой
этой своей, а он тебя уебёт. И пожалеешь, что пришёл, понял?

– Не понял, а почему вы так говорите? – нервно спросил уязвлённый
юноша, а женщина от грубых слов сделала отсутствующий взгляд и
стала смотреть перед собой.

– Я, братан, вообще, знаешь, сколько чего видел? У меня в бригаде
пара бывших зэков есть, тоже гоп-ребята, но от них понятно чего
ждать. А в монастырях эти – вообще чёрт их разберёт. Они тебе
мозги выебут так, что вообще потом книги свои забудешь. На Севере.
Ты вообще понимаешь, как они там живут, и какие они? Святые все
там, что ли, думаешь? Чё, если зарос, как баба Яга, так святой?
Хер ты вообще его разберёшь. Ты правда, что ли, на Север в монастыри
собрался?

На лице юноши была написана обида на самого себя за то, что брякнул
это.

– Ты когда поедешь, книжку эту с собой возьмёшь и будешь там с
ней зажигать, ага. Нужен ты в монастыре. Вообще, парень, про святых
своих забудь. Салабон еще, вот и забудь.

– Вовсе я туда с книгой не собираюсь, вы вообще о чём? – прореагировал
парень.

– Вообще по тебе видно, что ты дрищ, оставь святых в покое, понял?
Вот тебе мой совет, братан, – мужик почему-то разошёлся. – Ты
в них всё равно ни хера не прорубишь. Вижу по глазам. Если бы
ты еще учился, а так… дрочишь на них просто. Среди них ни одного
приятного человека нет, все – уроды. А ты говоришь, традиция,
тоси-боси.

– Что-то вы совсем невежливо разговариваете. Вы спросили, я ответил.

– Ага, ты ответил, а я продолжил, братан. Вообще, хочешь совет
старшего товарища, а? Ты книжку дочитай, а потом закрой и нафиг
убери. И от святых этих, уродов, держись подальше, понял? Они
дрищам не полезны.

– А вы откуда что-то про них знаете?

– От верблюда, – неожиданно весело сказал мужик, и вдруг встал.
Между стоящих в проходе людей началось движение. Остановка еще
не приблизилась, но по вагону в одну сторону начали проходить
люди – кто быстрее, кто медленнее. Где-то двигался контроль, вытесняя
вдоль по поезду всех безбилетников.

– Идут. Ну, я почти доехал. Пойду. Живи, братан, весело. Проговорив
это, мужик застегнул куртку и протянул юноше сверху руку, а тому
пришлось её коротко пожать. Переступив через вытянутые в проход
ноги, мужик вышел со своего места, и быстро удалился.

Юноша был сильно обижен, но хамского попутчика уже не было. Он
чувствовал себя униженным. Вокруг была всё та же масса людей.
Безбилетные пассажиры ушли, но народу как будто меньше не стало.
Женщина напротив отстранилась от происходящего. На место, освобождённое
странным мужиком, села какая-то бабушка с сонным лицом, и принялась
поправлять теплые платки на голове. Мужик исчез бесследно и оставил
юноше тягучее ощущение несправедливости. Но уже поделать было
ничего нельзя, и юноше оставалось только смотреть в окно на обледенелые
пригороды, и ждать своей остановки. Читать ему теперь не хотелось.