Проза

 

Вертолёты в твоей голове.

 

Б.Г.

 

Вы пишете про последние 20 лет, а я ничего не чувствую.

 

Из письма редактора.

 

Вот претензия, вы пишете про последние 20 лет, а я ничего не чувствую. 50 ˣ 50. Или я не умею писать, или вы не умеете чувствовать. Но я не про это.

 

За 40 и под 50 расставались на острове жизни в море смерти, и держались за руки, и всё вспоминали, их ждали атомная подводная лодка и вертолёт спецназа.

 

Они были, как ключ, и поэтому они их ждали, и волновались, как обдолбанные, что не успеют до конца света и вознесенья.

 

Передаём этот ключ вам, представьте 4 судьбы. Орфеева Эвридика из поколения отцов. Мария и Никита из поколения детей. Майка Пупкова из поколения внуков.

 

Все приняли решенье. Никита молился так перед сном. Господи, помоги, чтобы Мария выдержала, Господи, помоги, чтобы у Ани получилось, Господи, помоги, чтобы бабушка пожила, Господи, помоги помочь, Господи, помоги, чтобы зажило. В-сущности, вот и всё про судьбы.

 

Просто, берёте, и впускаете то, что есть в свою судьбу. Я долго думал, а что есть? Нет, понятно, есть только 2 выбора. Жизнь, как вертолёт спецназа – смерть, и жизнь, как подводная лодка.

 

Про второй выбор я могу сказать только косвенно или книжно. Косвенный вариант. Вы едете в джипе и вам похеру. Книжный вариант. Бессмертие как забвение.

 

Второй выбор очень мощный. Вы в домике и вам пофигу. Поэтому вы не чувствуете. Если вы почувствуете, вас выметет, как взрывной волной, в ничего.

 

Несчастье – счастье, потому что посвященье. Несчастье родителей, военный и блондинка минус трёшка, мицубиси, дача, Ницца равно наркоман и одинокая.

 

Несчастье Гены Янева, их сына, врождённое, так, что имя даже взял другое, чтобы выбраться, а потом увидел, что выбраться нельзя, надо только больше засовываться.

 

Один не справится. И так появились в нашем очерке Мария и Никита на острове жизни, который плывёт в море смерти по полю от Франции до Канады с тоской в животе во время глобальной катастрофы, которая и есть человеческая природа.

 

А за ними барражируют вертолёт спецназа, что жизнь это успешно выполненное заданье всегда, и атомная подводная лодка, что смерть это жизнь после жизни, и что можно было помогать ещё при жизни, вообще-то.

 

И что Мария помогала Никите, потому что женщина любит мужчину, а Никита помогал тем, кто не чувствует, а вдруг они в последний момент почувствуют, потому что мужчина любит Бога. Фуф, аж взмок.

 

Поэтому за островом барражировал вертолёт спецназа со сброшенной верёвочной лестницей, за которую рукой держался Никита, и плакал, как Ван Гог перед тем, как застрелиться, что ничего не получилось. А может быть, всё получилось? Просто они ничего не почувствовали, а потом после 3 войн почувствовали.

 

Так же за островом барражировала атомная подводная лодка, шлюпочная команда терпеливо курила, и поджидала Марию, пока Мария...

 

Да, и про автора. Я вчера вечером подумал. Надо написать рассказ завтра утром. «За 40 и под 50». Я никогда в жизни, ни разу за 33 года рабочего стажа не подготавливал сюжет, интригу, фабулу, образы, героев заранее. Может быть, поэтому они не хотели ничего почувствовать, что это не про них, а про него? Хотя, вряд ли.

 

Я просто испытывал максимальное несчастье, а потом счастье, когда наступало избавленье, как придурок. Теперь вы понимаете, почему барражировали спецназ и Морфлот? Ну, или почувствовали.

 

Да, ещё про спецназ и Морфлот. Это была экспериментальная атомная подводная лодка. Атомной она называлась только условно. Её удалось построить перед самой катастрофой.

 

Вы входите в атом, туда, где нуль-реальность за нуль-время в нуль-пространстве, как в смерть после успешно выполненного заданья, и чувствуете, вот где жизнь.

 

Надо ли говорить, что вертолёт спецназа бы прикомандирован к атомной подводной лодке? Просто, расставанье всегда расставанье, а они привыкли всю жизнь быть вместе.

 

Вертолёт летел на заданье, такое, как обычно, успешно выполнить заданье. Никто бы не мог сказать, в чём оно заключалось, кроме Никиты. Поэтому он его и ждал по-мужски терпеливо, и трусился, как обдолбанный, что не успеет.

 

И Никита внутренне улыбался, куда ты хочешь успеть, придурок? Это как в русских народных сказках, пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

 

И Мария вдруг почувствовала, увидела, поняла, и всё такое. И отжала мокрые волосы рукою, и подала ладошку, ну, до встречи. И всё завертелось.

 

Майка Пупкова и Орфеева Эвридика летели на транспортных звездолётах во владения серых, потому что Майка Пупкова любила эвакуированный класс, а Орфеева Эвридика любила Майку Пупкову.

