Затянувшийся день
Анна Васяева (03/08/2020)
Анна Васяева
1956 – 1993
(Фото единственное, и лучшего не предвидится)
Окончила библиотечный (культуры) институт. Прожила короткую, трудную, но по-нашему счастливую жизнь. Вскоре после смерти вышла книга стихов «Тяжелый снег».
Существует, иногда исполняется цикл песен на ее стихи Виктора Попова. – замечательный.
В интернете было несколько «сообщений», что она умерла от наркотиков. Я достаточно близко знал, ее, мы дружили, и должен ответственно заявить, что это отвратительная клевета. Да, жизнь Ани сложилась нелегко, она могла выпить, и весьма; употребляла определенные таблетки, «которые отпускают по рецептам», но – крайне редко, тем более, достать их тогда было крайне трудно. И умерла она после нескольких месяцев полного воздержания и от того, и от другого.
К слову, муж ее, замечательный человек, Андрей Недоступ, ее ненадолго пережил, погиб в тот же год. Вероятно, убили.
Похоронены они оба возле города Мурома.
Иван Макаров
***
Я не сумею умереть,
И буду ангелом отпавшим
Лететь в пургу
Сквозь жизнь и смерть,
Назло себе и прочим падшим,
Но не испившим до конца
Последней и победной чаши!..
И будет яд, как лёд мерцать
На дне грехов моих и ваших.
Сон
Дожди, дожди... Я вижу долгий сон –
Из ночи в ночь, мучительный и горький:
Колоколов далёкий перезвон,
И дети на санях съезжают с горки.
Они смеются, падают в сугроб,
И зимний день прозрачен, как весенний...
Я умерла. И вот мой алый гроб
Сейчас внесут средь общего веселья...
***
Дожди, дожди – бессмысленный рефрен...
Заманчиво – начать всю жизнь сначала
И поддаваться пению сирен,
Но мне никак не справиться с ночами!
Они черны, и в них таятся сны,
И липкий страх скользит упругим спрутом...
Мне эти ночи тяжки и тесны,
Переживать их стало самым трудным.
Дожди, дожди... И чёрные, как ночь
Воспоминанья память полонили:
Я умираю, воскресая вновь –
Вчера меня опять похоронили –
И даже не поставили креста!
Ну, хоть в насмешку, самый малый крестик!
В толпе шептали: "Это неспроста...
Ведь на рассвете всё равно воскреснет."
20.06.1987г.
Неоконченное письмо
"Только в доме чужом, только в доме..."
Боже мой, я нездешняя что ли?
Так, наверное, думают вдовы,
Глядя в ночь сквозь холодные шторы.
Так, наверно, покинутым детям
Вдруг становится грустно под вечер.
Это вечное "где же ты, где ты?" –
Разрыдаться б в ладони – да нечем...
А на улице праздник затеян –
Или в ночь снега выпало много?
Ну, куда мне, коль путь мой затерян –
Постового спросить или Бога?
Мы не боги. И что наши строки
вперемешку то с пойлом, то с пеплом...
Были б люди щедры и не строги,
Да лишь изредка глухи и слепы.
Спелым яблоком – день, как подарок.
В церкви служба, и можно согреться.
В этом мире – как дети мы – даром,
Но не даром нам строки и сердце.
Строки скрещены, словно дороги.
День за днём я крестом вышиваю.
А ночами всё снятся пороги –
Пред которыми я оживаю...
И прошу: отыщи те хоромы
Над рекою, в селе Хорошово –
Знаешь, там, где монах похоронен? –
Его имя узнать хорошо бы...
* * *
Просыпаясь в преддверье рассвета,
я готова сто раз повторить:
«Боже праведный, дай же мне света,
чтоб могла я его раздарить.
Чтоб смеялось в заброшенном доме
позабытое мною дитя,
чтобы лился в любые ладони
алый свет – словно струи дождя,
что окрашенный радостным светом
над землей расправляет крыла!..
Что ж ты, Господи, медлишь с ответом?
Или я для тебя умерла?
Или в дом твой ходила не часто
и свечу зажигала не так?
Или всласть притворялась несчастной,
пожалев для слепого пятак?
