Литературная критика

Теперь уже окончательно ясно, что знаменитое высказывание Ленина:
«Из всех искусств для нас важнейшим являются кино и цирк»,— оказалось
верным ровно наполовину. Кино процветает и потеснило все остальные
виды и жанры «искусств», а цирк сегодня, напротив, выглядит не
просто архаично, но производит впечатление чудовищного атавизма,
пережитка далекого-далекого прошлого. Даже непонятно, что заставило
прогрессивно настроенного вождя пролетариата поставить рядом два
этих шоу. Может быть, их очевидный демократизм? И по замыслу Ленина,
толпы простого народа, как и во времена его детства, в ближайшую
тысячу лет должны были бы заполнять все места, от партера до галерки,
под куполами цирков, раскинувших свои шатры на просторах нашей
необъятной родины, а потом и всей освободившейся от гнета мировой
буржуазии Земли?.. Но скорее всего, на сознание Ленина оказали
воздействие именно впечатления детства, проведенного в маленьком
городке на Волге, потому что приезд бродячего цирка в провинциальный
город — это всегда событие.

Помню, когда мне было лет восемь, в город Шепетовку, где я проводила
лето у бабушки, приехал цирк. О, это было настоящее событие! Дедушка
с огромным трудом достал один-единственный билет, кажется, даже
за тройную цену, и в воскресенье бабушка надела на меня праздничное
платье с оборочками, заплела в косички красивые прозрачные ленты,
завязала их огромными бантами и повела меня в Дом культуры железнодорожников,
около вокзала, где обычно и происходили самые важные в городе
мероприятия. Несмотря на наличие билета с местом, сесть мне вначале
не удалось — на моем кресле расположилась жирная баба, а рядом
с ней грозно восседал ее краснорожий муж, поэтому я не решилась
ничего им сказать, а так и осталась стоять рядом в проходе. Но
я была не одна — весь зал был буквально забит, люди стояли вдоль
стен, в проходах, сидели на полу у сцены. К счастью, личностям,
занявшим мое место, выступление явно не понравилось. Короче говоря,
они вскоре ушли, что-то возмущенно ворча себе под нос, а я тут
же радостно плюхнулась в кресло. Но моя радость длилась считанные
минуты: сидя в кресле, я ровным счетом ничего не видела, так как
впереди плотной стеной стояли какие-то широкоплечие переростки,
жадно пялившиеся куда-то вниз, туда, где происходило представление.
Тут наконец до меня дошло, почему мое место так скоро освободилось.
Пришлось мне сесть на спинку кресла, а ноги поставить на сиденье
— в таком положении, вытянув шею, я кое-как могла разглядеть арену.
А там происходило нечто совершенно замечательное: маленькие толстенькие
лилипутики в борцовских костюмах, схватившись коротенькими ручками,
напоминавшими тюленьи ласты, старались повалить друг друга на
усыпанный опилками пол. Очаровательная лилипуточка в отделанном
блестками купальнике, изгибаясь, как змея, пропускала голову меж
собственных ножек, а потом крутила на талии, равномерно опуская
их то вниз до самых щиколоток, то поднимая до самых ушей, сразу
десять ослепительно сверкающих обручей, или хулахупов, как их
тогда называли. А в конце произошло самое главное — хорошенькая
лилипуточка вынесла на сцену ксилофон и, быстро-быстро перебирая
палочками с шариками на концах, сыграла: «Где-то на белом свете,
там, где всегда мороз...» — а я была настолько поглощена представлением,
что сама не заметила, как начала подпрыгивать в такт музыке на
своем месте, сотрясая весь ряд, качать головой и подпевать. При
этом у меня, очевидно, было такое блаженное и идиотическое выражение
лица, что какие-то мерзкие тупые мальчики, стриженные под бокс,
с торчащими оттопыренными ушами, стали тыкать в меня пальцами
и хихикать. Заметив это, я так засмущалась, что тихонько сползла
вниз на сиденье, где, уже лишенная возможности наблюдать за лилипуточкой,
просто дослушала зажигательную мелодию. Но даже это не испортило
мне настроения: весь вечер я тихонько напевала про себя песню
про трущихся спиной о земную ось медведей, и представляла себя
очаровательной лилипуточкой за ксилофоном.

Конечно же, детские воспоминания самые яркие! И хотя Ленин и был
марксистом, в данном случае он, видимо, сам того не желая, наглядно
продемонстрировал справедливость учения Фрейда о влиянии на человеческую
жизнь осевших в бессознательном впечатлений детства. Во всяком
случае, я очень хорошо себе представляю, как маленький тщедушный
Вовочка, вцепившись в руку своей любимой мамочки, с замиранием
сердца следил за схваткой могучих борцов на арене цирка и представлял
себя на их месте. Точно так же, как я в свое время представляла
себя на месте очаровательной лилипуточки! Ведь я это делала еще
и потому, что уже в детстве, как мне казалось, была слишком большого
роста. А Ленин, наоборот, был маленького роста. Все понятно! А
иначе, чем еще объяснить факт в высшей степени парадоксального
придания сверхзначимости столь затхлому и вульгарному виду искусства,
как цирк!