 

Серые переговаривались на своём тарабарском, в котором – одно «похеру». «Нас аккуратно сопровождает на границе 4 и 5 измеренья, недоступного для тех, кто не знает, что несчастье – себе, а счастье – не себе, вертолёт спецназа без опознавательных знаков».

 

Спасибо автору, у которого автор никогда не спрашивал, что надо делать, а просто думал перед сном, хорошо бы завтра написать рассказ «За 40 и под 50».

 

 

2.

 

Майка Пупкова говорит на уроке. Это очень сложно объяснить. Это 2 противоположных положенья. Причём, в одном – почти все, в другом – почти никого.

 

Представьте, вы едете в джипе и вам похеру. А теперь представьте, что чмошника забивают ногами на зоне.

 

Так вот, первый выбор у второго на ладони, хоть в первом почти все, а во втором почти никого.

 

Это и есть русский классический роман 19 века, которых всего несколько за 2000 лет христианства, и раньше. Древнегреческая драма, ренессансная живопись, немецкая классическая музыка, русский роман.

 

Майка Пупкова работает учителем литературы. Серые оставили институты, потому что именно через них они подпитывались энергией от нас.

 

Вспомните Толстого, который 50 лет созидал институты, потом развенчивал институты, потом ему вообще были пофигу институты.

 

Он выломал в ближайшем от Астапово орешнике после смерти палку себе по росту, и как Христос Тютчева, пошёл проездиться по России, как Гоголь.

 

И так увлёкся, что когда Цой разбился, только крякнул. И выдал ему шпагу, как Гамлету и Болконскому, что до палочки-то надо дослужиться.

 

Так они компанией и бродили, как вертолёт спецназа, Толстой, Цой, Христос. Говорит Майка Пупкова на уроке. А серые косятся. Они тоже понимают своё шаткое положенье.

 

Транспортные звездолёты в 3 измеренье. Им доступно лишь 4 в технологиях. А вертолёт спецназа их контролиры на границе 4 и 5 измеренья, как царство Божье внутри и снаружи.

 

А так хотелось на острове Большой Советский в Северном Ледовитом океане всем собраться. В месте силы, как говорится. Для общины верных, дома в деревне, мастерской возле жизни, пьесы на ладони.

 

Как 6 млрд. 7 лет до этого и всё остальное время. Пока Лемурия, Атлантида, Гиперборея, Азия, Европа. Для посвящения подростков, достигших половой зрелости, в лабиринты одиночества смерти я из ледниковых валунов.

 

Вы разгоняетесь по спирали и влепливаетесь во вспышку света, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона 100000007 закланных в жертву рожают.

 

Такой ей сон во сне снится. И дальше, то, чем заканчиваются все рассказы Никиты. Если оно в финале, значит, оно всё время.

 

Если бы серые и институты, государство, армия, милиция, зона, искусство, церковь, наука, образование, медицина, могли забраться в сон во сне Майки Пупковой, они бы сразу, как опытные текстологи, лингвисты и контрразведчики догадались, что за вертолётик там маячит.

 

Но в том-то и дело, что 5 измеренье им недоступно. Как говорили в чужом родном ренессансном городе Мелитополе. Сравнил жопу с пальцем.

 

Поэтому они и оставили институты, чтобы хоть так контролиры. Потому что ясно, что Майка Пупкова, как портал и подпольщик, даст знать глазами на уроке, что наши всё время рядом.

 

И они сразу станут счастливы, как чмошник на зоне, которого забивают ногами, и несчастливы, как похеру в джипе.

 

Так же ясно, что серые ничего не могут с этим поделать. И более того даже. Некоторые из них начнут труситься, как обдолбанные, как грибник среди подосиновых, как рыбак во время хода селёдки на Тамарином причале на Соловках.

 

Когда вертолёт спецназа войдёт как портал 5 измеренья в инфраструктуру экзопланеты, на которую эвакуировали транспортные звездолёты серых наших родных, и заберёт тех, кому Майка Пупкова подавала знаки.

 

Серые только разведут руками, как начальник, который тоже подпитывается от нашей славы своим тщеславием, а нахера мы здесь тогда нужны, если все всё без нас решают?

 

Что им мог бы ответить автор на эту выдумку фантастов и эзотериков в ютубе? Вы, знаете, мне кажется, мы все – инопланетяне. Можно долго спорить, в какой мы парадигме, в кольцевой или в линейной?

 

А можно, как Достоевский, воскликнуть в пароксизме боли и восторга, что все мы семена совсюду, со всех галактик. Которые собрали мудрой рукой, чтобы у вас всё было.

 

И у вас всё было. Дальше вы едете в джипе и на зоне. Говорит Майка Пупкова на уроке. И вертолёты, вертолёты.

 

 

3.

 

Может, я и прав был, нужно запомнить это положенье. Прав не в том, что я описал, в этом я не сомневаюсь.

 

А в том, что я у себя спрашивал 6 лет, когда все ушли в глухую несознанку в мёртвой точке поколенья. Прав ли я, прав ли я, ведь я же подставляю, как чмошник на зоне?

