Проза

Ум и воображение продолжали работать как бы отдельно от потребностей
похудевшего тела. Фантазия профессионального математика постоянно
стремилась выйти из освоенного теоретического пространства. Проснувшись
посреди ночи, Виктор Петрович рисовал формулы и чертежи на полях
газет, кусках картона, подобранных на свалке. Когда-то Виктор
Петрович работал в научно-исследовательском институте, здание
которого отдано под конторы и офисы, без пропуска туда и войти
нельзя.

Виктор Петрович отказался от должности программиста, которую ему
предлагали, – время тратилось на воображение математических пространств.
Одинокий фанатик, почти бомж, забывший свое имя, научное звание,
и даже название города, в котором живет. Пропитание себе добывал
на свалке, которая была неподалеку от микрорайона, собирал порожние
бутылки и кусочки цветного металла.

Забыл, что когда-то питался в столовых и забегаловках. Буфетчицы
времен «физиков и лириков» подшучивали над закоренелым холостяком,
рисовавшим на салфетках линии и координаты: «Пропадешь ты, дядя
в своих квадратах и треугольниках...»

Теперь ему приходилось варить себе на газовой плите картошку в
мундире. Буханки хлеба ему хватало на неделю. А когда мозг начинал
«гореть» от переутомления, Виктор Петрович позволял себе съесть
ложку сахара, который хранился в отдельном пакете. Перекусив,
попив кипятку, Виктор Петрович снова ложился лицом к стене, выводя
на засаленных обоях разнообразные фигуры и знаки.

Еще до перестройки мнение о Викторе Ивановиче было разным – коллеги
принимали его если не за сумасшедшего, то за человека с большим
«сдвигом». Впрочем, такая репутация не мешала маститым ученым
привлекать его в различные проекты в качестве консультанта. А
в разработке теории космической математики Виктору Петровичу не
было равных, его идеи разносились по научным журналам, подхватывались,
отшлифовывались до самостоятельных авторских открытий. Новую теорию
Вселенной у него пытался украсть хваткий начальник отдела, однако
рассеянному Виктору Петровичу, кто-то подсказал, что его попросту
обкрадывают, и даже в соавторы не берут. И тогда Виктор Петрович
ввел в проект несколько зашифрованных формул. Не зная ключа к
ним, невозможно было свести концы с концами. Начальник представил
украденный проект на международном симпозиуме и потерпел фиаско.
А Виктор Петрович вскоре был понижен в должности, затем уволен.
Но право первооткрывателя теории все равно осталось за бывшим
шефом, имя его было внесено во все каталоги.

Виктора Петровича этот факт абсолютно не волновал. Он продолжал
работать над множеством других теорий, забывая их, и вновь возвращаясь
к полустертым рисункам на обоях.

Квартира Виктора Петровича состояла из одной захламленной комнаты.
Последнее время к нему никто не заглядывал. Даже охотники за жилплощадью,
охмурявшие одиноких владельцев квартир, оставили его в покое.
Кончалось последнее ведро картошки, и Виктор Петрович начал подумывать
о прокорме: надо где-то работать! Программистом, грузчиком, кем
угодно.

Он встал с дивана и впервые за два месяца посмотрел на себя в
зеркало: худое, заросшее редкой щетиной, лицо, заострившийся нос.
К старой выцветшей рубашке налипла картофельная шелуха. Гроздья
формул вспыхнули в его мозгу, – он машинально вычислил пространственные
координаты каждой кожуринки относительно линии позвоночника. Мозг
просил работы.

Ветер шевельнул под окном верхушку тополя. Движение ветвей ученый
мысленно разворачивал в виде забавной синусоиды. Окружающий мир
можно смоделировать. Другой вопрос – зачем? Кому понадобиться
модель вселенной, умещающаяся на ладони?

Последние дни Виктор Петрович много работал, создавая универсальную
формулу человеческой жизни. Формула получалась объемистой, и никак
не хотела умещаться на разодранных кусках картонного ящика.

…Объявление появилось той же ночью – на засаленных обоях в свете
луны – неяркая, но вполне разборчивая надпись:

ПРИГЛАШАЕМ РАБОЧИХ ВО ВТОРОЙ КИОСК.

И все. Ни номера телефона, ни адреса.

Виктор Петрович зевнул торопливым голодным зевком: такая работа
не для него. Он ничего не смыслит в торговле. И в то же время
мелькнуло соображение: а почему бы и нет? Многие из его бывших
коллег ушли в бизнес, некоторые процветают. Надо бы взглянуть
на этот загадочный киоск.

