Комментарий | 0

Идеология как неотъемлемая часть текста

 
 
 
Первое, что испытывает постсоветский человек при упоминании идеологии, это чувство лёгкой брезгливости и желание отстраниться. Мне кажется это вредным и, возможно, опасным встроенным запретом, своеобразной временной слепотой. Команде корабля пережившего бурю временно не хочется углубляться в тонкости навигации. Корабль почти цел, некоторые друзья выжили, я сам жив… и слава богу! Давайте чуть попозже о том, куда мы плывём и зачем. А в это время уже начинается новая буря, которая меняет само представление о навигации, о том, что такое идеология и кто теперь «мы», экипажи кораблей путешествующих в неизвестности.
 
Первыми шквалами этой лавины изменений стали, на мой взгляд, экономика впечатлений, манипуляции общественным сознанием и, в основе, новая безжалостная мораль эпохи воздействий. Текст (слово) по-прежнему один из инструментов печати этих впечатлений, впечатывания их в нежное сознание потребителя.
 
Рыночная идеология и глобальные сети создали условия для развития технологий управления потребителем. Для себя создавали. Школа политических текстов и реальные военные столкновения государств поддержали развитие этих технологий. Для себя развивали. Даже религиозные конфликты внесли свой вклад. Религиозные институты используют все возможности. Для своих богов, разумеется. Промежуточными итогами креатива этих разнохарактерных творческих коллективов стало уже наступившее будущее, которое условно можно назвать эпохой воздействий. Власти технологий манипулирования сознанием.
 
По словам британского социолога Зигмунта Баумана, мы находимся в периоде «междуцарствия» между временем, обладающим определенностью, и другим временем, в котором прежние способы действия уже не срабатывают. Одной из причин этого он считает провал политики удовлетворения массовых ожиданий.
 
Допустим, я негр и у меня есть мечта. Завтра я расскажу об этом на ступенях мемориала заинтересованным слушателям. Моя речь будет возвышена и благородна настолько, насколько в принципе могут быть возвышены и благородны мои слушатели. Я скажу бывшим рабам: пусть свобода зазвенит с каждого холма…, с каждого горного склона...
 
Маргарет Зулик, профессор университета «Уэйк форест», обратит внимание на импровизационные повторения фразы: у меня есть мечта. Джон Адамс, профессор колледжа Гамильтона, подчеркнёт обилие метафор, использование неожиданных слов, сравнений, идей, которые рождают яркие, незабываемые образы. Профессор международного Французского института под Вашингтоном Даглас ДюБринн обратит внимание на музыкальный характер словесных повторов. По мнению профессора ДюБринна, это будет красноречиво, страстно, глубоко содержательно и очень убедительно. Оценят ли господа саму суть моего текста? Скажут ли они «о, как высоко парит наш брат!». Насколько мне известно, нет. Они оценят эффективность текста. Поскольку взгляд просвещённого современника это «хищный глазомер простого столяра» и мы ценим эффективность (силу слова) выше, чем веру автора, во что бы он там ни верил.
 
Прагматизм не является изобретением нашего времени. В разные времена он ограничивался разными понятиями морали, эстетики, религии. Понятиями предельности прагматизма перед идеями высшего порядка. Новое время и неопрагматизм признал «разумным» беспредельность прагматизма в достижении цели. Цели стали оправдывать любые средства, какие бы тёмные тени за этим ни стояли. Побеждают сволочи, сказали неопрагматики, и кто менее ограничен в выборе средств, тот и победит.
 
Рацио нового времени определяет любую идеологию как инструмент манипуляции. Идеология нового времени считает все остальные идеологии инструментами манипуляции. Мы в затруднении. На основе новой идеологии можно оценить отношения людей и их общностей к социальной действительности, но она не создаёт общностей как таковых.  Общности создают «интересы»: личные, групповые, национальные. В то же время, общности (тексты, авторы) которые обладают своей идеологией, выглядят более цельными и привлекательными. Как если бы идеология была неотъемлемой частью сильной общности и убедительного текста. Мы в затруднении.
 
Допустим, у меня в руке нож и я воткнул его вам в печень. Это светлое стальное лезвие с желобком, который ошибочно считается желобом для стока крови, кончик клинка скошен, на плоскости гравировка «0510».  Но не это привело нож туда, куда он сейчас вошёл, а намерение убить. Не обилие метафор, использование неожиданных слов, сравнений, идей, не музыкальный характер словесных повторов создают силу текста, а намерение автора. Как говорит всё тот же Зигмунт Бауман: вопрос об идентичности изменился - это уже не вопрос о том, «откуда ты», но «какова твоя задача»!
 
