Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

(отрывки из романа)

Начало

Окончание

* * *

– А потом приехала «Скорая», точнее – труповозка, и нас с тобой
повезли в морг.

Я, голый, лежу под одеялом на огромной кровати, а перед ней, в
белой рубашке VERSACE и брюках ARMANI дефилирует парень, вместе
с которым за несколько часов до того меня расстреляли перед подъездом
Алекса. Рядом со мной, примостившись на краешке кровати, сидит
симпатичная бледная девушка с прямыми черными волосами до плеч
в белом, с большими цветами в тон волосам, платье от CARACTERE.

– Отлично, – говорю я парню. – Только – Вы уж извините – я не
запомнил, как тебя зовут. Когда ты представлялся, я лежал в пластиковом
мешке и думал в первую очередь о том, как бы оттуда выбраться.

– Я – Стас.

– Отлично, – повторяю я. – Так что произошло потом?

– Потом я пришел в себя, высадил из машины охуевших санитаров,
отогнал «Скорую» в ближайший тихий дворик и занялся твоей реанимацией.

– Очень интересно, – с заметным сомнением произношу я. – А зачем
тебе было нужно меня реанимировать?

Мой новый знакомый ничуть не смущается:

– Во-первых, я чувствовал, что ты жив-живехонек. А, во-вторых,
я видел тебя вчера ночью спящим в кресле на первом этаже библиотеки
в Нескучном саду, и понял – ты из одной компашки с Алексом и этим...
как его?

– Фельдманом, – догадываюсь я.

– Я прав?

– Да. С недавних пор.

– Как тебе удалось быстро меня, как ты говоришь, реанимировать?

– Ничего сложного. Одна пуля попала тебе в грудь, немного выше
сердца, другая – и вовсе в предплечье. Мне пришлось куда хуже.
Но ты бы и сам без труда скоро пришел бы в себя, я лишь немного
тебе помог. Вытащить пули и заживить раны – хуйня.

– Понял, – киваю я. – И все равно спасибо. Скажи, зачем ты ехал
к Алексу, если не секрет?

– От вашей компашки ничего не скроешь, – отмахивается от меня
Стас. – Кто-то убил президента. А так как на нас твой Фельдман
повесил всех собак, я понесся оправдываться перед Алексом, пока
арбалетчики не перестреляли Группу.

– Стоп! – говорю я. – Я ничего не понимаю! Президент мертв?

– Да, умер пару часов назад.

– Он умер насильственной смертью?

– Как бы нет.

– Что значит «как бы»?

– Его прикончило воспаление аппендикса. Аппендицит, короче говоря.

– Слушай, но это бред! Пропустить симптомы аппендицита – это надо
постараться! При нем живот разрывает на части, хоть на стенку
лезь. Над президентом постоянно трясется уйма врачей.

– Я слышал о формах аппендицита, при которых живот болит не очень
сильно. Правда, я согласен с тобой – пропустить аппендицит у президента
почти нереально. Он ни с того ни с сего рухнул во время заседания
генштаба, и издох, когда его довезли до ЦКБ. Дерьмо, скопившееся
у него в аппендиксе, хлынуло в кровь. Песенка спета. Я не верю
в промах врачей. Президента кто-то убил. Бессмертные, арбалетчики,
наши братства, какие-нибудь колдуны – я не знаю. Только это были
не мои ребята.

– Давай ты постараешься строить свой рассказ последовательно?
– прошу я. – А то мне вообще ничего не понятно.

– Извините что перебиваю, – прерывает нас девушка. – Стас, где
твоя машина?

– Audi? – переспрашивает Стас. – У дома Алекса. Хотя, может быть,
ее угнали, или сожгли. Невелика потеря. Клайд, ты задавал вопрос…

– Да. Для начала: кто такие арбалетчики? Я второй раз о них слышу,
и мне никто не говорит, кто это.

– Это такие мудаки с арбалетами! – хохочет Алекс. – Тебе бы о
них расспросить Фельдмана, или Алекса, на худой конец. Я понял
так: арбалетчики прессуют тех, кто не в ладах с главными шишками
нашего потустороннего сообщества. И они, в отличие от кекса с
«калашом» и в толстовке Nirvana, случись чего, легко пришьют и
тебя, и меня. Неужели тебе о них не рассказывали?