Реклама на обоях слабо вспыхивала через каждый час с утомительным
однообразием. Расположение букв напоминало геометрический фрагмент
последней теоремы Виктора Петровича, называвшейся «Влияние пространственного
расположения звезд на математические и материальные способности
человека».

В два часа ночи объявление исчезло, Вместо него появился рисунок
городских улиц. Направление стрелок указывало путь от дома к киоску.
Судя по масштабам карты, киоск располагался совсем неподалеку,
рядом со свалкой. Лишь на рассвете Виктор Петрович заснул.

На завтрак он съел три вареных картофелины, выпил стакан кипятку,
съел не одну, а целых три столовых ложки сахара – в голове словно
бы пронесся приятный бодрящий ветерок. Достал из шкафа потертый
костюм, оделся, почистил туфли остатком прогорклого маргарина
и отправился на поиски нужного объекта. Пожилой ученый медленно
брел по улице, и вчерашние стрелки, указывающие маршрут, словно
бы сами собой высвечивались в его памяти.

Ночью был дождь, от асфальта тянуло прохладой. Лужицы весело сверкали
нефтяными разводами.

«ГОРОД УЧЕНЫХ И СТРОИТЕЛЕЙ ВСТРЕЧАЕТ ПЕРЕСТРОЙКУ НОВЫМИ

ДОСТИЖЕНИЯМИ!»

– старый потускневший плакат, укрепленный на торцовой стене шестнадцатиэтажного
дома. Виктор Петрович невольно вздохнул.

Воздух прогревался, становился сухим и жарким. На потертый лацкан
пиджака села пушинка тополя, и Виктор Петрович в тот же момент,
по привычке, вывел в уме ее пространственную формулу, думая о
своей незавершенной работе: голографическая модель звездной системы,
когда наблюдатель будет одновременно находиться во всех ее точках.
Это равносильно распылению мозга на миллиарды клеток. Вопрос «зачем»
перед Виктором Петровичем никогда не стоял. Проблема была интересна
сама по себе, и этого достаточно. Вся его жизнь состояла из подобных
открытий, практический результат которых чаще всего равнялся нулю.

Завернув за угол, он увидел трамвайные рельсы, отблескивающие
солнечными зайчиками. Перейдя по другую сторону насыпи, очутился
на тропинке, ведущей к шоссе, за которым располагалась свалка-кормилица.
Рядом с кучами отбросов стояли два киоска: один с пыльными стеклянными
витринами, за которыми виднелись пустые полки, и второй, похожий
на металлический гараж с массивной стальной дверью.

Виктор Петрович остановился возле нее, рассматривая забавные,
на его взгляд, потеки ржавчины. Из дверной щели веяло странным
запахом. Появились меловые знаки, почти смытые недавним дождем.
Виктор Петрович с удивлением узнал некоторые из своих формул.
Другие были ему непонятны, но чрезвычайно интересны. Губы ученого
зашевелились, читая эти странные знаки. Затем он робко постучал
в дверь, посыпались кусочки горячей ржавчины.

В дверной щели вспыхнула полоска света, затмившая на миг свет
солнца, затем сразу погасла. Ученый одернул пиджак, пригладил
волосы, – двери начали открываться. За спиной, по шоссе, проносились
невидимые автомобили. На свалке, в грудах мусора, копошились бродяги.
По всей округе разносились запахи свалки. Неподалеку бродила стая
ленивых собак с репьями в хвостах.

Дверь открывалась медленно, дергалась, словно ее распахивал неисправный
механизм.

«Какая тут может быть работа?» – уныло подумал Виктор Петрович.
Наконец дверь полностью открылась. Виктор Петрович споткнулся
о металлический порог, и очутился в огромном помещении, напоминающем
по размерам авиационный ангар. Пол здесь был абсолютно гладкий,
чистый, из неизвестного материала. Внизу, под полом, что-то равномерно
гудело. Подошвы стареньких туфель Виктора Ивановича нагрелись,
ногам стало горячо. Ему вдруг почудилось, что сзади кто-то появился,
возник и дышит... Обернувшись, увидел квадрат дверного проема,
слепящие лучи солнца, участок свалки, над которым кружили грачи.

Чем дальше Виктор Петрович заходил вглубь «киоска», тем огромнее
казалось помещение. Судя по всему, здесь никогда ничем не торговали,
и товаров не хранили. Ангар в глубине своей расширялся вверх и
вниз до необъяснимых размеров. Виктор Петрович, прикидывая в уме
кубатуру «киоска», и диву давался,– кому и зачем понадобилось
такое сооружение?