Любой текст это магия манипулирования сознанием читателя или слушателя. Современный прагматичный читатель, с многочисленными следами манипулирования на «своей шкуре» (что неизбежно в информационную эпоху), в первую очередь оценивает «задачу» текста, его намерение. Что продвигает автор? Какой контекст предлагает разделить? Какие идеи обусловили автора и печатают моё впечатление? Автор может и не транслировать некую целостную идеологию, но она неизбежно появляется между читателем и текстом в момент восприятия, как способ соотнести контекст реальности читателя и мир текста.
 
Допустим, поэт Б. пишет плохие стихи. Очень плохие. Дурно понятый romantisme,  который с угрюмой настойчивостью зачем-то воспроизводится в начале 21-го века. Поэта Б. хочется придушить после второй строки, чтобы остановить эти бесконечные никуда не текущие воды давно покойных стереотипов. Казалось бы, ну, пишет и пишет. Аллах велик и бог нам всем судья. Сейчас вообще не принято ругать за пошлость. Ставишь лайк или не ставишь, проходишь мимо. Как говорит политолог и журналист Фёдор Лукьянов, рационализация крайнего многообразия без подавления и унификации. Потому что большим вопросом стало, какую территорию нам теперь делить.
 
Государству нужен враг, чтобы сохранить себя как смысловую единицу в глобальном мире, мобилизовать внимание граждан. Человеку нужен враг, кажется, чтобы осознавать реальность и свою силу. Между этими крайностями условного всеобщего и частного затеряны конкретные мы с поэтом Б., которым нечего делить. Ни общих идей, ни идеологической борьбы. Если ты не находишь повода, чтоб сказать поэту Б., что стихи его говно, - здесь что-то не так!J Если серьёзно, когда поэты настолько скучны друг другу, что в пространстве одного времени, одного языка они не находят склада (гармонии) в котором они могут соотнести найденное в безбрежности, то у них просто нет дома.
 
Ветра безбрежны, парус адекватно ограничен. Текст это адекватная ограниченность и концентрация – смысла, идей, времени, пространства. Идеология адекватная духу времени – это точная ограниченность. Не единственная, не уродующая сознание, не прокрустово ложе – но сконцентрированная ограниченность. Если мы долго носили тесную обувь и натёрли ноги (кто-то до полной деформации стопы)… это не значит, что теперь всю оставшуюся жизнь мы будем ходить босиком? или значит? Может быть, идеологий и должно быть несколько – для разной погоды? Рационализация крайнего многообразия.
 
Свод идей организует мир текста, также как и мир автора. Это далеко не всегда один и тот же свод, но это обязательно некий особый синтаксис, последовательность со своими характеристиками «однородности и внутренних связей». Пишите ли вы сказку или политический памфлет – это всегда способ поймать ветер, внимание читателя, внимание собравшихся слушателей. Способ сконцентрировать, связать, собрать воедино, в очередной раз сказать: а сейчас, со всей этой фигнёй, мы попытаемся взлететь.
 
Может быть это и есть, та базовая потребность в самоорганизации, которая приводит к пересмотру собственного порядка идей, к выбору контекста, на который опираешься для создания реальности. И даже к идеологии, как помещению для обмена опытом, стимулу соотнести строй своей речи с чужими порядками. Определяться, время от времени, в адекватных происходящему (множественных!) системах координат.
 
Мы пытаемся создавать миры, имея в виду, по крайней мере, один, который, несомненно, есть. В этом единственном всегда новом мире всё более яростно сталкиваются сущности, которые в прошлом веке производили идеологии, как инструмент борьбы, а в этом… взгляды на мир? образы жизни?... как орудия всё той же древней битвы. Мы изловчимся не замечать этого? Как это сможет не найти отражения в мирах наших текстов? А если и не заметим, то предлагаемый нами встречный свет тоже должен быть достаточно сильным, чтоб осветить по своему эти неуёмные реальности одержимых и фанатиков.
 
Моё многословное приглашение к обсуждению темы, несомненно, ограниченно списком идей, которые обуславливают моё восприятие, и аллергией на стихи поэта Б.
 
Позиция автора ясна, поэтому я надеюсь, что вы с ней не согласитесь.
 
 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка