Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Начало.

***

Я жду и жду: Господь меня раскроет,
как форточку в конторской духоте,
как заспанную книгу, столько лет
служившую подставкой для бегоний;
пробьет, как брешь
в задристанном невольниками трюме.

Спускайтесь вниз, цинготная шпана,
по сосенке отобранная с бору,
рябой фасолью сыпьтесь по канатам —
мою пробоину попробуйте заткнуть
мешками, досками, друг другом!

Я так хочу, чтоб Он меня раскрыл
своим шершавым устричным ножом.
Одной забавы ради? Пусть — забавы...

Римское

Конечно же, еврей. Куда без них?
Делить всю ойкумену на двоих
Меж греками и римлянами — тщетно.
Евреи — это модно. Это — этно.

Еврейская колония мала,
Зато большие делает дела
В Александрии и Антиохии.
Детишек любят, девушек блюдут,
Волов-ослов соседских не крадут
И в остальном ребята неплохие.

Из них Спаситель явится? Как знать.
У них, видать, особенная стать:
Воспитанник кумирен и курилен,
Наш ratio постигнуть их бессилен.

Есть мощные заклятья на крови,
На перекрестье смерти и любви
Кипит вода и вспыхивают флаги.
Вот и рабы нам тазик принесли.
Туники прочь, хозяева земли,
Гниенье тоже требует отваги.

Волчье

Гомо гомини люпус тамбовский эст,
Но бывает, с голоду лапу съест.
Нет людей вокруг, хоть всю ночь смотри,
Так что фиг с ней, с лапой — осталось три.

Диоген со свечкой зазря ходил,
Но счастливей Гена был крокодил.
Он набрел на друга в одной пивной:
Пусть ушастый, мелкий, зато смешной.

Так что спляшем, Пэгги, сквозь мокрый снег
Наобум летящий в медвежий мех.
На пуантах, цыпочках, на носках,
Как пингвины ватные в облаках.

Здесь у нас зверинец, здесь звери в круг,
Здесь с огромным шлангом архангел вьюг,
Здесь бухие белки зубами щелк
И на флейте играет волк.

Так что спляшем рэгги, разбудим дом,
Перемелем стены в муку со льдом.
Пусть озябший город летит с винтов,
Пусть соседи зовут ментов.

Так куда ж ты, Пэгги, душа, постой,
Не побрезгуй пищей моей простой,
Откуси лодыжку, отъешь бедро,
Из холодной банки отпей ситро.

Как тебе объяснить, что пришла зима,
Что теперь не время сходить с ума,
Что идет бескормица, нам грозя,
Что личины волчьей терять нельзя?

Опять зима

Волчара-вечер зол и сер,
Плащи под окнами, как мыши.
«Собака Баскервилей, сэр» —
Произнесем как можно тише.
О блюдце ложечка звенит,
Вцепилась в маятник минута.
Кто был убийца, кто убит —
Неинтересно почему-то.
Никак не вяжется в строку
Звериный корень, волчье лыко.
Волчара-вечер начеку:
Ждет снега первого, как крика
Младенца — взять и уволочь
В сырой осинник за ограду
Свою слепящую награду,
Неважно — сына или дочь.

Финское

Идет шестая финская война
Десятый год. Чахоточною кровью
Закаты харкают, сычем глядит луна
И набивают брюхо племена
Своей BDSM-ною любовью.

Тут немцы, финцы с финками в руках,
И шведцы — пионеры шведской неги,
И датцы, мерно чешущие пах,
И сухостойные норвеги,
А также море сабель и папах.

В войну, как датчик, вживлена любовь.
Толпою валят этносы на блядки
Туда, где тоньше чувствуется кровь
И в воздухе, и в каменном порядке,
И мне мигают — орган свой готовь!

Я волк-флейтист, я Марсий-полужид,
Не отличаю курда от китайца,
Каирских от индейских пирамид.
Мне прадед мой диктует рифму «яйца»,
Но есть ловец, а значит, зверь бежит.

Я серый волк, я отморозил хвост,
Меня из леса выгнали в окопы.
Жизнь не прошла, но превратилась в пост–
Авангардизм, в шагающий погост
И главку в геологии Европы.

Мы победим, сомнений в этом нет,
Как в пятую, четвертую и третью.
Враги смирятся, будут биты плетью,
И финский мир под финский гром побед
Займет собой еще десятилетье.

Вернутся все, но не вернуться мне —
Пусть ребятня моим играет луком.
Одни решат — он сгинул на войне,
Иные же — не пишет, гад, жене,
Остался там и бегает по сукам.

Царь Эдип

Попал в иную парадигму —
рванулся в Фивы, стал царем,
а мне подсунули энигму:
гадай, а то тебя сожрем.

А я ни в зуб, ни в пах ногою —
кого убил, того убил.
Согбенный думою тугою,
сижу и плачу, как дебил.

Шепни, о Родина, на ухо,
кто ты, жена мне или мать?
Над Фивами темно и глухо.
Куда бежать? Кого ебать?

Времена года

Августа поблекшие виски,
На кусте пригретая ворона,
А потом — сжимаются тиски
Клавдия-Тиберия-Нерона.
День за днем во мраке и тоске,
Впереди веселье, сыто-пьяно.
Красной лапой треплет по щеке
Ледяной простор Веспасиана.
Но и эта власть не на века:
За внезапной оттепелью Нервы,
Изводя имперские войска,
Расцветают умницы и стервы.
Летним солнцем выжжена страна,
Где паслись зимующие раки.
Вся земля уже покорена,
Остаются Парфия и даки.