Пространство, теряющееся во мгле, влекло его своими формальными
неожиданностями. Он без устали шагал вперед, чувствуя, как нагреваются
пятки через подметки обуви. В сумраке ангара он видел сбитые носы
своих туфель. На беспредельном по высоте потолке все отчетливее
проступали точки звезд. Расположение и блеск их были незнакомы
Виктору Петровичу. Он понимал – это чужие звезды, которые невозможно
увидеть с Земли.

Кто-то неизвестный хотел ему предложить работу в этой пустыне...
Что нужно делать? Скорее всего, это розыгрыш одного из бывших
коллег, приватизировавшего военные склады.

С улицы все еще доносились звуки: гуденье автомобилей, голоса
людей, копошащихся на свалке, лай собак. Он оглянулся – через
маленький квадрат двери потоком бил дневной свет. Крохотные точки
грузовиков-рефрижераторов с натужным ревом шли в гору. Звенел
трамвай, огибающий серые высокие дома.

Неожиданно слева и справа возникли фигуры в темных комбинезонах
с металлическими бляхами на груди. В сумерках различались плоские
лица и круглые, словно у клоунов, носы. Эти ребята мало напоминали
«крутых». Виктор Петрович догадался: это не люди, а роботы.

– Меня тут приглашали… – Виктор Петрович обернулся к одному из
незнакомцев. – Какая здесь для меня работа?

Ответа не последовало. Выражение лиц охранников совершенно не
изменилось. Один из них вынул круглый диск и поднес его к глазам
Виктора Петровича. Тот остановился. На золотистом кружочке горели
слова:

– Зачем? – воскликнул незадачливый ученый.

Диск ответил невразумительными знаками. Виктор Петрович понял,
что влип в неприятную историю. Он хотел повернуть обратно, к светлому,
уменьшившемуся до размеров булавочной головки квадратику двери,
но великаны вежливо его придержали. Затем оба куда-то исчезли,
словно растаяли в воздухе, а дверь ангара закрылась, лязгнул замок.
Все погрузилось во тьму, лишь над головой мерцали близкие крупные
звезды. Под их светом отблескивал гладкий пол.

В отчаянии Виктор Петрович треснул кулаком по темному воздуху,
полагая, что перед ним пустое пространство. В тот же миг ему показалось,
что из кулака посыпались искры, – удар пришелся в невидимую прозрачную
стену, загудевшую глухо и равнодушно – ба-а-мм! – словно припев
забытой молодежной песни. Кулак в темноте вспух, покрылся душистой
липкой кровью.

Виктор Петрович ничего уже не боялся, но в тот момент его с неожиданной
силой охватило чувство горечи по оставленному миру, по его красоте,
которую не описать никакими формулами, против которой бессильны
тьма и хаос. Он ненавидел дурную бесконечность, пусть даже она
имеет конкретный математический знак, означающий одновременно
слияние и разделенность двух кренделеобразных сущностей. Всегда
что-то огромное, страшное сметает рано или поздно выдуманные знаки,
но беспокойный человеческий ум придумывает все новые и новые.

«Надо было попросить у э т и х хотя бы аванс…» – Виктор Петрович
почувствовал обычный приступ голода, облизнул кулак, влажный от
теплой сочащейся крови. – Мне надо купить картошки, хлеба, чтобы
я смог закончить теорию бесконечности условных секторов. И за
квартиру давно не плачено…»

Он вдруг осознал, что лишен теперь даже своего мучительного и
в то же время творчески счастливого существования. Как и все люди,
Виктор Петрович знал, что рано или поздно умрет, и относился к
этому факту спокойно. Но сейчас он почувствовал, что ему жутко
хочется еще немного пожить. И не только ему – в сумерках «киоска»
затаилась непонятная угроза для всего мира, который Виктор Петрович
еще помнил и отстраненно, с горькой усмешкой, любил. Наступил
единственный момент в его жизни, когда он, забыв о науке, подумал
о себе.

Он хотел нашарить в кармане расческу, чтобы причесать жидкие,
отросшие за полгода волосы, но с удивлением обнаружил, что это
не карман, но эластичная сфера, уходящая в бесконечность, веющую
холодком. Виктор Петрович испуганно выдернул руку обратно, удивляясь
тому, что разработанная им теория перпендикулярных непересекающихся
миров так легко воплотилось в осязаемую жизнь. Внутри каждого
человека есть звездные силы, обнаруживающиеся иногда неожиданно
и счастливо. Космически-косматое нутро вдруг вскипает и поворачивает
человека к новым возможностям.

