Лаборатория слова

Сергей Чайкун. Илл. к поэме Н.В. Гоголя "Мёртвые души"

МД у Гоголя – это парадоксальный элемент Делеза. Когда они становятся объектом обмена с помещиками, они выступают как недостаток относительно живых крестьян для последних, но в то же время для Чичикова они добыча, увеличение его призрачного достояния, (не?)номинальная собственность. С другой стороны, они выступают как недостаток для самого Чичикова, поскольку их все же нет в наличии и как избыток для помещиков: они платят за них налог.

Парадоксальный элемент пробегает через две серии: собственно помещиков и поведение Чичикова при разных сделках.

Этот парадоксальный элемент порождает ситуацию дискомфорта для Чичикова, который вынужден скрывать свои конечные цели, и для помещиков, поскольку сделка лишена вещного основания, а непонимание целей Чичикова становится предметом растерянности. Один скрывает знание, другим — его нехватает. Они пытаются выйти из положения ценой того, что каждый из них по-своему приписывает Чичикову то или иное значение, выходя за пределы собственно этой сделки. Так Коробочка предлагает мед и сало, которые Чичиков для ее успокоения обещает взять, Манилов приписывает Чичикову роль светского и образованного человека, Ноздрев  – мошенника. Это все – производительность парадоксального элемента, ветвление серии помещиков, как авторов того или иного мнения и серии Чичикова, как его объекта.

Субъектом этого ветвления Чичиков становится тогда, когда он начинает разрабатывать тему беспокойства мужиков Собакевича.

МД сами по себе существуют в Эоне Делеза. Мы не можем разместить их в реальном времени социальной жизни, в Хроносе. Они в прошедшем, но они же и в будущем. Они – возможность будущего для Чичикова и упущенная в прошлом возможность для помещиков. Поэтому Собакевич, для которого они не вмещаются просто в число, видит их чрез волшебное (увеличительное) стекло. Однако, этот их статус не заключен только в них самих. Очередность посещения помещиков становится в хроническом отношении произвольной. Статус становится производительной силой. Все действие Мертвых душ приобретает характер сновидения, все персонажи — становятся масками. МД — двигатель вечный не потому, что он работает вечно, но потому, что он порождает Эон — мнимую вечность и мнимое прошлое в одном.

Только Плюшкин достаточно наивен, чтобы принять Ч. в качестве благодетеля, то есть без ореола тайны или мистификации. Он не ищет мотивации его персоне.   Зеркальная симметрия в производительности парадоксального элемента приводит к тому, что он сам приобретает черты хронической реальности на сей раз имеющей причинную мотивацию.

Это объяснение хромает в том смысле, что приходится использовать психологическую мотивацию для объяснения сбоя формальной мотивации. В порядке пояснения нашей мыслительной ситуации я сошлюсь на Женитьбу, где сверх персонажей-масок один жених (Стариков) выпадает из серии: реальное лицо, всецело принадлежащее Хроносу. Он отлучается, отсеивается из действия, где дело идет о чуде: Предвечном Женихе Эона (Я имею в виду постановку пьесы в театре Около у Юрия Погребничко. Он придал действию масштабы мистерии – новый Аристофан! Погребничко просто удалил этого персонажа из текста Гоголя.) Возможно, такая отлучаемая фигура, означающая сбой серийности и ее предел, определенным образом иронизирует саму серийность. Приходит в голову Падди Дигнам Улисса. Относительно серии такой персонаж – перечеркнутое означающее, тринадцатый апостол. Он – лишний, он должен появиться, но он должен уйти.

Мифология Чичикова, создаваемая городом, тоже определяется МД как парадоксальным элементом. Дело в том, что МД сами по себе, как означающее, – нонсенс. Душа — нечто по определению живое и даже неуничтожимое. Но это – в большом. В малом как объект ревизской сказки они — нечто преходящее, они должны быть обнулены, со временем списаны. Фактически же они приобретают переходность (меняют собственника), а тем самым неограниченную продляемость, подобную жизни поручика Киже. Итак, двойной нонсенс. Они попадают в эоническую вечность постоянного смещения, сдвига, увлекая за собой и Павла Иваныча.

Во всех городских сплетнях Чичиков приобретает свое значение ценой сделки, он становится таким образом функцией МД. Теперь парадоксальный элемент определяет ветвление серий города и Чичикова, как предмета сплетен. Город ветвится на дамскую и мужскую серию, мужская – на толстых и тонких, сам ПИ на серию возрастания (Наполеон) и убывания (капитан Копейкин).

Катастрофа Чичикова вызвана тем, что мертвость МД выходит из связного состояния в нонсенсе. Она становится фактом: души то эти – мертвые! То же самое было и в том случае, если бы выяснилось, что сделки просто не имели места. И тогда он потерял свое обаяние, загадочность и значимость, но без момента скандальности. Распад нонсенса приводит к тому, хроническое берет верх, и миф коллапсирует. Наступает время Хроноса: мы узнаем прошлое (без всяких обещаний будущего) Чичикова, как последовательность фактических событий.

Сергей Чайкун. Титул к поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»

Такой подход со стороны производства смысла, понимаемого как поверхностный  эффект, позволяет избавиться от надуманной проблемы глубины у Гоголя. Гоголь — гений поверхности (как и Пушкин). Повествовательная техника Гоголя едва ли когда-нибудь может быть извлечена из его биографии и религиозных исканий. Она лежит в измерении собственно письма, или, хотя бы, как полагали прежде, приема.

Гоголь разработал сериальную технику письма, технику в дальнейшем Джойса, Андрея Белого, Павича, Роб Грийе, технику, автором которой Делез считает Кэрролла, первым. Не будучи в отличие от Кэрролла интеллектуальным конструктором, он счастливо избежал его мертвящего схематизма, тошнотворной вымученности и старческих претензий к детству.

Екатеринбург, 2011