Но, себя осквернившая ложью,
я не каяться нынче пришла:
я пришла, чтоб содрать с себя кожу,
ту, в которой всю жизнь прожила.
Я пришла – может быть, слишком рано,
может быть, слишком поздно, но Ты
сам когда-то был болью и раной –
ярким светом среди темноты.
...Ты молчишь... А дожди на рассвете
так светлы – как о свете мольба...
И касается вечность, как ветер,
Губ моих и холодного лба...
* * *
Просыпаешься – еле жива,
перепугана вещими снами –
за окном: дерева-кружева,
перемирия белое знамя.
День январский – алмазный Сезам!
Впору плакать, да вот незадача:
так глаза непривычны к слезам,
что от счастья – и то не заплачу.
Ветер стих и мороз полегчал,
воздух чист – не вздохнешь, не коснешься.
Я бы снилась тебе по ночам,
если б знала, что ты не проснешься!
Если б знала, что жизнь впереди –
бесконечна как зимнее поле.
Но она, боже мой, погляди!
Затянувшийся день и – не боле...
Вот ладони – что хочешь, гадай,
до судьбы все равно не добраться.
Только шаг, если верить годам –
от любви до нелепого братства...
Ты скажи мне: ну сколько еще
можно жить, откупаясь словами?
День прошел, значит, все хорошо,
даже если мы что-то сломали...
Перемирие – славный предлог
для души бесконечно мятежной:
то ли – жизнь, то ли – просто пролог
затянувшийся день этот снежный...
Слова
Уходишь – я не говорю:
когда тебя опять увижу?
Уходишь – двери затворю...
О, как я двери ненавижу!
Все двери всех твоих домов –
куда еще твои дороги?
От слова «чей» до слова «мой»
я ненавижу вас, пороги!
Порожний дом – порочный круг –
скупая тишина в прихожей
похожая на слово «вдруг»...
Но рук на свете нет похожих!
И все же... рук не разомкнуть –
какими б ни были чужими.
Уходишь – значит, в добрый путь!
Я дам тебе другое имя...
* * *
Так просто! – подвести итог –
сказать: «Я был когда-то с вами ...»
Так странно! – жизни срок истек –
и смотришь новыми глазами,
как будто, раньше не видал:
вот – дом стоит, вот слева – площадь,
а там – метро, а там – вокзал,
и купола ... Чего же проще?!
Но, боже мой, какой разлад
царит в душе, готовой к небу!
Так, словно, привыкает взгляд:
весной – к листве, зимою – к снегу,
а осенью – опять к листве,
готовой к смерти, как к рожденью,
к строке на черновом листе
и к седине – как к украшенью.
Все было пройдено не раз –
и все свершается впервые!
Душа в свой предпоследний час
живет взахлеб, живет в порыве –
живет, как будто, никогда
ей не было до жизни дела!
Но смерти ты ответил «да»,
и смерть свой снежный плащ надела...
Ах, все слова! И все не так!
Пройтись по старым переулкам...
В кармане на метро пятак,
А город стал большим и гулким –
и ты гуляешь – праздный гость,
порывист шаг, а взгляд замедлен –
вот – старый пес припрятал кость,
вот – нищий тянется за медью...
Так просто, в сущности – итог!
И ты идешь уже увенчан...
Но человек – вон тот, и тот –
он хочет жить! – сейчас и вечно! –
он хочет, чтобы был вокзал,
бульвар и улица с домами...
...А ты еще вчера сказал:
«Друг мой, я был когда-то с вами...»
Сумерки
Звуки исчезли – наверное, умерли.
Тело пылает, но холоден лоб.
Тянутся долгие летние сумерки –
странного света обманчивый столб.
Вот поселилось в зрачках одиночество –
зеркало есть – я в него посмотрю:
«Кто Вы, как звать Вас по имени-отчеству?
Я Вам, хотите, цветы подарю?»
Не отвечает двойник несговорчивый,
губы сжимает и прячет глаза...
Ветер крепчает и тучи ворочает –
значит, опять будет ночью гроза.
Грозы и грезы – до слез, до безумия!
В зеркале пусто – гляди, хоть в упор...
Просто, наверно, я очень везучая,
если хожу в двойниках до сих пор...
Кто я такая? – не знаю, не ведаю,
но исповедую – «не согреши»...