– Нет, – удивляюсь я. – Может, Фельдман не успел? Другой вопрос:
что такое братства, если не секрет?

– Как я узнал вчера, такие как мы с Гудрун и остальные
участники Группы, давным-давно объединились в братства.
Братства договорились между собой не бороться за господство над
миром. Ну а Кампания представляется им такой борьбой. Мало того
– они, похоже, вообще нас не признают, ведь Группу создавал не
один из членов братств. Братства наняли арбалетчика, убили основателя
Группы, и, я думаю, с удовольствием сделали бы то же самое и с
нами, но им помешали беспорядки в Москве. Представители братств
даже не могут сюда прилететь. Что они будут делать теперь – ума
не приложу, аэропорты закрыты, в городе чрезвычайное положение…

– Чрезвычайное положение?! – испуганно выдыхаю я.

– Генштаб ввел его после того как сдох президент.

– И что теперь будет?

Стас, покачав плечами, прислоняется к стене напротив кровати:

– Ничего. Мы не можем ни участвовать в Кампании, которую начали,
ни помогать нашим сторонникам, пока из Европы, или откуда там,
не прилетят представители братств. Но мы, в целом, довольны: Кампания
набрала ход, нам нечего беспокоиться. Даже если братства отправят
нас в вечную ссылку за Полярный круг, мы посчитаем цель достигнутой.
Революции в России вряд ли что-то повредит. Вопрос во времени
и в количестве жертв. Если братства захотят, чтобы мы всех успокоили,
мы предложим им довести Кампанию до конца.

– Я в упор не понимаю, из кого состоят эти братства…

– Из таких как мы. Ты еще не догадался, кто мы
такие? – прыскает со смеху Стас.

– Нет, – бормочу я.

– Фильм «Интервью с вампиром» видел?

– Ты же не боишься солнечного света!

– Почему? Боюсь. Терпеть его не могу, хотя не рассыпаюсь в пыль
при виде солнца. Для особо чувствительных есть специальные кремы,
маски, лосьоны. Ты никогда не догадаешься, что, например, в ресторане
за соседним столиком сидит один из нас. Мы внешне
не отличаемся от обычных людей. Только клыки очень острые, – Стас
задумчиво проводит языком по верхним зубам.

– Хоть кровь-то вам нужна?

– Кровь нужна. Мы без нее не умираем, а становимся вялыми и слабыми.
Я бы не смог быстро поставить тебя на ноги, не попей недавно крови.

– Понятно, – говорю я, ничему не удивившись. – Но как же удалось
основателю вашей Группы сделать вас… такими,
если он не принадлежал к братствам?

– Мы сами этого не знаем, – печально вздыхает Гудрун. – Его –
Стас упомянул об этом – недавно убили. Есть еще один человек,
мы не можем его найти.

– К слову, Алекс знал Андрея, основателя Группы, – дополняет Стас.

– Терского?! – вырывается у меня.

– Верно, – удивленно тянет Стас. – Вы были знакомы?

– Шапочно. Мы с Алексом встретили его за день до убийства.

– Ты случайно не слышал о его девушке?

– Нет. Алекс лишь давал мне почитать рассказ, написанный Андреем.

– Рассказ мы читали, – говорит Стас. – От него толку – ноль. Но,
ничего, мы справимся.

– А что будет потом, когда Кампания закончится? – спрашиваю я.

– После того как не будет этой долбанной Системы? Мы съебемся
куда-нибудь, если нас не замочат арбалетчики, а с братствами,
глядишь, как-нибудь договоримся, – говорит Стас. – Как говорится,
я с оптимизмом смотрю в будущее. Кстати, насчет арбалетчиков и
насчет «съебемся»: с тобой приятно трепаться, но, кажется, тебе
пора ехать. Думаю, ни арбалетчики, ни ребята из братств не будут
рады познакомиться с тобой, если нагрянут сюда. Ты ведь отправишься
к Алексу? Замолви за нас словечко – думаю, Алекс тебе поверит,
а я лучше отдохну. Нормально?

Я соглашаюсь:

– Только мне надеть нечего.

– Гудрун сейчас принесет твою одежду. Она выстирана, и, наверное,
уже высохла.

– Но майка и куртка прострелены…

– Нет проблем. Забирай мою рубашку – ты, конечно, выше меня, зато
я шире в плечах – тебе подойдет. Хотелось бы подарить тебе что-нибудь
поинтересней, но ничего в голову не приходит. Извиняй, next time
– надеюсь, не в последний раз видимся.

Когда я в прихожей завязываю шнурки кроссовок, провожающий меня
Стас произносит:

– Ты поосторожней со своими друзьями. Чувствую, они те еще коллаборационисты.
Во всяком случае, мне так показалось. Возможно, я ошибаюсь. Зато
ты мне понравился.

Отвезти меня к Алексу берется Миша – мы спускаемся в подземный
гараж к антрацитовому BMW Z4.

* * *

– Любая рыба избегала его заплывшего ебала! – я не могу удержаться
от цитаты из «Мухоморов», видя Алекса (короткая синяя водолазка
BURBERRY, серые брюки PRADA) забравшегося с ногами в кресло напротив
двери единственной комнаты его квартиры.

Сквозь тонкую штору бьет послеполуденное солнце, заливая пространство
мертвящим светом. В дальнем углу комнаты – огромные (видимо, купленные
буквально на днях – вокруг валяется упаковка) колонки GENEVA LAB
с подключенным к ним iPod’ом APPLE. Играет Oasis, песня She’s
Electric c альбома 1995 года What The Story Morning Glory. Рядом
с креслом, торцом к стене, стоит письменный стол, на котором лежат
ноутбук APPLE, арбалет, пачки стодолларовых купюр, плотно исписанные
листы и зеркальце с дорожками порошка. Это зеркальце, вкупе с
белым пятном на носу Алекса, и наводит меня на мысль о том, что
кокаин Алекс купил явно не для того, чтобы своим самопожертвованием
сохранить здоровье отечественным тусовщикам и топ-менеджерам.

Алекс поднимает на меня глаза:

– Зайка, неужели ты еще не сдох?

– Нет. Но я сегодня много над этим работал.

– Ладно, я шучу. Я рад тебя видеть. Кстати, как ты вошел?

– Входная дверь была открыта. Через стены я, в отличие от тебя,
пока ходить не умею.

– Я тоже не умею, – недовольно фыркает Алекс. – Поясни, пожалуйста,
что ты этим хотел сказать?

– Одну минуту. У нас есть первоочередное дело, давай его решим,
– я вне себя от ярости и обиды, и не очень стараюсь скрыть это,
но Алекс – под коксом, а потому – совершенно непробиваем. – Я
сегодня познакомился со Стасом, – я выдерживаю паузу, ожидая реакции
Алекса, но тот лишь непонимающе смотрит на меня. – Со Стасом из
Группы. Нас расстреляли из автомата перед твоим подъездом, а потом
мы очень мило поговорили.

– Расстреляли из автомата? Вот дела! Это все что ты мне хотел
сказать?!

– Стас просил передать, что Группа не убивала президента.

– Не убивала? – переспрашивает Алекс. – Ну да, наверное не убивала.
Надо бы позвонить Фельдману. А вообще, это не важно. Представители
братств – ты же знаешь о братствах? – добрались до Москвы, и очень
скоро они найдут Группу.

– Давай, звони Фельдману, – нервно требую я.

– Зайка, – театрально взмахивает руками Алекс. – Честно говоря,
мне в лом. Ситуация, поверь мне, того не требует. Плюс, Фельдман
наверняка в курсе всего.

Я сжимаю кулаки:

– Тогда я позвоню Фельдману сам.

– Не надо, зайка, – Алекс ерзает в глубоком кресле, – к чему лишний
кипиш?

– А к чему тебе лишний кипиш?

– Какой кипиш?

– Кипиш с подделкой, зайка.

– Правда, я клево пошутил? – с издевкой произносит Алекс.

– Ты? Пошутил?! – я готов броситься на Алекса.

– Well, what the story morning glory, – Алекс механически повторяет
за Лиэмом Галлахером строчку песни. – Я здорово придумал, да?
История с Брюсом – ты догадался – тоже была наебкой.