 

Просто потом, когда начинаешь делать, что написал, и сразу наступает, что они не чувствуют, причём с такими понтами, как будто чувствуют.

 

«Что не чувствуют»? «Зачем Ван Гог бесился». «А что чувствуют»? «3 войны». «А что было потом, Анна Геннадьевна»? «А то, что всегда бывает, дети».

 

Оба опыта совпали и оказались романом «Война и мир» про тысячелетний уклад народа. Беднейшие слои терпят нелепость всё время, потому что стоит пошатнуть чашку на краю стола, и всё покатится, нахер, в яму под нами.

 

Лев Толстой с палочкой ходит, как вертолёт спецназа, как 5 измеренье. И за ним, как крысы за дудочкой, как чудо за мистикой, как природа за солнцем, те, кто прошли внутрь атома, в нуль-реальность за нуль-время в нуль-пространстве.

 

В яркой вспышке света на утреннем построенье в казарме, когда серые одного забивают ногами перед строем, чтобы все знали, что это очень мощное, и мудрое, и страшное посвященье в то, что только ты сможешь. Говорит Майка Пупкова на уроке на экзопланете.

 

 

4.

 

Про Орфееву Эвридику надо сказать несколько слов. А то нехорошо, про всех – всё, а про неё – ничего.

 

Когда в поколении дедов русских мужчин выкосило 3 войнами по ранжиру, русские женщины в поколении отцов, как Эдита Пьеха, если я тебя придумала, стань таким, как я хочу, выходили замуж за полукровок и инородцев, чтобы генофонд поправить.

 

Которые все в 38 умирали, потому что эта русская мера, это я вам доложу. Или похеру в джипе, или чмошник на зоне.

 

Про которую ещё Пушкин в «Станционном смотрителе», что у русских 2 меры, мера мерная и мера преизбыточная.

 

А впрочем, при чём же здесь русские? Это же человеческая природа. На спецзаданье надо решить быстро, кем ты станешь, экзопланетой, звездой, 5 измереньем?

 

Ты решаешь отмазаться, и становишься экзопланетой. Ты решаешь подставиться, и становишься звездой. Ты решаешь подставить, и подставляешь себя.

 

Орфеева Эвридика работала домохозяйкой у Майки Пупковой. У серых все должны работать, только серые не должны работать, как депутаты.

 

И перечитала всю литературу, пересмотрела все фильмы, переслушала всю музыку, пока Майку Пупкову с работы ждала.

 

Надо сказать, что там со временем не лады были у серых. После конца света время шло назад. И единственное, что они могли сделать, с помощью мощных отражателей, замедлить течение времени.

 

Но Орфеева Эвридика всё равно помолодела и поправила здоровье с помощью оздоровительной методики. Нужно сказать, так же, в чём она состояла.

 

Но про это с другого бока. Многое из генофонда удалось сохранить. Слава Богу, в этом Орфеева Эвридика кое-что понимала, как Эдита Пьеха.

 

Вы налагаете на генофонд вывезенную инкогнито память, как «Слово о полку Игореве», которое 6 млрд. 7 лет в земле пролежало, пока его князь Мусин-Пушкин не выдал за своё произведенье.

 

И он начинаете аж пищать от микрорентген. А автор сожалел, что стучишься-стучишься 33 года головой о стену, в которую всё улетает, и ничего не прилетает.

 

Всех тщательно обыскивали во время эвакуации на транспортах серых. Но если вы сравните отчёты спецслужб серых, сколько изъято и сколько уничтожено, вы поймёте, как просочились записи назад в биосферу.

 

Так князь Мусин-Пушкин понял, что «Слово» нельзя уничтожить, его можно съесть, как пророк Иезеккиль Апокалипсис, когда он отряхнул «Слово о полку Игореве», завёрнутое в какую-то тряпку, от земли, и прочёл там свои мысли.

 

У серых вообще началась каша. Они друг друга запытали в застенках. Как получилось, что флешки с греческой драмой, ренессансной живописью, немецкой музыкой, русским романом попали к землемазым?

 

И последнее, вот когда Орфеева Эвридика поняла наконец зятя Никиту Послеконцасветцева, что не я всегда в центре, а я всегда на периферии. Это всё про методику.

 

Про то, как эпопея «Как у меня всё было» попала в подпольный Интернет на экзопланете. Серые должны были обязательно просматривать все флешки, конфискованные у эмигрантов, чтобы не утерять важных технологий.

 

Там на вертолётах спецназа было несколько серых. Сопоставьте эти факты, и вы поймёте Толстого. И никогда не будете больше говорить «я не чувствую» с понтами.

 

Вы будете говорить «я не чувствую» без понтов, потому что, какая разница, кто виноват, автор или читатель?

 

Как один ради другого 33 года бился головой о стену, как чмошник на зоне. А тот, как похеру в джипе, ничего не почувствовал.

 

Короче, если говорить стихами, как поэты, дело не в понтах, а в порталах.