Комментарий | 0

Дневной дозор ночных тетрадей (1)

 

 

 
Первый сезон. Зима
 
1

Возвращаясь к старой теме.  Симона Вейль в частном письме по поводу начала Евангелия от Иоанна: «Само то, что Λόγος переведено на латынь как Verbum, показывает, что нечто утеряно, ибо Λόγος означает, прежде всего, "связь" и у Платона и у пифагорейцев является синонимом для αριϑμός (число). – Связь, т.е. соотношение. – Соотношение, т.е. гармония. – Гармония, т.е. посредничество. – Я перевела бы: в Начале было Посредничество». (Не помню, чей перевод на русский: кажется, Петра Епифанова).

         Какая поразительная чуткость у Симоны! Рильке ощущал эту изначальность как спонтанные точки "чистой связи"; его reiner Bezug: соотношение, струна, тяга, тяготение, сопряженность, сововлеченность. Чистая тяга-связь двух сердцевинных центров. В космологическом смысле: тяготение чистых сил, которое непрерывно возобновляется, так что Начало происходит вновь и вновь. В этом мистическом смысле грязные силы (зло) не могут участвовать в космической невидимо-сердечной сопряженности, в диалоге со-тяги, со-шепота, со-нежности. Они вне бытия, сколько бы ни демонстрировали иллюзию своих сил. Они – в кромешной тьме. Таков весь грязный танец эстетики. Там, где Начало нам не Посредничает, чистая связь не образуется.

 

     2

"Актерская" цивилизация, внутри которой мы оказались, делает вид, что всё прекрасно и всё действительно.

 

3

Сколь актуально постижение мистического характера не только бытия (вне пафоса), но и всех структур жизни. У Кафки этого много, поэтому он смотрел на свои руки, чтобы ярче видеть происходящее в дневном сне. (По древним методикам).

 

4

В какой форме душа может осуществлять разговор сама с собой? Та душа в человеке, которая в своем истоке входит в структуру мира, существующего вне Пещеры Платона, где мы сидим, прикованные цепями времени. Душа в этом разговоре с собой не может не спросить своего визави о чем-то чрезвычайно важном. О чем же? Разве этот вопрос уже когда-то звучал? Ведь, в сущности, мы можем только задать такового вот уровня вопрос. Но и его мы не в состоянии породить, ибо постоянно вмешивается тарахтящий интеллект-дурак. А с плачущей душой разве поговоришь?

 

5

Душа сама по себе абсолютно невербальна. Без скелета, без строительных лесов интеллектуалистики душе невозможно войти в поле эстетики, т.е. быть зафиксированной официально. А нужно ли ей это? Пребывание души на Земле подпольно, незаконно, контрабандно. Хотя, возможно, только ради нее и существует Космос. Космос роскошеством и многообилием чувственных сопряжений, пирамидами эстетики отвлекает внимание алчных и глупых от мистической алхимии, где микроны значат больше, чем сонмы технологических галактик. Даже в лучших земных стихах и симфониях значимы не строительные леса интеллектуалистики (архитектоники) и эстетики. Люди клюют на отвлекающие маневры, аплодируя демоническому.

 

6

Мы не в состоянии правильно оценивать динамическое настоящее. Перечитывая старые ко мне письма иных достойных людей, я не могу скрыть от себя восхищения случайными порывами их живых душ, трогательными и открытыми, обнаруживая там иногда полускрытость таких тончайших вибраций, что слезы застилают глаза. А между тем когда эти письма ко мне приходили, я просматривал их со скоростью заведующего отделом писем и полагал при этом, что всё уловил и что в них нет ничего волшебного. Наше душевное восприятие запаздывает. Так наша подлинная жизнь непрерывно отторгается поверхностно-неподлинной.

 

         7

Древние греки называли чужеземцев варварами не потому, чтобы считали их культуру более низкой или низменной. Вовсе нет, греки были достаточно умны. Причина отчужденности другая. Для греков их города-полисы, города-деревни были семьей, домашним очагом, контактирующим с космосом, и закрытость была естественной формой любви к семье и охранения её, обережения её целомудренности, то есть самой её сути. Изгнание из крошечного, по нынешним понятиям, полиса, было для грека страшнее смерти. Ибо это было изгнание из семьи. Мы знаем, что такое "открытая семья":  блядская, по справедливому определению Розанова. Распахнутость влечет целый фонтан ужасных влечений: например, любопытства к другому в самом широком смысле этого слова. "Благожелательное гостеприимство" ведет к обесцениванию своего, единственно-уникального. Семья распадается или загнивает изнутри. Собственно, с распространения контактов с "большим миром" и началась деградация космического чуда полисов.