Мне бы родиться и сделаться ведьмою
или цыганкой гадать за гроши –
ах, как заманчиво! – денежки медные
прятать лукаво в дырявый карман
или заглядывать в лица надменные:
правду сказать, а продать за обман...
...В городе сумерки, синие сумерки.
Бабочки рвутся на свет, к фонарю.
«Если Вы даже сегодня и умерли,
я все равно, Вам цветы подарю».
Чужой монолог
Как безупречны сумерки, как скоры!
Я грею грусть в ладонях, как в душе.
Мои друзья легко впадают в споры
о том, что рай хорош и в шалаше.
О том, что рай, о том, что ад, что Данте...
Еще о том... еще о том... да вот –
уходят годы, остаются даты –
кто жил, кто – нет, а кто еще живет...
О, не спешите с нищим комплиментом.
И даже с истиной! – опережая жест –
я не всерьез – и все-таки memento! –
memento more – ржавчина и смерть.
Такой итог – да я ведь не итожить,
так долг велит – да я не торговать! –
Я лишь затем, чтобы вздохнул и ожил –
или ожил Глагол! – где только гвалт,
где только гул и тень от постамента –
а кто на нем? – он умер или жив?
Я б не твердила чуждое memento,
когда б родной язык мой был не лжив!..
Мертва латынь. Устали секунданты:
Они все ждут – а мне так мало лет! –
а мне так мало имени и даты –
как будто не было меня, как будто – нет.
***
Как будто на меня лились потоки
Дождя, в котором искажались вещи ...
Р.М.Рильке
В том городе, где нужен поводырь
любому, кто покуда не ослеп,
где истина изношена до дыр,
и каждый дом напоминает склеп,
в том городе, погрязшем в нищете,
где улицы – сплетенья синих жил,
не важно – со щитом ли, на щите –
о, ты не мертв! – и все-таки не жив...
Но ты живешь, и я живу, и мы
не ведаем – в рассудке или нет,
нам страшно на свету, но среди тьмы
мы безошибочно угадываем свет!
Когда рассвет над крышами – куда
готова отлететь твоя душа,
минуя фонари и провода? –
«А в никуда ..,» ты скажешь, чуть дыша.
Ты не солжешь, но в городе твоем
осиротеет кто-то, как дитя...
Нет, вы осиротеете вдвоем –
по городу безумному идя –
по городу, где ты чего-то ждешь,
по городу, где я ждала сама –
по городу, где нужен только дождь
любому, не сошедшему с ума...
Офелия
«Как боль покинула меня?
Она переселилась в листья.
Теперь безропотно хранят
их запрокинутые лица –
то, что во мне рвалось, как крик.
Вот снег приник – и цвет запрета
покрыл холмы, везде проник –
пронзил собой! Земля, согрета.
Под этим рубищем твоя
душа, дающая начало
всему, что силы затая,
рвалось, как крик, но не звучало?..
Как боль покинула меня?
Она переселилась в землю.
Меня из пепла и огня
слепила, разуму не внемля,
чтоб устремиться из меня –
безропотно – и безрассудно –
искать другие имена,
оставив мне на память – скудный
подарок... Отблеском судьбы
во мне блуждает отголосок
от зова, что из уст Судьи
упал, как камень откололся...
Как боль покинула меня?
Она переселилась в вечность,
что – вне меня, но как манят
меня черты,
в которых внешность
и суть моя пересеклись –
и отреклись от всех живущих,
которых мною нарекли,
которым мой удел отпущен...
О, дух мой слаб, неудержим!
Но боль моя меня помянет? –
И вся оставшаяся жизнь –
как заклинатель змей поманит
в тот день, где боль мою хранят
мои безропотные листья,
где боль покинула меня,
а я хотела с нею слиться.
Иоганн-Себастьян Бах
М.В.
Мир смертельно устал и тоской своей пьян,
режет вены себе, режет жилы.
Я – на исповедь к Вам, Иоганн-Себастьян:
душу грешную я заложила.
Жив и вечен Ваш гордый и строгий орган.
Я пришла – и встаю на колени.
Слов не надо? – Вы знаете все, Иоганн:
мы – безумцы, слепцы и калеки.
