Комментарий |

Слова

В тот день, когда они встретились, первый поэт написал: «И чайки,
как подоблачные рыбы, снуют по дну моих соленых снов», а другой
поэт написал: «Идешь по жизни налегке, себя держа на поводке».
Оба поэта познакомились в широкой постели одного из номеров писательского
санатория в Крыму. Чайки тревожно кричали над лысыми скалами,
а жизнь и смерть продолжали свое неумолимое движение навстречу
друг другу. На следующий день первый поэт написал: «и делать мне
было нечего в синем мундире вечера», а второй отделался лишь задумчивым:
«но кто нас в Боги записал?» После той первой встречи в постели
они стали регулярно встречаться в других местах: на пляже, в ресторане
или на развалинах старой крепости, неизменно возвращаясь обратно
в постель. Один из поэтов был мужчиной, второй – женщиной. Но
она принципиально не называла себя поэтессой, поскольку ненавидела
это осиное слово. Женщина-поэт, считала она, куда лучше. Или просто
поэт.

Через месяц их путевкам пришел конец, и погода начала портиться.
В тот день, когда им пришлось возвращаться одному в Москву, другому
в Ленинград, первый поэт написал: «и движимый любовью к скуке,
уже скучаю по любви», а второй: «ногу потерять – не потеря, голову
потерять – досадно, тебя потерять – смертельно». Сидя в свой последний
вечер в ресторане «Агра», поэты выпили три бутылки крымского шампанского
«Новый свет» и одну бутылку массандры. Между второй и третьей
бутылкой шампанского они договорились писать в день по стихотворению,
будь это даже просто маленькая зарисовка в стиле японских танка
или сэдока, и в это время думать друг о друге. На следующее утро
они расстались, покинув широкую санаторскую постель.

Прилетев в Москву, он написал: «Опали листья, и небо облысело,
я снова вспомнил, как в сонном сердце моря любили чайки рыб»,
а она, добравшись до Ленинграда, ответила: «И время в ходиках,
как на ходулях. Живые, словно мертвые, уснули».

Они стали изредка перезваниваться, но честно каждый день писали
обещанные строки.

Ошибочно думать, что вдохновение, – это как деньги в еврейском
анекдоте, они-таки есть или их-таки нет. Вдохновение можно так
же тренировать, как и правильное дыхание. От хорошего сна и добротной
пищи оно только выигрывает, так же как и лежачий образ жизни и
плохая погода плодотворно влияют на него. Не говоря уже о состоянии
легкого сексуального опьянения недосягаемым объектом.

Потом второй поэт приехал в Москву, и пока поезд трясся по объезженным
рельсам, она, кое-как устроившись на верхней полке, написала:
«Нет меня, лишь слепое движенье в ночи, и слова, как деревья в
окошке – ничьи». А первый поэт написал: «у каждой женщины теперь
твое лицо» и отвел ее в гостиницу «Украина», потому что жил с
женой. Они опять пили шампанское и любили друг друга, но на следующую
ночь второму поэту надо было возвращаться в Ленинград, где он
жил со своим мужем. В пути у него родились строчки: «Милый, твоя
западня – мир, что глубже меня.» А первый поэт, придя домой и
запершись в туалете, написал: «Если весь мир сейчас станет кусочком
льда, я положу его в твой бездонный пупок».

И когда первый поэт посетовал: «Как шкура земли трава, наша тюрьма
– слова», он ответил: «Как тень бережет от распада тело, как стекло
не дает убежать вину, так душу храни в сосуде стихов, угощая лишь
близких друзей». Так они общались друг с другом, и каждый клал
на чаши весов долю своей вины.

Через месяц первый поэт позвонил второму и сказал, что через час
садится в машину и выезжает в Ленинград. Перед отъездом он написал:
«И если в нас живут слова, давно пропетые другими, то стоит ли
бросаться ими, едва-едва вступив в права». До Ленинграда он не
доехал. В ожидании его второй поэт, написал: «Когда нас люди забывают,
тогда слова нас убивают, когда слова нас убивают – прекрасней
смерти не бывает». Все время, пока второй поэт сидел за печатной
машинкой, его не оставляло ощущение, что кто-то стоит за плечом.
И это было последнее, что он написал. Когда он, не находя себе
места, позвонил по московскому телефону, женщина, взявшая трубку,
спокойно сказала, что этой ночью первый поэт погиб в автокатастрофе,
едва выехав из Москвы. После этого она бросила трубку, а второй
поэт в отчаяние напился портвейном. Напившись, он решил покончить
счеты с жизнью и лег спать. Во сне ему приснилось, что он проглотил
свой язык.

Когда прерывается разговор, который ведут две разлитые по сосудам
стихов души, не стоит одиноко кричать в пустоту, цепляясь за право
последнего слова. Прошла ночь, и пошел дождь. Второй поэт проснулся,
оставшись жить. От их общих знакомых он узнал лишь, что машина
первого поэта столкнулась с другой машиной, которую вела пьяная
женщина. И он и она погибли в страшном скрежете металла, в котором
их жизни, наконец, встретились со своими смертями.

Прошел год, и бывший второй поэт, много раз безуспешно пытавшийся
вернуться к утерянному ремеслу, не выдержал одиночества и сопутствующей
ему немоты. Рано утром он выехал из дома, сев за руль машины своего
мужа, которому он за полчаса до этого пожелал всех благ и короткой
старости, и направился в Москву. Весь год его терзало чувство,
что, побывав на могиле первого поэта, он сможет, наконец, одолеть
творческое бессилие. Там, у последней двери, за которой скрылся
его друг, ему будет даровано прощение.

Всю дорогу второй поэт плакал и пил вино, так что, уже подъезжая
к Москве, он от усталости и хмеля не смог совладать с управлением,
и его машина вылетела на встречную полосу. Там ей было суждено
столкнуться со встречной машиной, несущейся на большой скорости.
В ее лобовом стекле второй поэт успел увидеть искаженное гримасой
ужаса лицо. Это было, как прозрение, за секунду до смерти второй
поэт осознал, что, то, что повязано словами, нельзя разделить.
И что разлуки не существует, а лишь страх быть разлученным. И
что, «слова лишь тень души». Еще он понял, что время остановилось
в ту секунду, когда он дописал последнюю строчку. И что «там,
где люди исчезают, слова встают на их места». В следующее мгновение
его не стало.

Düsseldorf, март.2001

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка