Проза

Рассказ

Миром после дождя правят желтые фонари, зажигая золотом лужи асфальта и провода, по которым недавно скользили троллейбусные рога. Фонари превратили бордюр в канат, натянутый над бездонным морем, волны которого накатывают на берег острова, а тепло кроссовок фонари уподобили теплу на ладонях от кофейной кружки, каким оно бывает, когда за окном хлещет ливень.

Фонари смотрят сны Того, Кто Снимал Кроссовки и предпочитал мороженое на ужин. Фонари видят корабль о белых парусах, маячащий на горизонте. На корабле – кто-то долгожданный, он возьмет Того, Кто Снимал Кроссовки, с собою, в далекие страны – там, где негры охотятся на огромных антилоп или зебр, где пилот приручает лисичку в пустыне, а у людей бывают крылья – Тот, Кто Снимал Кроссовки, читал об этом в книгах, отец говорил ему, что так все и есть, и велел читать еще больше. И он читал, и фонари видели дальние страны его глазами: барон, который жил на необитаемом острове, команда искателей, нашедших сокровища… Сокровища, поняли фонари, – это такие красивые части асфальта, который они заставляют сиять после дождя, или снег, который искрится, вбирая их свет.

Фонари также видели в его снах и другую команду искателей, тех, что отыскали плато с огромными ящерами, и еще тех, что боролись с пиратами, и того, кто нашел способ освободиться от смертоносных колодца и маятника, и того, кому какой-то старик подарил кусок волшебной кожи, и того, крошечного, который боролся с огромным драконом, и того, кто стал великаном, а потом совсем маленьким, и девочку, свалившуюся в кроличью нору, и другую девочку, нашедшую волшебный шкаф со сказочным миром внутри, и еще много, много других людей, живущих за морем... Фонари знали того, кто видел эти сны, очень долго, они видели, как он выбегал на берег, как он ждал каждый день, читая о дальних странах, готовясь к плаванью, пробегал всю набережную (ведь отец велел ему сделать руки и ноги сильными, потому, что в плавании – слабаки не нужны…) А он ждал неустанно, проходили дни, но он все равно ждал, отыскивая способы подольше не отходить от причала. Рисовал на песке корабли, ловил рыбу на лодке ночами, превращался в дожди и путешествовал к горизонту, чтоб посмотреть: не идет ли корабль, а затем возвращался, боясь заблудиться над морем и стать ураганом или дельфином. Он любил дельфинов: они говорили ему о странствиях, о далеких островах, полных дивных существ, разноцветных рыб, о сокровищах семи континентов; и звали с собой – но отец не велел ему плавать в шторм.

На ужин он предпочитал мороженое. Сестра запрещала кушать мороженое каждый день, но она нашла себе жениха и уехала из страны куда-то вглубь континента. Он не согласился ехать с сестрой: ведь отец может вернуться в любую минуту, и она, так как он был уже совсем взрослый, оставила его одного смотреть за домом. Еще он очень любил какао с печеньем – горячий, терпкий, ароматный. Он не любил говорить с незнакомцами, зато часто бывал в библиотеке. За спиной у него шептались: «Местный дурачок!», «Безумец!», «Небось, пьяница!» – но его лишь смешили такие слова. Ведь он знал, что отец вернется, знал точно – и ему этого было достаточно, он не мог отправиться в дальнее плаванье, ведь отец мог вернуться в любую минуту. Фонари тоже все время чего-то ждали, ждали заката, чтобы фонарщик зажег их, ждали рассвета, чтобы фонарщик их погасил. Поэтому и полюбили Того, Кто Снимал Кроссовки, и теперь он проходил по их владеньям и не знал, что фонари улыбаются ему и отгоняют с дороги собак и змей, чтобы те его не обидели.

У него на лице росли волосы, причем быстрее, чем на голове, он редко брился и редко стригся – только тогда, когда ему об этом напоминала библиотекарша. Когда-то волосы были иссиня черными, но теперь стали белыми, как снег, и он радовался, потому, что вычитал в одной книжке, что седина – это знак того, что ты стал мудр и что скоро сбудется мечта всей твоей жизни. Нет, он не был безумцем. Он знал о смерти, но отец сказал ему: «Ты умрешь только после меня», а еще любил говаривать: «Прежде отца в петлю не суйся!» – а отец был жив, это всем было хорошо известно, – и поэтому Тот, Кто Снимал Кроссовки, знал, что умрет не скоро.

Он сносил уже много кроссовок, а отец все не возвращался. Фонари хотели, чтобы отец вернулся, но он, видимо, был слишком далеко. В последнее время его сын неважно себя чувствовал, заметили фонари, и нуждался в поддержке отца. Он теперь почти не бегал, и все охал, когда вставал после того, как долго находился в неподвижном положении. Фонари бы позвали отца – но ведь фонари не умеют говорить. От этого им становилось грустно.

Всю ночь он почти не спал, а под утро проснулся от того, что увидел во сне корабль отца. Будто отец возвращается на своем белопарусном корабле, и машет ему рукой с палубы. Этот сон снился ему каждый день, но сегодня он приснился как-то явственнее, реальнее. Он проснулся, собрался и побежал по брусчатке к набережной, боясь, что солнце взойдет сегодня раньше обычного и отец, вернувшись, не застанет своего сына на берегу, ждущим, и не узнает, как сильно и как долго тот его ждал. Он бежал со всех ног, улыбаясь и что-то про себя напевая, а когда прибежал (солнце уже всходило), то корабль еще не пришел. Он ждал, и его сердце колотилось бешено, и казалось, мысль, что вот, вот сейчас корабль отца появится на горизонте, – билась вместе с сердцем.

И вот свежий ветер донес до него голоса матросов, и он не сдержался – обернулся дождем и понесся вперед, к горизонту, зная: с той стороны корабль уже вплотную приблизился к линии, за которой ничего не видно. Кто-то из местных был там в это время, и подтвердил, что все так и было; а больше его никто никогда не видел. Только фонари да старая библиотекарша по нему скучали, она – потому, что, по ее мнению, он больше всех любил книги и потому, что он нередко помогал ей ухаживать за книгами: стирал с них пыль, подклеивал корешки и расставлял по местам, а они – потому, что их ожидание не заканчивалось.