Поэзия

             «... а вокруг от Ивановых
             содрогается земля...»

Земную жизнь пройдя до середины,
я оказался в сумрачном лесу.
Там люмпены жевали колбасу
и тихоокеанские сардины.

Я не встречал досаднее картины:
один сидел с бутылкой навесу,
второй уныло ковырял в носу – 
и оба красноглазые блондины.

И я воззвал к Небесному Отцу:
– О, Боже! Не попасть бы в заваруху.
Как минимум – отвесят оплеуху,
но могут бить ногами что есть духу
и привести к печальному концу,
а мне такое счастье не к лицу.

Памяти Осипа Мандельштама

           «... у вечности ворует всякий,
           а вечность – как морской песок...»

Наш бивуак в верховьях Колымы
стоял в распадке на лесоповале.
Мы пни себе на топку корчевали
и ни черта не понимали мы.

С годами поумнели все немного.
Клянусь, что этих лиственничных пней
я не забуду до скончанья дней
и вспомню у последнего порога.

Живу, зажатый временем в тиски
двух дат, не холодею от тоски
смертельной и движеньями простыми
вперёд по мановению руки,
как бедуин на корабле пустыни,
дрейфую через вечности пески.

Памяти Арсения Тарковского

          «... с Овидием хочу я брынзу есть
          и горевать на берегу Дуная...»

Есть одна теорема
(все другие не в счёт),
что не Лета во время – 
время в Лету течёт.

И метель, завывая,
неотвязно влечёт
то ль на берег Дуная,
то ли дальше ещё.

Против нормы и правил
на обратный отсчёт
кто будильник поставил?

Мне никто не ответил – 
ни поэт-звездочёт,
ни космический ветер.

Памяти Николая Рубцова

Покоя не ищи. Покоя нет
ни на просторе моря-океана,
ни в глубине гранёного стакана,
когда ты по рождению поэт.

И сколько там ещё осталось лет
в запасе до последнего крещенья,
когда приказ покинуть помещенье
всё разрешит и выведет на свет?

Не суетись под выстрелом, подранок.
Коль ко двору придёшься – сунут пряник,
а взбрыкивать начнёшь – покажут кнут.

И если не зарежут, то распнут
или натянут шкуру на подрамник
чтобы лубок сварганить в пять минут.

Памяти Иосифа Бродского

             «... с красотою твоей
             и с посмертной моей правотою...»

Твой город распростёрся на Неве,
мой городок раскинулся на Соже,
но помыслы, сумняшеся ничтоже,
в единой зародились голове.

Мы параллельны, как прямые две.
Прохожий, на другого непохожий,
иду за асфоделями в траве
Аида и события итожу.

Всегда везде у всех одно и то же:
стою, как пилигрим на перевале,
дорога книзу в два конца ведёт.

Зачем затеял этот покер, Боже?
И если в дольний мир меня позвали – 
расклад из ряда вон произойдёт.

Памяти Владимира Набокова

Стучимся в двери. Двери на замке.
Мы сами двери (в том-то и потеха).
У каждого своя библиотека
лежит в его походном рюкзаке.

И я стучался. На краю земли
искал по вновь открывшимся приметам.
Я сутки просидел с другим поэтом
в пурге на перевале Мирали.

А он уже тогда сквозил – надмирный,
холодный и заоблачно памирный,
отточенный, как ферзевый гамбит,
крамольно эстетичный и надменный,
внетерриториальный, вневременный.
Такой, каким и должен быть пиит.

Памяти Марины Цветаевой

Посвистывают сплетни, словно плеть
свинцовая. Кто сдуру, кто сослепу
не различают Феникса по пеплу.
Пускай свистят. Они не могут петь.

Нет, не был тот исход в небытие,
ни сердцем, ни умом необъяснимый,
услужливой молвой преподносимый,
последним своеволием её.

Вернулась в никуда из ниоткуда,
протанцевала босиком по пеклу
на звуки соблазнительных речей,
а ей за это родина-иуда
верёвку свила, затянула петлю
незримыми руками палачей.