Повторите Ваш самый любимый хорал
захворавшему миру в награду:
столько раз он горел, столько раз он сгорал –
что не снилось кромешному аду!
Не поверю ни бреду, ни снам, ни словам
и любимым глазам не поверю.
Я больна. Я доверю себя только Вам –
я стою перед Вашею дверью...
То ли – рана в душе, то ли – просто изъян –
это знает лукавый посредник.
Повторите хорал, Иоганн-Себастьян –
может быть, в моей жизни последний.
* * *
Я прошу, позабудьте меня на пороге
ваших странных хором, заменивших Вам дом.
Я, как голос, непрочна, Вы – тяжки и строги,
ваши строки похожи на кубок вверх дном –
и вина не налить, и с друзьями не выпить
за грядущую ночь, золотую как мед.
Не понять, что в ночи душу ранит навылет,
и какой из грехов Вас навеки уймет.
Месть – обманчивый жест. Не надейтесь на жесты.
Вот мой меч, он всегда рукоятью к звезде:
пусть звезда из фольги, а доспехи – из жести,
и пылятся крыла на убогом гвозде.
Здесь нельзя не солгать. В пепле сумерек ранних
даже истина лжет, перебив зеркала.
В Вашем доме я – гость, в Вашем мире я – странник,
и не знает никто, в чем я больше лгала –
голос свой отпустив или встав у порога
Вашей жизни, что мне не дано понимать?..
Ледяные колени усопшего Бога
доведётся и Вам в свой черед обнимать.
***
Часы жизни только что остановились.
А. Рембо
Судьба предъявляет себя по частям:
То вдруг затаится, то выдаст всё разом.
А Время сверяет себя по часам.
А сердце глядится, как в зеркало, в разум.
Проказой Пространство пропахло насквозь,
Мир страхом зарос – как чердак паутиной,
А Дом покосился – стоит на авось,
Покорный – над пепельно-красной пучиной.
Паук поселился в одном из углов –
Такой одичалый, такой безутешный,
Что сети свои позабыл – а улов
Распутал узлы и разбрёлся поспешно.
Смешно... В этом Доме всё очень смешно:
Стрелок вдруг себя перепутал с мишенью,
Мошенник-хозяин разбавил вино,
Влекомый пристрастием к кровосмешенью.
Он очень спешил, он совсем позабыл,
Что Маятник мёртв, что Часы замолчали –
Плечами пожал: “Разве Маятник был?
Вы разве Часы здесь хоть раз замечали?”...
... Тем временем ночь заглянула в окно.
Тем временем ведьма ударила в бубен.
Тем временем верилось только в одно –
Что времени не было, нет и не будет! –
Какая игра обессмысленных слов,
Как звуки пусты, как безжизненны жесты!
Скажите, зачем, из каких это снов
Родилась идея предсмертной фиесты?!
О, как неуместны все эти огни!..
Выходит, что жизнь – это тоже расплата?
Скорей оглянись, мы остались одни –
Одни перед зеркалом Зла и Разлада! –
Разгадана тайна Часов и Веков...
А тот, кто узнал, что она означает,
Молчит – созерцая в углах пауков –
И Маятник мёртвой рукою качает.
Метель
Ночь побелела от гнева и ярости.
Пеной у рта закипает метель.
Приступ отчаянья, боли и радости –
Всё подхватила одна карусель!
Ярмарка, ярмарка – с криками дикими,
Царство метели – сплошной балаган!
Но в шутовские нелепые выкрики
Властным аккордом вступает орган.
О, как насмешка над скорбью пророческой –
Хохот и крики, проклятья и брань! –
Всё это вспыхнет, и рухнет, и кончится,
Если играет сам дьявол – орган!
Ярмарка, ярмарка – хлопьями, клочьями! –
В прах! – и по ветру – уродливый гам!
Это непрочное, злое, порочное
Не устоит, если в гневе орган!
Снег замирает на миг в изумлении:
Не превозмочь неподвластную грань,
Нет, не коснуться земли в исступлении –
Если в ночи разыгрался орган!
Мечется снег, изнывая от слабости,
Словно сразил его дьявольский хмель!
В приступе скорби, и гнева, и ярости
Вторит раскатам органа метель
Последние публикации:
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