– Ты, ублюдок, может, и круто придумал, только, скажи мне пожалуйста,
какого хуя? – мне кажется, я говорю это так, что, на месте Алекса,
сам, испугавшись, побыстрей забился бы под шкаф. Однако либо я
переоцениваю свою убедительность, либо порошок подавил алексов
инстинкт самосохранения.

– Ну, мне было надо как-нибудь тебя отвлечь, – бормочет он. –
Чтобы ты, с одной стороны, потихоньку привыкал к новой жизни,
а, с другой, не задавал бестолковых вопросов. Откуда мне было
знать, согласился бы ты, если б я неделю назад, когда приехал
к тебе в гости, вывалил все как на духу.

– А если сейчас меня не устраивает мое состояние?

– Не ври, – отмахивается от меня Алекс, – если бы это действительно
было так, ты бы сегодня умер после того как в твоем организме
оказался лишний свинец. Бессмертный, если теряет волю к жизни,
довольно быстро помирает. Поэтому, зайка, не ври – ты доволен.
А вообще, видя тебя столь встревоженным, у меня возникает желание
сгрести весь кокс на ладошку и силком запихнуть его тебе в нос.
Кстати – угощайся.

– Нет, зайка, – говорю я. – Сначала скажи: ты подговорил Сюра?

– И в мыслях не было. Я просто подбросил ему листок.

– А почему ты соврал мне, что Фельдман видел текст и атрибутировал
его?

Алекс, до ушей улыбаясь, заливается краской, долго в задумчивости
ерошит свои светлые волосы:

– Только не обижайся на меня, зайка. Когда мне в голову пришла
эта фишка с манускриптом, я долго соображал, кто мог его написать.
Вот и придумал орфиков – текстов от них осталось мало, изучены
они слабо…

– Выбрал бы Анаксимандра, _ ¹ – с
ухмылкой бросаю я.

– Представь, я думал о нем: сплошная алхимия, что может быть круче!
Но если бы у тебя в голове появилась мысль, будто этот текст принадлежит
Анаксимандру, ты бы рванул прямиком в Оксфорд, или в Сорбонну
трещать о своем научном открытии. А мне надо было, чтобы ты всего
лишь прокатился со мной в Глинки.

– Ты и это подстроил.

Wonderwall – последний трек альбома – закончился, и, стоящий на
реверсе iPod перешел к первой песне – Roll With It.

– Есть такой нюанс. На природе оно сподручнее.

– И мои глюки у Сюра…

– Погоди, какие глюки?

– С большим залом, в котором показывали «кино».

– Понятия не имею, зайка. А вот предисловие для сюровской книжки
– да, это моих рук дело.

– Так это ты написал его?

– Я? Нет. Зато я уломал Фельдмана его написать, предварительно
заставив читать твои публикации. Если бы Фельдман не стал копировать
твой стиль письма, ты бы сразу обнаружил подделку. Затем я незаметно
скопировал текст на жесткий диск твоего ноута, когда неделю назад
пришел к тебе в гости. Мне надо было, чтобы ты не отвлекался на
пустяки от маленьких приключений, которые я приготовил.

– К чему еще ты приложился? – спрашиваю я.

– Разве что к твоей «смерти». И, разумеется, к твоей с мелюзиной.
Составная часть инициации и детки в одном флаконе – каждый из
нас должен оставить детей.

– А как же вечеринка?

– Ну, мне, конечно, было необходимо не спускать с тебя глаз. Тут
весьма кстати подвернулся АЖУР со своим юбилеем. Не было бы АЖУРа,
придумал бы что-нибудь другое.

– Не сомневаюсь. А Фельдман в чем поучаствовал?

Алекс нервно смеется:

– Фельдман? Ни в чем. Он был против тебя. Разве что палки в колеса
не ставил. Но ничего, я и его уломал, и остальных.

Я не знаю, что и думать. Алекс, наверное, предполагал – я буду
ему безумно благодарен. Неисключено, он был прав в своей – куда
уж там – довольно остроумной затее с моим постепенным втягиванием
в мир сакрального. Однако я не испытываю эйфории от своего бессмертия.
Я отчего-то – может быть, от стресса, в котором я постоянно находился,
а, возможно, от того, что осознание подобных вещей приходит после
– не чувствую обрушившегося на меня чуда. Это при известии о том,
что ты нежданно-негаданно стал обладателем пары миллионов долларов,
начинаешь прыгать до потолка. Здесь же на первый план выходит
чувство опустошения и досада: будто в детстве, разбирая машинку
на дистанционном управлении, обнаруживаешь внутри вместо доброго
духа провода и батарейки.

