Проза

Дедушка на войне водил грузовик. Он транспортировал с места на место боеприпасы, продукты для госпиталя и стройматериалы. Но больше всего ему нравилось возить людей, он говорил, что это занимательное ощущение – знать, что люди в кузове доверяют твоему водительскому опыту и согласны с каждым поворотом. Он перевозил солдат, которых отправляли на передовую, и забирал раненых, с ним были беженцы и дети, несколько человек умерло от полученных ран в его кузове. Вот только с генералами он никогда не имел дела.

На исходе войны дедушка впервые увидел мертвого немца. Их часть вступила в остывшую деревню, где целыми оставались только несколько домов. В этих домах жили старики, у которых ничего не было, кроме этих домов. Там дедушка и увидел мертвого немца. Он лежал рядом с поваленным деревом, крови на нем почти не было, но он был неизгладимо мертв. Дедушка на всякий случай потряс его за плечи. Немец был очень худой и почему-то очень тяжелый, так показалось дедушке.  Только сейчас он рассмотрел пулевые отверстия – три штуки, на одинаковом расстоянии друг от друга, словно немца прошили ниткой, а затем нитку вынули. У немца не было оружия, и он был каким-то не очень интересным, обычный мертвый человек, который, как и многие, не смог дойти туда, куда ему нужно было дойти, и повалился на землю, что была рада многим, если не всем.

Дедушка похлопал немца по карманам и нашел только алюминиевую ложку, ложка была советской, опять же обычный советский алюминий, немец отобрал его у кого-то из наших солдат, а дедушка отобрал ложку у немца. У дедушки была своя ложка, но эту он берег столько, сколько мог ее помнить.

Дедушка не умел завязывать галстук. Он умел очень много, но только не завязывать галстук. Галстук ему завязывали сначала его мама, потом бабушка, потом моя мама, он был рад, что женщины, которые его окружают, умеют завязывать галстук. Галстук он надевал только на День Победы, не снимал его до вечера и даже не распускал узел и не расстегивал верхнюю пуговицу сорочки. Всем, с кем он разговаривал в этот день, он хвастался своим галстуком и своими женщинами. Мама однажды подарила ему новый галстук, но в День Победы он пришел к нам в старом. «Главное не галстук, а как он завязан», - сказал дедушка. Новый галстук он так и не надел.

Победной зимой, перегоняя порожний грузовик из пункта А в пункт Б, дедушка угодил колесами в свежую после недавней оттепели топь. Машина бренчала пустыми бортами, отдувалась натужным двигателем, разбрасывала теплый снег, но не двигалась с места. С дедушкой был его однополчанин Денисов, человек с аккуратными усами, которого дедушка никогда не видел испуганным или опечаленным. Денисова он особенно не любил, слишком тот был одинаковый в любое время дня и года, но сейчас порадовался, что у него есть компания.

Денисов вызвался рубить лес, чтобы подложить его под колеса грузовика. Дедушка остался караулить машину. До пункта Б оставалось километров тридцать, и дедушка признался себе, что ничуть не огорчен этой заминкой. Когда они вернутся, их суматошный командир наверняка найдет очередное задание для запыхавшегося шофера, а тут – тишь, никого и ничего, да еще Денисов взял на себя все хлопоты.

Дедушка задремал в кабине и очнулся от горячего шепота Денисова.

- Вставай, вставай! – шептал Денисов, заглядывая в окно, Денисов был совсем не тем Денисовым, который уходил в лес. Денисов, который вернулся, был чумазый и злобный, аккуратные усики торчали куда попало, как стрелки сбоивших часов.

Дедушка недоумевал, почему Денисов злится: видимо, Денисов был настолько испуган, что не понимал, как дедушка может просто дремать в кабине грузовика и не вести ухом.

- Вставай, немцы! – шипел Денисов.

- Где? – спросил дедушка.

- Там, вставай.

Дедушка не понял, где это «там», да и вообще он не понял, про каких немцев тут лопочет Денисов, потому что никаких немцев здесь быть не может, они все давным-давно в своей Германии, обороняются из последних сил, так что Денисову наверняка почудилось.

Но делиться этой мыслью дедушка не стал, а вновь бросился заводить грузовик.

- Ты что?! – еще яростнее прошептал Денисов. – Услышат!

Дедушке надоел его панический шепот, он не хотел верить, что где-то есть немцы, что сейчас придется бежать, он стоял и смотрел в неопределенном направлении, будто ждал, что оттуда подоспеет подкрепление.

- Бежим скорее! – требовал Денисов.

И они побежали, бросив грузовик, путаясь и потея в своих кителях, оступаясь в глубоком снеге. Они бежали, сами не зная куда, и дедушка злился на себя, что последовал за усатым Денисовым, которому, наверное, просто опротивело рубить лес, и он решил отлынивать таким хитрым способом. Они бежали, а потом шли, а потом и идти уже было некуда, потому что наступила ночь.

- Куда мы? – свирепея, спросил дед.

Денисов только сплюнул. Он не знал, куда они идут.

- Надо вернуться, - сказал дед.

- Ты что? – уже со знакомой интонацией и переходя на шепот, сквозь одышку выдавил Денисов.

- А что? – спросил дедушка. – Здесь мы заблудимся.

- А там они, - напомнил Денисов.

Дедушка повалил его в снег и стал трепать за плечи, как трепал того немца в омертвевшей деревне, словно хотел удостовериться, что Денисов живой, хотя он и был живой, и это, кажется, больше всего удручало дедушку.

- Ты что… ты что?.. – лепетал Денисов.

- Трус, - сказал дедушка и стал возвращаться к грузовику.

Денисов был рядом.

- Не надо так идти, - говорил он. – Следы наши видны, они наверняка за нами идут.

Дедушка с Денисовым вышли к грузовику под утро. Машина стояла в прежнем положении, ничто не указывало, что здесь проходили немцы. Денисов резко подобрался и стал прежним собой. Только красные глаза выдавали.

Когда дедушка вернулся с войны, он встретил бабушку. Он рассказал про то, что на войне был водителем грузовика, возил в нем продукты, раненых и беженцев, рассказал про то, что не умеет завязывать галстук (рано или поздно она все равно узнала бы об этом), а также о том, что он очень рад вернуться в свой город. Только о мертвом немце и Денисове дедушка ничего не стал рассказывать. Женщинам такое знать не положено.