Такому затхлому и бесперспективному, что даже верные последователи
Ленина, и те постарались стыдливо спрятать вторую часть его фразы
о «важнейшем из искусств», оставив для всеобщего употребления
только кино. К словам же о цирке, они, судя по всему, относились
как к тайной директиве, хотя и не понятной широким массам, но
требующей скрупулезного и последовательного воплощения в жизнь.
Во всяком случае, цирку в Советском Союзе действительно приписывалось
какое-то особое, едва ли не сакральное значение. И окончательно
на свалку истории он отправился только после крушения СССР. У
меня такое ощущение, что во времена моего детства цирковым клоунам,
приписывались просто какие-то неслыханные способности. Например,
Олег Попов потеснил и отодвинул на задний план даже знаменитых
спортсменов, актеров, балетных танцовщиков и музыкантов. А его
клетчатая кепка и размалеванный красный нос стали чуть ли не символом
всей советской культуры. Не случайно и самый культовый советский
фильм тридцатых годов прошлого века носил название «Цирк»! И если
хорошенько подумать, то иначе и быть просто не могло, ведь здесь,
в этом фильме, гармонически соединились сразу оба «важнейшие для
нас искусства»: кино и цирк!

Судьба этого претерпевшего существенную деформацию ленинского
высказывания заставляет задуматься над тем, как детские впечатления
одного гениального человека способны порой не только самым существенным
образом повлиять на жизнь целого народа, но и на судьбы видов
и жанров искусства, над которыми подавляющее большинство людей
уж точно абсолютно не властны. Более того, этот пример как нельзя
лучше приближает нас к пониманию природы гениальности, которая
не имеет практически никакого отношения не только к нравственности,
но и к уму, и прочим человеческим достоинствам и способностям...
С этой точки зрение, пушкинская сентенция о несовместимости «гения
и злодейства» — столь же пустое сотрясение воздуха, как и новозаветный
императив: «Кто не работает — тот не ест!». В реальности чаще
все происходит с точностью до наоборот: гениальность крайне редко
бывает совместима с добром, а больше, и, самое главное, лучше
всего едят именно те, кто меньше всех работает...

Об уме и говорить нечего! Тысячи интеллектуалов во всем мире уже
сто с лишним лет стенают по поводу смерти литературы, театра и
живописи, которые, по их мнению, не выдерживают конкуренции с
кино, а Ленин взял и поставил в один ряд с этим всесильным и всепобеждающим
кино такой вид искусства, название которого не решились повторить
за ним вслух даже его самые фанатичные последователи: настолько
замшелым и убогим он им представлялся. И ничего! Цирк просуществовал
еще восемьдесят лет, и не просто просуществовал, а стал настоящей
тайной страстью и предметом обожания миллионов...

Из многочисленных анекдотов, а также воспоминаний моих знакомых
мужчин, в юности побывавших на военной службе и в дальнейшем приобщившихся
к какой-нибудь интеллигентской профессии, я знаю, что солдатам
в армии часто приходится выполнять приказы, которые они сами считают
в высшей степени глупыми и бессмысленными. Например, утром армейский
старшина может распорядиться перетащить из одного места в другое
тяжеленный бетонный столб, а уже к вечеру выясняется, что этот
столб нужно срочно вернуть обратно, на прежнее место. Причем инициаторами
подобных распоряжений чаще всего становятся армейские старшины
и прапорщики или же, как их обычно называют в армии, «куски»,
у которых, насколько я могла заметить, почему-то еще бывают очень
причудливые фамилии: Загорулько, Загороднюк, Подопригора, Канарейка
и т. п.... Так вот, почти все мои знакомые, соприкоснувшиеся с
армейским бытом интеллигенты, рассказывая об этих личностях и
их бессмысленных приказах, которые им приходилось исполнять, до
сих пор не могут скрыть своей досады... И тем не менее, я убеждена,
что у истинного гения гораздо больше общего с этими «загорульками»
и «загороднюками», чем с теми, кто так до сих пор так и не сумел
осознать смысл их абсурдных поступков, слов и распоряжений. Потому
что главной чертой гениальной личности, конечно же, является презрение
к здравому смыслу и, вообще, ко всему общепринятому! Мало того,
человечество на протяжении своей истории, в сущности, только и
занимается тем, что «перетаскивает столбы и бревна» с места на
место, повинуясь указаниям так называемых гениев. А в итоге, как
правило, уже после их смерти, почти всегда выясняется, что эти
«столбы и бревна» нужно срочно вернуть на свое место...