Я замечаю – уже четверть часа я стою перед Алексом навытяжку,
а потому, отодвинув в сторону зеркало с кокаином, сажусь прямо
на стол, склонившись над Алексом:

– Зайка, скажи мне, к чему этот цирк с конями? Я понимаю, тебе
хотелось сделать мне подарок в виде вечной жизни, ты хочешь как
лучше, но ведь сакральное – не шинель, которую можно перекроить
на фрак.

Алекс обреченно мотает головой, затем грустно смотрит на меня
снизу вверх, и, неожиданно хриплым голосом говорит:

– Ты не понимаешь. Я тебя люблю.

Мне сразу приходит на ум, что Алекс произнес эти слова не так
как их говорят друг другу друзья, и оказываюсь прав:

– Я давно тебя люблю, – продолжает он, – с тех пор как мы познакомились,
на первом курсе, в общаге, когда тебя подселили в мою комнату.
Это было самое сладкое время: помнишь, у тебя сломалась кровать
и мы чуть ли не полгода спали вместе? Я понимал, что ты не захочешь
быть со мной и долго не знал как это изменить.

– Зайка, я и сейчас… – ошеломленно бормочу я, перебив Алекса.
Как ни крути, это признание изумляет меня больше, чем секс с хвостатой
девицей.

– Погоди, не перебивай меня, – просит Алекс. – Сначала дослушай.
Итак. Я понимал – что бы ни случилось, ты вряд ли захочешь быть
со мной. Но после того как меня инициировали, появилась надежда.
Я долго, несколько лет, вылизывал задницы всей этой кодле – тем
кто выше Фельдмана – убеждая их в твоей необходимости. Они сначала
слали меня на хуй, а потом, мало помалу, начали поддакивать. Зато
нашего Илюшу не проведешь – он уперся, и, в результате, так и
не одобрил моей затеи. Я решил, что, если никто кроме Фельдмана
не возражает, я инициирую тебя сам, а потом просто поставлю Фельдмана
перед фактом. Тебе я тоже не стал ничего говорить. Зайка, я ведь
видел – ты, несмотря на приступы паранойи, сильно любишь мир,
и твое согласие показалось мне необязательным. Вот я и решил ничего
тебе не говорить – не только оттого, что у тебя могла поехать
крыша. Ты ведь мог случайно проболтаться Фельдману, или, скорее,
он сам учудил бы что-нибудь: тебе бы небо с овчинку показалось,
какое тут бессмертие. Илюша – тот еще тип: ты его, считай, не
знаешь. Как видишь, у меня все получилось. Ты, я, вечность лишь
для нас двоих. Увидишь, зайка нам будет хорошо вдвоем.

– А как же Оля?

– Оля? – брезгливо произносит Алекс. – Эта тупая, мерзкая блядь?
Мне же нужно было прикрытие: здоровый парень, а бабы нет. Оля
– отличный вариант: скандалы устраивает еще те, трахаться с ней
почти не надо.

– Зачем тебе было скрывать свою…

– Тогда ты бы воспринимал любую идею, любое предложение, идущее
от меня как попытку тебя соблазнить, – говорит Алекс, втянув носом
порошок с зеркальца. – Мне нужен ты, зайка. Только ты. Больше
– никто!

Я закрываю лицо руками:

– Но разве история с моим бессмертием – не попытка меня соблазнить?

– Ни в коем случае! – Алекс явно разволновался. Он вскакивает
с кресла. – Я люблю тебя, и не хочу, чтобы ты умер! А теперь мы
будем вместе, всегда вместе, без всяких оговорок, слышишь?!

– Алекс, не надо… – я еще сильнее зажмуриваю глаза под закрывшими
лицо ладонями. Ногти больно впиваются мне в лоб.

