Поэзия

ПАРИКМАХЕР

Я сидел в кресле,
когда парикмахер поднял пучок моих волос.
Очень интересно,
он был крохотный, но до длины приличной дорос.

Я смотрел на него,
парикмахера, который понял законы вселенной.
И прежде всего
я вспомнил фотографа, отрезающего куски времени.

Сразу поплыли
столы, стулья, диваны, люди, коты, растения.
И то, что застыло,
оживилось и начало прыгать в одно мгновение.

А то, что бежало,
не могло никак успокоиться и заснуть намертво,
вдруг резко встало
как бетонная глыба или скульптура стальная и старая.

Мир предстал глазам
с законами скорости и торможения, огня и стекла.
Я скажу всем вам,
что верю в рост волос и остановку в воздухе весла.

ПРОМЕТЕЙ

Как Прометей похищаю огонь
и дарю его людям.
Они прикурят, скрывая в ладонь
чудо.

По вечерам я взглядом ловлю
яркие звезды.
Они осыпаются, словно "люблю",
поздно.

Под слоем земли тихо сопят
солдаты и боги.
Кусты и трава познать норовят
дороги.

И солнце заходит в который раз
машинально.
И в сладком бреду просит нас
спальня.

Свяжи времена и планеты,
всех нас воедино.
Перевернула страницу газеты
бывшая глина.

ГРАНИЦА

Стоят на границе проститутки
и полицейские,
другие ублюдки
мочат других полицейских.
Но эта граница то ширится,
то сужается
как общая улица,
отданная бездомному,
который на тёплом солнышке греется,
сжимая в руке
водки бутылку. Не верится,
что есть такая граница
позорная, но в тоже время престижная,
где зло и добро
как мебель подвижны,
а мораль аморальна.
Хотя разобраться в этом легко:
встань на рамку
картины. И, стоя так далеко,
как только возможно,
оцени решимость и плотность мазков,
а потом прячься
от падающих потолков.
Да и в границе свои границы.

ПОШЛОСТИ

УСТАЛО

Гром гремит устало,
молния поблекла.
Что-то в мире встало,
в этом мире б(л)едном.

И часы чуть ходят,
еле дышит ветер.
Почтальон разносит
поздние ответы.

Не играют дети
на своих площадках
и велосипеды
все стоят в заплатках.

Шар земной замедлил
головокружение.
На дверях я петли
смазал с раздражением.

СТАРЫЙ МАСТЕР

Старый мастер, твои руки знали
как делать шедевры из древа и стали.

Узоры плелись, украшая природу,
и каждый зевака протягивал ноту

своего восхищения. Мимо немного
время прошло, остановив у порога

мерный свой шаг. И пошло дальше.
Старый мастер становился старше.

Древо и сталь, камень и глина
становятся тверже, чем грубая сила.

И тонкий резец потерял свою прелесть.
Угрюмый знаток почесал свою челюсть,

зевака закрыл рот до молчания,
шедевры лежали как груз сострадания.

Древо и сталь, камень и глина,
в них много любви и мускульной силы,

что тихо приводит к узорам барочным
иль к аскетичной до боли точности.

И ТОГДА Я УВИДЕЛ ПРИНЦИП

Я считал, что думал,
на самом деле считал.
От одного к десяти,
от десяти к сотне.
Чтобы прийти к этой мысли
я глаза завязал.
Я завязал воображение
плотно.

Чтобы увидеть вещи
в подлинной наготе
я себе запрещал
греть чай на плите,
и бриться,
и материться.

И когда я пришел к месту
откуда можно смотреть
на объект, то упёрся
в поставленную идею.
Возник свой диалект,
стала подниматься мысль
как дрожжевое тесто.
И тогда я увидел принцип.

ВДРУГ СНОВА ЖИТЬ

Уже естественно нельзя понять
тот труп лежал или решил обнять
вселенную, которая яйцом
смыкается, сводя конец с концом.

Вначале было выражение лица
на фотоснимке мятом. Праотца
уже никто не помнит, но зато
до неба возвышается бетон.

И пожирает мерно океан
волнами скверными твой тонкий стан.
Еще осталось слово, лишь одно,
"прости, прощай", но это из кино.

Влюбленную походку, взгляд огня
приходится на черствость поменять.
И наблюдая призрачность часов,
сводя на нет последний свой улов
вдруг снова жить.

ПОХИЩЕННОЕ ЛИЦО

Тем временем кто-то похитил лицо,
глазами чужими смотрел с наглецой
и ртом превосходным кушал и пил.
Потом растворился, как ветер уплыл.

В другую минуту первоисходник
запрыгнул котом на подоконник
и тосковал о пропавшем лице,
что претворилось собою в чтеце.

Зеркальная плотность, пыли венок,
еще –  на прощание чуткий зевок.
Лицо словно матовый черный квадрат
и музыка самых любимых цикад.

Оно растворилось в упругой ночи.
Ищи его с почестью, пусть палачи
найдут его первым. Его откровения
должны оставаться в сите забвения.

ТРЕСК ЛЬДА

Нет мыслей, только трын-трава.
Помчался ветер, ты едва
кистями нежными ползёшь.
Тот холст растёт. Точней, чем нож

реальность отражается в воде.
Как ты во мне, а я в тебе
не отражаемся. Но вот
прилёг на спину целый год.

И паутиной водоём
замёрз, скрывая свой объем
внутри себя. На нём как страх
мы улыбаемся. В речах

довольно грустных, и смешных
сплетаем пальцы, чтобы стих
треск льда.