Виктор Петрович прошагал еще метров двести вглубь «киоска», чувствуя,
как под ногами усиливается жар и гул неизвестных машин. Присел,
потрогал отполированную поверхность пола, и тут же в одном месте
ладонь почуяла рассыпчатый материал, напоминающий песок. Ученый
торопливо разгреб его пальцами и увидел окошко из прозрачного
материала – оттуда брезжил свет. Это был иллюминатор внеземного
космического корабля, застрявшего в непривычном веществе нашего
мира. Оранжевый факел пламени с ревом вырывался из двигателя непонятной
конструкции – такие аппараты, по предположению Виктора Петровича,
никоим образом не могли передвигаться в околоземном пространстве.
Он также обратил внимание на фактуру пламени, недаром среди бывших
коллег он считался специалистом по теории плазмы.

«Т а к ничто не может гореть!» – воскликнул он про себя, приникая
к иллюминатору. Само пламя казалось ему живым и разумным. Такой
возможности он никогда не сбрасывал со счетов и в прежние времена.
Но сейчас он наблюдал перед собой научный факт: «пламенное существо»,
очутившись в пределах Земли, потерпело бедствие, заболело непонятной
для него земной болезнью… Странный, фантастических очертаний город
возник перед взором нищего ученого. Огненные люди подавали ему
отчаянные знаки, моля о спасении.

Виктор Петрович на секунду поднял голову от окошечка, заметив,
что внутри «киоска» стало светлее – на горизонте появились холмы,
а с неба словно бы спустились звезды. Он встал, чтобы оглядеться
вокруг, наступил нечаянно на иллюминатор, хрустнувший, словно
тонкий осенний лед, и вдруг почувствовал, как проваливается в
жаркую бездну…

Все было потеряно: любимая наука, бедная жизнь с остатками увядшей
картошки, и даже «киоск», в котором он мог стоять на своих ногах.
Голова ученого коснулась кипящей огненной массы, и он закричал,
ощущая как весь его организм, и самое сердце вспыхивает, разделяясь
на отдельные атомы…

Виктор Петрович не погиб: после вспышки небытия, он почувствовал,
как тело его спекается в новые, перерожденные огнем частицы. Теперь
он был другим человеком, из которого словно бы испарились остатки
старой жизни. Души умирающих огненных существ, теснясь и толкаясь,
торопливо вселялись в него. Пламя, вырывавшееся из гигантского
сопла, потухло. Виктор Петрович отчетливо слышал, как сердца незнакомых
существ бьются в нем тревожными искрами. «Я этого
не хочу! – подумал он. – Я и сам по себе был достаточно неземным
человеком.

...Увидел знакомый пейзаж микрорайона. Шуршала под башмаками сохлая
трава. Та же свалка, шоссе с мчащимися автомобилями. «Второй «киоск»
исчез, хотя первый все также поблескивал пыльными, наполовину
выбитыми стеклами.

Вечерело. Солнце освещало яркие, будто из сахара, кубики домов.
Виктор Петрович нашел среди них свой, и разглядел окно своей квартиры
на восьмом этаже – грустная черная точка. Дорога, ведущая к микрорайону,
извивалась в виде ленты Мебиуса, – Виктор Петрович только сейчас
обратил на это внимание.

– Иди! – с неба донесся властный и спокойный голос. Виктор Петрович
медленно двинулся вперед на ослабевших ногах. Дорога, похожая
на восьмерку, вольно раскинувшуюся на вечерних холмах, вспыхнула
таинственным серебристым блеском.

Надвигалась грозовая туча, пологом нависая над окраиной. Прозвенел
одинокий трамвай, медленно ползущий на холм. Спотыкаясь на кучах
мусора, ученый выбрел на асфальт.

– Сейчас ты увидишь скобу и приподнимешь крышку люка!.. – раздался
тот же голос.

Пройдя до середины петли Мебиуса, Виктор Петрович увидел полупрозрачную
скобу. Приподняв ее, обнаружил предмет, напоминающий морскую раковину.
Она сама открылась, словно шкатулка, внутри которой лежала влажная
золотистая капля.

– Что это? – удивился Виктор Петрович.

– В капле – начало вашей новой истории, – ответил голос. – Брось
ее на землю и Зерно прорастет.

Виктор Петрович вылил поблескивающую каплю на траву, проросшую
между куч щебня. Капля с шипением покатилась по кустам, увеличиваясь
до размеров снежного кома, затем дома, микрорайона, всего города,
и с ураганным ревом устремилась вдаль и вширь. Она становилась
все больше и больше, сминая парк, колесо обозрения, накрывая город
и окрестности.

…Никто из жителей города не заметил, что мир вокруг переменился,
в том числе внутри каждого из них. Многие решили, что это сегодня
такой странный дождик прошел.