Открыв глаза и немного раздвинув пальцы, я, к своему неудовольствию,
замечаю, что ничего не изменилось: Алекс смотрит на меня идиотски,
по-пидорски улыбаясь. Пятно на его носу увеличилось: видимо, Алекс
успел быстро втянуть новую порцию «снега». Я не представляю, сколько
он успел вынюхать, но, наверняка, парой грамм дело не ограничилось
– Алекс начинает заводиться:

– Почему ты не смотришь на меня? Разве ты не любишь меня?

– Нет, зайка, – выдавливаю я.

Преисполненный собственного достоинства Алекс поднимается, с хлопком
закрывает дверь в комнату, и встает, опершись на нее спиной.

– Эти твои девицы, – начинает он, – они одинаковые, все они похожи
друг на друга до мелочей. Немудрено: столетия уходят, а девицы
не меняются. Дело здесь даже не в их смертности. В вечности с
тобой должен быть рядом кто-то, кто будет разговаривать с тобой
на равных. Кто знает тебя лучше всего. Кто любит тебя по-настоящему.
– Алекс приближается ко мне и кладет правую руку на мое плечо.
Его кисть лежит у меня на затылке.

– Алекс, не надо, нет, – шепчу я, не зная, как поступить в этой
ситуации.

– Я хочу тебя, – Алекс, притягивает рукой мою голову, пытаясь
поцеловать меня в губы. Я едва уворачиваюсь.

– Блядь, но я-то тебя не хочу! – взрываюсь я, отталкивая Алекса.
– Алекс, отъебись! Я, конечно, не гомофоб, но уж точно не… не…
– у меня не получается подобрать слово, которое не было бы обидным.

Алекс делает шаг назад:

– Ты пока не разобрался в своих чувствах. Я помогу тебе. Представь,
как хорошо нам будет! Давай поговорим, давай поговорим о нас!
Давай помечтаем!

– Ты заебал: я же сказал – нет. Пойми это и положи на место зеркало
– у тебя сейчас кокс из ушей полезет, – твердо произношу я.

– Зайка, то что ты сейчас говоришь – всего лишь защитная реакция.
Пошли свои комплексы куда подальше, – Алекс кладет руки мне на
плечи и снова пытается меня поцеловать. – Иди ко мне.

Я отталкиваю Алекса ногой и перекатываюсь через стол – теперь
он разделяет нас. Падая, я сильно ушибаю плечо. Алекс недоуменно
смотрит на меня, но решительности у него не убавляется. Я хватаю
со стола арбалет и направляю его на Алекса:

– Зайка, только попробуй подойти!

Из колонок звучит Champagne Supernova. У Алекса из носа на водолазку
ручьем течет кровь – видимо, слизистая не выдержала того количества
кокаина, которое Алекс принял. Тяжелое темное дерево рукояти арбалета
словно прилипает к моей ладони.

Алекс, раскинув руки, пытается сделать шаг вперед, но, вместо
этого, как в замедленной съемке, валится назад. Я подбегаю к нему
уже после того как он, ударившись головой о стену, упал на пол.
Побитый паркет моментально заливается кровью. Я склоняюсь над
Алексом:

– Ты жив? – трясу я его.

Алекс силится ответить, однако, широко раскрыв глаза, лишь беззвучно
двигает челюстью. Я осматриваю его голову – царапина или нет,
но точно не открытая травма. Тем временем, глаза Алекса стекленеют,
он прекращает шевелиться, кровь из его носа перестает течь. Динамики
гремят:

Some day you will find me

Caught beneath the landslide

In a champagne supernova in the sky _ ²

Я кладу руку на шею Алекса, чтобы прощупать пульс. Пульса нет.
Не удержавшись на корточках, я плюхаюсь в лужу крови. Только тут
я замечаю арбалетную стрелу, торчащую из живота Алекса, чуть ниже
пупка. В ужасе я хватаюсь за волосы испачканными в крови руками
– она быстро заливает мне брови и ресницы. Стоя на коленях, я
нависаю над алексовым телом, в надежде, что меня вот-вот осенит,
я пойму как оживить друга, но минуты текут, озарение не приходит,
и я, в осознании собственного бессилия, валюсь на труп.

