Литературная критика

Андрей Батов «Дао саксофониста», роман. «Пальмира», Москва, 2003.

="03_111.jpg" hspace=7> Дао саксофониста

Роман Батова очень чётко отрабатывает схему «езды в неизведанное».
Обычный питерский музыкант попадает в Китай, где по полной
программе отгребает опасные приключения – попадает сначала в
шалман, затем в исправительный лагерь, после нелегально
переходит границу, постоянно рискует жизнью, ввязываясь в опасные
предприятия по причине широты своего характера.


Широк русский человек – я бы сузил. Опасности липнут к Андрею Батову
(персонаж имеет имя и фамилию автора, но не равен ему),
точнее, Андрей Батов липнет к опасностям: судьба у него такая.
Любит человек выпить, а когда выпьет, любит подраться,
становится любвеобильным, вот и *** у него – самый большой в
мире (ничуть не меньше саксофона, которым Батов на жизнь
зарабатывает), предмет постоянного авторского восхищения и
любования.


Понятно, что в Китай Батов попадает не просто так, но чтобы характер
свой проверить, потому что судьба у него такая: доверяй, но
проверяй. Так Андрей Батов испытывает характер, а
литературные схемы испытывают Андрея Батова.


В «Дао» три части и первая, самая пронзительная и лиричная, подробно
описывает бедное питерское детство, родителей, приятелей,
обстоятельства своего взросления. Чтобы потом уйти в армию,
завести в Симферополе женщину и ребёнка, сбежав от всего
этого в Китай.


Все это весьма напоминает другой текст, построенный по той же самой
схеме – книжку Ильи Стогова «Мачо не плачут», где герой,
весьма похожий на автора (но не тождественный ему), ***
по Питеру, пьёт и нагуливает экзистенциальный опыт, чтобы
потом, подобно герою романтического повествования, совершенно
оправдано ломануться в экзотические обстоятельства,
попытаться достичь просветления...


Батов переигрывает Стогова по очкам. Если «Мачо не плачут» был будто
бы слеплен из груды разрозненных замет едва ли не
механистическим образом, то «Дао» вполне выстроен, прошит системой
лейтмотивов и флэшбеков. Однако, всё время ловишь себя на том,
что, если вычесть некоторые внешние обстоятельства жизни и
перемещений в пространстве, герой в «Мачо» и в «Дао» – один
и тот же: мутный и самовлюблённый, лишний да маленький, не
умеющий найти своё место в повседневности.


Вторая часть «Дао» рассказывет о первом, долагерном периоде
китайской жизни Андрея Батова. Работа в ресторане, ежедневные
***, случайная женитьба на покорной Лейле, постоянные запои,
драки, полукриминальные элементы. Музыкант мается, снова не
находит себе места, оттого и женится – чтобы отгородиться от
экзотических обстоятельств теплом и нежностью влюблённой в
него женщины. Но как только сюжет делает крутой вираж и
саксофонист попадает в лагерь, Лейла уходит из его памяти и из
текста – функцию свою девушка выполнила сполна, теперь она
спокойно может уходить. В другой исправительный лагерь.


Вся эта отстранённость в описании человеческих отношений напомнила
мне другой очень важный для всех наших путешественников текст
– роман Пола Боулза «Под покровом небес», более известный
по одноимённому фильму Бернардо Бертолуччи (кстати, и о
книге, и о фильме я уже писал однажды в «Топосе»). Там ведь тоже
троица экзистенциально неблагополучных американов бежит в
Африку, будто бы для того, чтобы попытаться, как говорят
публицисты, «найти себя», но, на самом деле, просто потеряться в
бескрайних песках, стереть в своей головушке забубённой всё,
что было, всё, что будет.


Так у них, в конечном счёте, и вышло, а потому никакого хеппи-энда.
Андрей Батов работает в совершенно иной социокультурной
ситуации: он не может отречься от себя, он просто обязан
победить – он же не экзистенциалист, но мачо, а мачо не плачут, не
танцуют, не устают, и даже не огорчаются: они действуют.
Даже если действие никуда не ведёт и ни к чему не приводит.
Разве что кроме перемещений в пространстве. Однако, схема
постепенного погружения во тьму у Боулза и у Батова одна и та же
– новые обстоятельства затягивают героев постепенно,
медленно, но верно наступая на пятки.


Кстати, о пятках. В романе Кристиана Крахта «1979» полным полно
описаний фирменной обуви, в которой главный её персонаж,
утомлённый европейской культурой утончённый педераст, путешествует
сначала по Ирану, а потом и по Китаю. Где, помимо прочего,
попадает в лагерь для перевоспитания. Страдания и лишения,
описанные у Крахта, кажутся более сильными, чем те, что
придумал Батов (хотя им обоим ох как далеко до пережитого и
зафиксированного Шаламовым): у Крахта едят не только тараканов, но
и покойников. А вот интонация в описании зверств
коммунистической администрации и у Крахта, и у Батова очень даже
схожая – спокойная, отстранённая, именно что медитативная.
Персонажи их словно бы наблюдают все происходящее со стороны,
лично во всех этих мучениях и лишениях не участвуя.


Что, кстати, более всего выдаёт сочинённость той и иной книжки. Вот
Лев Данилкин написал о том, что купился на эффект личного
присутствия, делающий «Дао» едва ли не журналистской работой.
Однако, если читаешь книгу Андрея Батова более внимательно,
то замечаешь расхождение между внешним (описания окружающего
мира) и внутренним (то, что автор пережил сам). Оттого и
выходит, что первая, питерская, часть, несмотря на привычный и
понятный антураж, оказывается значительнее и сильнее, чем
последующие описания жизни музыканта в Китае, странной, ни на
что не похожей, но рассказанной спокойным тоном
путеводителя. Оттого важно не приращение нового опыта, но нанизывание
всё новых и новых подробностей, которые, собственно говоря, и
двигают текст.


Очень странно, что в книжке, названной подобным образом, очень мало
размышлений или описаний автора о своих музыкальных
занятиях, пристрастиях, о значении музыки в жизни его персонажа.
Музыка впервые возникает в первой, питерской, части, когда
Батов начинает учиться музыке. И книжка тут же делает мощный
рывок: интонации, которые раздражают на первых страницах,
перестают отвлекать, кажется, ещё чуть-чуть, и повествование
выйдет на совершенной иной уровень игры между искусством и
реальностью, ан нет: случается армия, любовь-морковь и
Симферополь, от которого до Китая уже рукой подать. В Китае
музыкальная тема окончательно сходит на нет, вытесняется этнографией и
подробными экскурсами в общественно-политическое устройство
нашего восточного соседушки. Понятно, почему так: музыка
для персонажа Батова – способ заработка, а не самореализации.


Именно поэтому ему и необходимы все эти трудности и путешествия – не
вширь, но вглубь. Однажды саксофонист уже становился
главным персонажем – в повести Хулио Кортасара «Преследователь»,
где наркоманистый негр Джонни вылетал во время своих джазовых
импровизаций из линейного течения времени, прорываясь
куда-то туда, где не вступала нога человека.


Что же касается пространства... Для Джонни хватало путешествий по
парижской подземке. Если верить Кортасару, между двумя
станциями метро Джонни переживает такой трип, которого вполне могло
хватить бы на сто томов партийных книжек.