Однако вряд ли стоит отождествлять гениальность с банальной политической
властью, так как гении не просто властвуют над людьми, а главным
образом, формируют стиль эпохи. То есть, повинуясь их воле, люди
вовсе не обязательно работают на фабриках и заводах, отбывают
воинскую повинность, выращивают хлеб и т. п., но еще — и прежде
всего! — носят костюмы и шляпы той или иной формы, выбирают себе
определенную мебель, предпочитают селиться в кажущиеся им наиболее
привлекательными дома... Не случайно ведь приход Наполеона к власти
спровоцировал появление стиля ампир, а Сталин и Гитлер оказались
причастны к зарождению так называемого «большого стиля». И именно
к этим политическим деятелям чаще всего применялся и продолжает
применяться эпитет «гениальный». Но никому не придет в голову
назвать «гением», к примеру, Наполеона Третьего или же Николая
Второго, не говоря уже Брежневе или Хрущеве. Более того, оказавший
огромное влияние на формирование Art Nouveau Людвиг Баварский,
чье правление было не слишком полезным, а скорее, даже и вредным
для подданных, ничуть не менее гениален, чем Наполеон Бонапарт,
и тем более, его современник Бисмарк. Не говоря уже о том, что
вовсе лишенные каких-либо атрибутов власти и при жизни полностью
загнанные в угол Хармс или Кафка оказали воздействие на стиль
своей эпохи, по крайней мере, ничуть не меньшее, чем наделенные
абсолютной политической властью Сталин и Гитлер... Короче говоря,
гениальность — это категория исключительно эстетическая!

Соответственно, и сомнение в гениальности того или иного писателя,
политика или даже ученого тоже всегда так или иначе связано с
эстетикой. Меня, например, всегда смущали сомнительные эстетические
вкусы Эйнштейна, да и вообще, всех остальных «гениев научно-технической
мысли». По-моему, подавляющему большинству из них слово «гений»
вовсе не подходит — уж больно оно не вяжется с их усредненными
обывательскими вкусами. Здесь, скорее всего, кроются и причины
несколько парадоксальной эстетической неактуальности научно-технического
прогресса в современном мире. Во всяком случае, потребовалось
срочное вмешательство футуристов в лице Маяковского и Маринетти,
чтобы хоть как-то подправить ситуацию — одним ученым с этим было
бы явно не справиться... Да и вообще, сама идея прогресса тоже,
скорее всего, является чистой фикцией и поэтической выдумкой.
Человеческая история вовсе не движется в направлении, указанном
обывателями-учеными, а если кто такое направление и задал, то
это были все те же футуристы. Из чего более или менее становится
понятно, что история, как много тысяч лет назад, так и сегодня
продолжает свое движение вовсе не в сторону научно-технического
совершенствования, а в направлении вечно ускользающей и трудно
объяснимой эстетической актуальности.

Само собой, эта моя догадка вряд ли понравится широким массам,
и не только потому, что природу эстетической актуальности очень
трудно понять и ухватить, в отличие от того же прогресса, но еще
и потому, что прогресс является своеобразным опиумом для народа,
так как позволяет большинству людей не просто уныло тянуть свою
лямку, а ежедневно, отправляясь к себе на фабрику или же завод,
еще и ощущать себя занятыми чем-то очень важным и значительным,
определяющим весь ход мировой истории.

На первый взгляд, примерно такую же популистскую идейку попытался
подкинуть в массы и Ленин, чтобы каждый ощутил себя строителем
коммунизма и т.п. И тем не менее, тайная, а точнее, стыдливо скрытая
от широких слоев населения привязанность Ленина к цирку стала
своеобразной миной замедленного действия, подложенной подо все
достижения социалистической системы. И в результате, социализм
рухнул вместе с этой провинциальной детской забавой. И еще не
известно, как, в какой последовательности все произошло: что было
причиной, а что — следствием. Сначала рухнула государственная
система, а потом уже лишившийся ее поддержки цирк окончательно
себя исчерпал? Или же наоборот, «важнейшее из искусств» полностью
утратило свою актуальность, и социализм гигнулся?.. Лично я нисколько
не сомневаюсь в последнем! Все это, конечно же, ставит под сомнение
здравый смысл и умственные способности Ленина как политика. Однако
в том, что этот дышавший на ладан экзотический вид искусства вдруг
обрел второе дыхание и просуществовал еще целых восемьдесят лет,
безусловно, тоже кроется какая-то загадка и даже тайна. Такое,
бесспорно, было под силу только гению!

Глазами гения:

• №1. Бесчеловечное искусство

ВСЕ ПУБЛИКАЦИИ