Я не знаю, сколько времени прошло – несколько минут, или несколько
часов – когда дверь в комнату открывает Фельдман. Он в черном,
в широкую белую полоску хлопковом костюме PAL ZILERI LAB, белой
рубашке от DUNHILL и черных туфлях с металлическими пряжками от
SERGIO ROSSI. Вместе с Фельдманом входят четыре типа в плащах
от неизвестного мне дизайнера, похожие друг на друга, и, все как
один, на актера Хьюго Уивинга. Они – я замечаю боковым зрением
– направляют на меня арбалеты, однако Фельдман, брезгливо отмахиваясь,
приказывает им засунуть их подальше.

Илья трогает меня за плечо, я поднимаю голову. Засохшая кровь
сжимает кожу на лице.

– Поднимайся, – говорит Фельдман.

Я, пошатываясь, встаю. Чтобы не упасть, опираюсь о стол. Нахожу
на полу залитую кровью пачку DUNHILL LIGHTS (на которую, вдобавок,
кто-то наступил), закуриваю:

– Я не стрелял, – испуганно говорю я, мотая головой. – Я лишь
направил на него арбалет.

– Ты защищался? – бесцветным голосом произносит Фельдман, закрывая
Алексу глаза.

– Он был удолбан, – теперь по моему лицу текут слезы, смешанные
с алексовой кровью. – Приставал ко мне. Я не знал…

– Понятно, – обрывает меня Фельдман.

Он подходит к колонкам, вынимает из них iPod – в комнате становится
тихо. Солнце, льющееся из окна, кажется мне светом больничных
кварцевых светильников. Арбалетчики носятся по комнате – заглядывают
за шкафы, роются в алексовых бумагах, отодвигают кровать, вспарывают
матрац на ней – словно что-то ищут.

– В сущности, он сам виноват, – устало бросает Фельдман, стоя
посреди комнаты. – Я ему говорил, его затея ни к чему хорошему
не приведет. Здесь, – Фельдман берет в руки арбалет, – под рукоятью,
за курком есть небольшая пластина, выполняющая функции курка.
Ты, наверное, слишком высоко взявшись за рукоять, очень сильно
ее сдавил.

– Илюша, что теперь? – спрашиваю я.

Фельман непонимающе смотрит на меня. Я поясняю:

– Милицию вызываем, «Скорую»?

– Отдать тебя ментам? Чтобы тебе дали срок за непредумышленное
убийство? Еще чего. На тебя распространяются другие правила, –
то ли грустно, то ли издевательски улыбается Фельдман.

Один из арбалетчиков выдергивает из тела Алекса стрелу, проводит
по ране рукой – черная дырка в секунду зарастает новой, розовой
кожей. Затем исчезает кровь, а раскиданные арбалетчиками вещи
возвращаются на свои места. Один из них стоит навытяжку перед
Фельдманом, с жестким диском ноутбука в кармане и кипой листов
под мышкой. Арбалетчик ждет, пока Илья закончит говорить со мной.
Фельдман не обращает на него внимания.

– Мы увезем тебя из Москвы, – продолжает он. – Очень далеко увезем.
Там ты и останешься. Извини, я ничего не могу поделать – как ни
крути, ты стрелял в Алекса. Если бы ты делал это нарочно, мне
бы вовсе пришлось приказать убить тебя. Что до трупа – мы имитируем
передозировку, ни один судмедэксперт не заметит. По этому поводу
не беспокойся – тебя никто не будет искать. Да – и за ребенка
не волнуйся, я сам о нем позабочусь. Прими душ, смени одежду –
выбери себе что-нибудь из алексовой – и собирайся, мы выезжаем
лишь только ты будешь готов.

Фельдман выходит из комнаты, коротко переговаривает с кем-то по
сотовому, потом возвращается.

– Здесь недалеко пиццерия Papa Johne’s, – говорит он арбалетчикам,
– она, я видел, почему-то работает. Пусть кто-нибудь туда сгоняет
– я зверски хочу жрать.

–––––––––––––––––

Примечания

1. До нас дошли всего несколько строчек учения древнегреческого
философа-досократика Анаксимандра. Несмотря на многочисленные
попытки, их до сих пор не удалось сколько-либо адекватно проинтерпретировать.

2. Однажды ты найдешь меня,

Погребенным под лавиной

На шампанской сверхновой в небесах.