Онтологические прогулки

(русская народная сказка)

В субботу утром снова минус 30. Поехали с Приходом смотреть как «Центральный гастроном» репетирует в подвале. Валера Кочнев застучал на барабанах — у меня свет из очей выкатился, я и помер в очередной раз. Пошел, купил всем сухого вина, а штопора-то и нет, стал продавливать пробку сломанной барабанной палочкой, а бутылка возьми да и лопни! Пошел еще одну купил; Вова Джаггер стоял с бутылкой вина у микрофона, как западный рок-музыкант. Забелебенили все, хорошо стало, тепло. А на улице уже минус 7 и метель; вот Приход и понял, почему Метелёво и что это такое. Только понял — нужно на поезде уезжать. Уехал...

Ночью не спалось, в телевизоре улыбались зловещие голые женщины. Ещё А. Троицкий в порядке стёба показывал, как готовят еду в детском саду, но эффект вышел обратный: страшно захотелось винегрета и компота из сухофруктов. Утром стал снег убирать, целый час убирал и такое впечатление, что устал даже, а мне устать — это всё равно, что речке вспять побежать. Днем возил сыновей развлекаться в странное место — клуб «Орион», где компьютерные игры, жареные пельмени и на экране «Матрица» в гоблинском переводе. Потом поехал на юбилей к Наталье Евгеньевне; стал искать букет побольше и, главное, посветлее. Посветлее бы мне букетец, посветлее, а дают то желтоватые, то с синюшным оттенком. А необходимо посветлее и побольше. Наконец нашёл такой — светленький, кубоватенький. Приехал с юбилея, закрыл глазки и лёг на салазки...

Наступил День Советской Армии и Великий Пост. На улице минус 1, грязь на дорогах. Радио сказало, что из Сахары принесло огромное количество песка в Европу и даже Альпы окрасились в оранжевый цвет. Ехал на заседание совета факультета и сияло огромное ослепительное солнце. Совсем я ослеп от этого солнца. Слепой, бля, ездок.

Вечером поезд № 193 «Нижневартовск-Саратов»; пустой почти вагон — в двух купе возле сортира сидели грустно некие слепые дети ночи. Пошли в окно плясать русские просторы: Агрыз, Можга, Шемордан и прочая, прочая, прочая... Раскрыл «Байки кремлевского диггера», написанные одной людоедкой с севера Скифии — как же тоскливо-то! Волошин, Чубайс, Гусинский да Кошкодавленко — кто такие? зачем? Один чего-то сказал, другой палочками рыбку съел — про индейцев бы мне, про мушкетёров, про развратных баб. А это?! О-о-о... И водитель говорил же чего-то, когда вез на вокзал: мол, Путин правительство распустил; к чему бы такое? Не знаю, к чему бы такое. Хер с ним, с правительством. Вот у меня попутчик Денис, сам из Нижневартовска. Был в Китае; самое вкусное, говорит, личинки шелкопряда; высасывать их, говорит, нужно, как клешни у раков. Еще рассказал про двух мужиков, как они везли рюкзак китайской водки из Китая; потом его подселили к ним в купе, так ему некуда было приткнуться — везде по всему купе презервативы валялись... Пост соблюдаем, но тут решили, как путешествующие, водки немного хряпнуть. Выпили, развеселились. Денис решил создавать научную партию и назначил меня главным идеологом. Пришли ночью Жма и Жмара, попробовали меня малость придушить да не вышло. Проводница лезла, выпрашивала печенье и шоколад. Она из Энгельса сама. Это такой город, где победители всегда пожирали пленных.

Падает кто-то из них, убегающий в крайнем испуге.
Пал кувырком — и в плену! Тут его разрубают на части:
Много кусков, чтоб его одного хватило на многих,—
И победители съели его, обглодали все кости,
Даже в кипящем котле не сварив, не втыкая на вертел:
Слишком им кажется долгим огня дожидаться, немедля
Труп пожирают сырой, находя наслаждение в этом.

А утром встречали меня в Саратове Василий Александрович и Станислав Петрович. Повели гулять по Саратову, а в Саратове плюс 1. По книжным магазинам прошлись, пришли в магазин Соловьева, где и сам Соловьев стоял, похожий на одного знакомого французского анархиста. По набережной погуляли, где кучкуются такие — в шахматишки там, козла забивают, а сами, может, выцепляют зорким глазком кого подходящего себе к ужину. Зашли в великолепнейший Троицкий храм, а там стоит такой — маленький, с висячими усами... Вылитый Ницше! И так хорошо это, так уместно. Сам говорил, что Бог умер, а без Бога-то, братец, никуда. Вот и ты в храм Божий пришел... Показали и памятник Гагарину возле казино, ну, памятник, честно говоря, так себе — и не узнаешь, что Гагарин; так, стоит какой-то человек вообще, без особых примет.

А на другой день — защита Станислава Петровича. Меня гармонистом взяли. Не мелодично играю, дергаю, чтоб дрожь брала, звереют люди, ярит моя музыка человеков. Вот зажмурил я глаза, как смерть, и давай наяривать! Станислав Петрович с голыми руками, а члены совета пошли на него: в руках цепи с гайками, обрезки толстой проволоки, поленья, камни, оглобли... Интенсивное возникло тело драки (см. работы Александра Секацкого); заряжал я это тело удалью молодецкой. Когда подначивал, досталось и мне несколько пинков и затрещин, а потом уж меня не трогали. Все под Богом ходим — не сгинул в драке Станислав Петрович. Как стал он вдруг чихать — все члены совета в разные стороны от него поразлетелись. Так и защитился! Чох на ветер: шкура на шест, а голова — чертям в сучку играть. Встали, кряхтя, члены совета — кто без руки, а кто и без двух, и отправились в университетскую столовую пить элитное пиво «кумушка».

А вечером я назад в Тюмень поехал. Не дождался конференции, где Станислав Петрович делал доклад «Город и смерть»: город и анти-город; опасность иметь кладбища среди городских кварталов и строить на могилах парки и стадионы. Назад ехать было весело, но душно. И все ходили и предлагали купить свистульку Соловья: «СО-ЛО-ВЬЯ! Купите СО-ЛО-ВЬЯ! Развивает музыкальный слух и безвозвратно снимает малейшее внутричерепное давление».

Приехал я в Тюмень и в баню пошел. Тут и сказке конец.