 

         8

Толстой жил духовно-этической (бытийной) стадией уже в эпоху написания "Войны и Мир". Ср. эпизоды соблазнения Наташи Ростовой Элен Курагиной и К°. Наташа смотрит в опере спектакль. Всё ей кажется деланным, измышленным и смешным. Она чувствует пустячность происходящего на сцене и в самом театре. Это взгляд Толстого. Но вот появляется Элен и "научает" ее восхищаться химерами. И Наташа подстраивается к этим правилам "хорошего вкуса". Уже тогда Толстой чувствовал внебытийный характер большей части произведений искусства. Так постепенно он "вывел за скобки" значительную часть культуры. В том числе и тех интеллектуалов, которые, всецело пребывая во мраке чувственно-эстетической стадии, анализировали путь духовидца.

 

         9

Жизнь состоит из ошибок. Их особенность в том, что об ошибке ты узнаешь, когда уже совершил ее. Думаю, сама структура человека ошибочна, в этом исток рокового нанизывания одной ошибки на другую. Можно ли их избежать? Да, если сесть в позу лотоса и замереть в самосозерцании. Можно сесть на стог сена. Или на навозную кучу. Или на струю водопада. Или на самое первое в жизни ощущение. Раньше был еще один, не столь вычурный путь: родиться в деревне и жить-поживать там, не покидая ее пределы, мудрея тем, чем Бог послал...

 

10

Возникает вопрос: совершает ли ошибки тот, кто считает, что он их не совершает? Кортес был уверен в своей безупречности. И до него, и после была тьма таких: Лозен, Наполеон, Гитлер, Сталин, американские президенты, питавшиеся живым мясом убиенных. В своей безупречности были уверены тьмы миссионеров, калечивших души, а также субъекты помельче, все эти Дантесы и Элвисы Пресли. Сдается мне, что чем грязнее субъект, тем безупречнее его помышление о себе, и наоборот. Странная ситуация: ошибка оказывается абсолютно субъективным событием, то есть она есть факт нашей экзистенции, по крайней мере к киркегорианском смысле этого слова. Совершать ошибки может лишь тот, кто экзистирует.

 

         11

Интеллектуальные достижения, которыми мир так гордился (неужто все еще гордится?) – абсолютное ничто, ибо всего лишь калька с работы машинки интеллекта, в которую запускают информацию и дают задание. Достижения или падения – всецело в сфере души, как бы мы ни пытались рассеять и оконфузить это слово до полного низвержения его составляющей.

 

         12

Вполне возможно, что Гоголь не знал России, да собственно дар его был не таков, чтобы стремиться что-либо узнать в реалистическом ключе. Это всё равно как пенять Кафке на незнание "реальной" жизни. Как раз он суть-то её и постиг, не выходя с двух-трех улиц.

Но я о другом. Об ошибке Гоголя. Он попытался, не выезжая из католического Рима, в который успел влюбиться, активно дружа с Ивановым, тоже помешавшемся на католичестве и через его измышленную призму пытаясь понять и изобразить Христа, и уходя всё более и более в "строительство" этого образа, не понимая сути роста, – так вот, в этой атмосфере, России и православному духу просто противопоказанной, Гоголь пишет "Мертвые души" как бы с реалистической точки зрения. И приходит во всё большее и большее стилистическое возбуждение, с помощью языковых трюков и языковой игры превращая русских людей, поместное дворянство в монстров. Ироническое высокомерие Запада по отношению к России, я полагаю, действовало здесь в качестве иррационального эгрегора.

       Но что же произошло, если посмотреть в текст? Социальные маски – да, это Гоголь увидел. Всё человечество – в социальных масках. Но кто их кроит? Разве социальная маска принадлежит не телу, не плоти? Разве сам Гёте не предстал бы Чичикову в социальной маске высокомерного тайного советника? (И "живой" Чичиков  назвал бы Гёте мертвой душой). Раз Чичиков, сам в корневом смысле "мертвая душа", мертвее не бывает, являлся в маске, то почему и кто открылся бы ему в душевной своей обнаженности? С какой стати? Получай фашист гранату! С чем пришел, то и получишь. Чтобы найти человека вне маски, надо снять с себя социальную маску (равно и асоциальную). Чтобы встретить живую душу, надо явить свою душу. Да, это рискованный путь, но единственно возможный с точки зрения встречи. Будучи забронированным, ты получишь броню. Мертвейшая душа Чичикова никогда не увидит ни Русь, ни русского человека. Человек без божества в душе не увидит ни богов, ни их помощников. Орки видят только όрков. Американцы видят повсюду только материальный субстрат и грубую силу.

