Проза

 

 

 

 

Страх мгновенно приковал зверя. И он замер, словно облитый горячим воском. Но через миг этот страх, прокалывая нутро, уже швыряет зверя вперёд. Онемевшие мышцы скрежетом тонкой боли пронзают суставы… и начинается Бег!

Сквозь листья… камни… траву… земля и небо, дробясь на куски,— обрушились на него… и падают… падают,— стремительно, долго. Время сжимается со свистом ветра, с лязганьем ветвей…

Когда бежать уже не было сил, и зверь плюхнулся в землю, он увидел одно только небо. Огромное и пустое. И хрип его захлебнулся ржавой слюной… А тупая боль уже рвёт голову, судороги корёжат всё тело… медленно… выворачивают… наизнанку… Потом кончается даже боль. Лишь Небо, с грохотом опрокидываясь, всё падает и падает вдаль.

 

 

 

 

Они появились вместе,— туман и вечер. И сразу едва приметные мазки темноты легли на песок под ногами, а выцветшее небо проткнула игла первой звезды. Туман был ржавый и липкий.

Человек шёл сквозь туман и его ноги погружались в сыпучий холод песка. Эти ноги не знали обуви. Они знали дорогу. Их покрывали шрамы, мозоли и обломанные ногти. И тело, которое они несли,— тоже не знало уюта. Одежда нищего, копна спутанных волос над худым лицом. Диковатое сияние из-под полуопущенных век…

Ему ещё надо пройти до самого моря, сквозь большую песчаную пустошь, мимо чахлых деревьев и встречных ходоков, которые как-то сразу шарахались в сторону. Потому, что глухой инстинкт им шептал: «Это сумасшедший». Ходоки попадались только встречные,— человек шёл легко и быстро.

Впрочем, сам он не видел никого и ничего из окружающего. Он бредил. Разноцветные пятна, играя перед глазами, сплетались в рой навязчивых видений…

…Воины, окованные железом, несут знамёна с крестами. Острия их мечей и копий сверкают кровью и страхом…

…Страх заполняет серый подвал. Бледный тусклый свет, мерцают свечи и глаза людей, одетых в чёрное. Серые, убогие лица. Забитые и уверенные в себе. На скамье сидит какой-то оборванный человек в тяжёлых цепях. Сидит и дрожит. Потому что в другом углу подвала палач уже готовит орудия пыток. Тишина. Слышно только, как стучат зубы сидящего, да капает вода на сырых стенах…

И вдруг всё перечёркивает безобразный женский визг, переходящий в звериное хрипение. А пламя костра несёт запах жжёного человеческого мяса.

Нет, это не пламя! Это невыносимо яркая вспышка и гигантский клубящийся гриб дыма. И от женщины, недавно шедшей по улице, остаётся лишь тень на белой стене дома…

Да, тень на белой кухонной стене, среди блеска мытой посуды, останется от девочки, которая сейчас весело играет мячом…

А потом он увидел себя самого, привязанного к деревянному кресту. Его вывихнутые суставы болят. Зной, жажда и большие жирные мухи медленно убивают его тело. А те, кто считают себя его учениками, глядят из толпы, и уже сочиняют удобную сказку о том, что он обязательно воскреснет. «…О чём это они? О чём? Я здесь, перед ними, у них на глазах, умираю мучительной смертью. И сказки все кончились. Кончились! Мне только больно и страшно».

— Или! Или! Лама Савахвани!

Один из учеников плачет. Слёзы блестят в глазах, на лице. И серебряные монеты блестят сквозь его жадно зажатый кулак.

Очнувшись, он увидел, что небо над головой наполняется густой фиолетовой краской, низвергая на землю недоступно блистающий звёздный поток. А воздух, земля и деревья,— всё живое и неживое,— замерло в закатном ожидании чего-то несбыточного. «Боже, Боже, сколько уж лет, веков? Ведь каждый вечер всё застывает вот так, как сейчас, забывая и мир и себя… и ждёт… ждёт… Но каждый раз приходит одна только ночь. Просто ночь… Когда же? Когда?»

— Когда?— прошептала волна. Море было уже совсем близко. Лодка качалась в опасливом отдалении от берега. Рыбаки сразу узнали его длинную тощую фигуру, и погребли к нему. Он тоже пошёл быстрее. И уже не чувствуя, почти не касаясь ногами песка,— перешагнул через распухший труп большой рыбы, выброшенной штормом. В лицо ударила вонь, что-то больно укололо сердце,— он увидел, как рыба умирала. Рыбаки были ещё далеко, но они знали, через что перешагнул человек и неодобрительно зашептались: рыба была священной. А он всё шёл, погружённый в себя и в них, читая в их мыслях совсем не это, а то, чего ещё не прочли они сами. Наверное,— он не знал и не умел понимать мелких деталей; наверное, он мог воспринимать одну только сущность вещей…

Он слышал музыку, ещё не написанную, видел картины, ещё не созданные. И глаза человека, который первый узнал, что свет нельзя перегнать… «Нет ничего быстрее Света! Нет ничего быстрее света!» — мелькнула последняя мысль и всё остальное как-то сразу поблекло, стало пустым и ненужным. Потому что его сердце вдруг распахнулось лучистым цветком Света. И цветок этот был большим, просто огромным. Лепестки  пронзили небо и землю и ещё, ещё великое множество Небес и Земель. И этот Свет был искрящийся и прекрасный. Сама Природа смиренно склонилась в его сиянии…

А человек всё продолжал идти к людям, не зная о том, что идёт уже по воде. И вода, полная каким-то своим, языческим восхищением, не смеет коснуться его ног…

Рыбаки бросили вёсла, тяжело бухнулись на колени и забормотали никому непонятные молитвы…

Когда Он сел в лодку, все затихли, упали ничком, закрыв лица руками. Кто-то всхлипывал, кто-то дрожал… Но вот Он положил руку на плечо Иуды,— самого сильного, и самого напуганного. И сразу всем стало тепло и уютно. А Он сидел неподвижно и кротко,— продолжая думать о своём… А потом улыбнулся. Наивно и безмятежно. Так, как улыбаются дети.

 

 

 

 

Бар. Заходит оптимист и радостно заказывает наполовину полный бокал. Заходит пессимист и грустно просит полупустой бокал. И только алкоголик спокойно выпил свои полбокала,— те самые, которые бармен наливал всем троим одинаково. Потому, что алкоголик просто хотел выпить, а двое других были озабочены лишь своим отношением к выпитому.

 

А что узнали о боге теист с атеистом, пока спорили о бытии господнем?

 

Одному,— и на закате ещё светло. Другому,— и на рассвете ещё темно. Но кто из них смотрит на Солнце или звёзды?

 

Кто-то боится жить; кто-то боится умирать; некоторые боятся и жизни, и смерти. Но кто из нас знает, что такое есть жизнь или смерть на самом деле?