       Гоголь, писавший поэму в Риме, взял ошибочный сюжет, ибо посадил в коляску евроамериканца, а следовало бы посадить какого-нибудь начинающего и никому не известного Серафима Саровского. Пусть бы он посмотрел на Русь; и тотчас бы, словно из-под земли, явились бы читателю совершенно иные люди. Которых увидел, например, Лесков, несравненно лучше знавший отчизну, Лесков, много невинно страдавший, действительно даже не изъездивший, а исходивший Русь. Что было не доступно Гоголю, головному человеку, чародею языка, великому соблазнителю. Нельзя верить головным писателям, чародеям языка. Такому, например, как Андрей Белый, влезшему в сакральный союз Блока с его Прекрасной Дамой: нигде сущность человека не являет себя полнее, чем в эросе. Не случайно этот инвариант Скрябина, любивший стоять перед зеркалом в изящных танцевальных позах, в своих романах занимался почти единственно тем, что демонстрировал искусство языкового танцора и жонглёра.

       Вот в этом и заключается творчество: каким оком и каким сердцем ты смотришь, какую оптику ты предлагаешь читателю. Писателю дано изобразить одно-единственное: своё собственное сознание. Изображая якобы реальных монстров, ты на самом деле изображаешь монстров своей души. Гоголь отчасти понимал эту свою ложь, пытаясь оправдаться в "лирических отступлениях", звучавших наивно и фальшиво. В христианство он ринулся, спасаясь от ужаса, заполонившего его.

  

13

Два взгляда на ценность западной культуры. В мае 1995 года поэт Ольга Седакова делится с философом Владимиром Бибихиным своими впечатлениями от стихов Папы Римского, а затем от столицы Италии: «Да, вспоминая Рим и его центральность. <...> Она таинственна не меньше, чем Греция и Германия, и не человеком построена, она явно спустилась с небес, как апостольская слава. <...> То, что Рим сообщает, ‒ не волнение (как Греция или Германия), а покой, идущий далеко в будущее, в saecula saeculorum…» И далее: «Главное удовольствие Рима ‒ чувство центра, … центр как точка встречи с вертикалью». Предельность восхищения.

        А вот ощущения философа-мистика Симоны Вейль, французской поданной: «Рим – Великий Зверь атеистический, материалистический, обожествляющий лишь себя самого. Израиль – религиозный Великий Зверь. Не желанен ни один, ни другой. Великий Зверь всегда вызывает отвращение». Рим был центром брутальной силы, но именно культ силы разложил культуру землян.

        Здесь два вида зрения: эстетическое (в доминанте своей – культурно-материалистическое, каким бы оно ни казалось порой культур-серафическим) и этическое, то есть идеалистическое. Как всегда я всецело с Симоной в ее безупречном инстинкте жрицы. Духовный центр мира никак не может быть локализован географически. (Ибо дух не в камнях и не в истории). Есть духовный центр Универсума, с которым возможна только "чистая связь" (Рильке), перед которой вся пышность и напыщенность эстетических чудес, конвульсий и амбиций – прах и ничто. (Ибо как раз европейская культура и взошла из императива и корневища культа силы, "воли-к-власти"). А на уровне возможности контакта с Центром существует бессчетное количество центров "приема духа": в "сердце каждого человека". В этом смысле подлинный центр мира только в тебе и больше нигде. Банальность? Да. Следует сделать её неожиданностью. И сделать должен только ты сам. Не Симона и не Гоголь.

 

         14

Парадоксальная запись Симона о сущности красоты, которая не от людей: «Красота пейзажа в момент, когда его никто не видит, совсем никто... Видеть пейзаж таким, каков он есть, когда меня нет...» Видеть пейзаж из собственной пустоты, то есть из полной незамутненности всеми накоплениями "опыта" и "знания". Видеть пейзаж из абсолюта своей слабости. Красота не нуждается в комментариях. Человеческая рефлексия, в том числе эмоциональная, убивает бытийную красоту. То, что можно продать и то, чем можно восхититься, – не красота. Вот почему правы те, кто указывали, что истинная красота – вне эстетики, вне "суждений вкуса". Для такого восприятия надо серьезно подрасти. Созерцание Симоной пейзажа "таким, каков он есть, когда меня нет", напомнило мне историю о прогулке чаньского старого мастера с европейским претендентом на это звание, прогулке в горах. У этого второго участника прогулки пару раз за долгую молчаливую прогулку вырвался возглас "какая красота!" Вернувшись, китайский мастер отчитал китайского брата-магистра, к которому, собственно, и приехал европейский знаток: какого болтуна ты мне подсунул, чтобы глаза мои больше его не видели!.. Европеец не владел трансцендентальной речью, которой, например, владела Симона. Как бы он мог увидеть пейзаж в момент, когда его не видит ни один человек? В том числе и ты сам.

(Продолжение следует)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка