Литературная критика

Я помню, как в первый раз прочитала стих Черного Георга, помню это странное ощущение: у меня закружилась голова, я развернулась и ушла. В следующий раз я наткнулась на его стихи примерно через год, и мне стало интересно; я поняла, что это, пожалуй, именно та поэзия, которую я искала, поэзия «нескучная». И вот сейчас, уже более-менее представляя себе то, что Георг делает в своих текстах, я хочу сказать несколько слов об одном из моих любимых поэтов.

 

Постмодернизм – это грустно. Поэтому о кризисе в современной литературе я писать не буду. В поэзии каждый ищет созвучия. Возможно, кому-то интересен постмодернизм; возможно, кто-то себя ощущает в его теплых и холодных течениях, как рыба в родном океане, но уж очень серая в этом океане вода. Я, как читатель, предпочитаю психоделическую поэзию, и нахожу её прежде всего в достаточно сложных для восприятия текстах Черного Георга. Нужно сказать, что тексты его трансцендентальны, и уже этим крайне отличаются от привычных постмодернистких рефлексий.

Что мы чувствуем, читая тот или иной стихотворный текст? Хороший стих похож на слепок, – отпечаток события, эмоции или мысли. Магические сочетания черных знаков образуют таинственные конфигурации, хранящие звук, который вновь возникает в нас при прочтении. Стихи похожи на любимые платья, которые мы время от времени достаем из шкафа. Мы ищем гармонии и узнавания, откликаемся на привычное и знакомое, на уже прожитое. Гениальность поэта состоит именно в том, чтобы с абсолютной точностью воссоздать и перевести на язык слов смутно ощущаемое и не всегда осознаваемое нами. И тогда мы говорим «ДА». Ключ подходит к замку, дверь открывается, и мы оказываемся там, где были когда-то, – в прошлом. Мы остаемся в этих минутах, приятных или болезненных, и не идем дальше. Воздействие поэтического текста основано на том, что он обращен более не к разумной, а к эмоциональной составляющей нашего сознания. И поэтическое искусство – это, прежде всего, искусство создания яркого и впечатляющего образа. Георг же пытается уйти дальше.

Мы все в большой степени являемся тем, о чем мы пишем. Вне зависимости от того, имеет автор желание показывать свое «Я» или нет, стих всегда является отражением мировоззрения поэта и окружающей его среды. В какой-то мере мы являемся пленниками вложенных в нас детства словесных конструкций и устойчивых ассоциаций. Чаще всего, отвечая на заданный вопрос, мы автоматически, на рефлекторном уровне, выдаем определенные наборы слов. Все эти закрепленные на уровне инстинкта слова, безусловно, являются правдой, – но правдой, обусловленной рамками обычного житейского опыта. Перешагнувшие некий возрастной рубеж и/или накопившие определенную сумму знаний об окружающем приходят в один из дней к пониманию того, что объяснение этого сверхъестественного мира с точки зрения материализма не является удовлетворительным. Признание существования некоего божественного духовного начала означает необходимость внесения корректив в наше привычное состояние сознания. Поэзия Георга – это прежде всего попытка уйти от стандартных решений, языковых штампов, попытка расширения горизонта и изменения взглядов на привычные вещи. Именно в этом и заключается активное воздействие автора на читателя – не поиск знакомого, а узнавание нового. Именно этим объясняется определенная сложность восприятия читателями текстов, написанных Георгом.

Чем-то стихотворения Георга похожи на теоремы. Автор подводит нас к своему решению, но соглашаемся мы с ним или нет – это не так уж важно. Здесь гораздо ценнее само ментальное усилие и поиск своего личного ответа, движение мысли в заданном направлении при определенных условиях задачи. Стихотворения Георга похожи на колодцы: можете падать в них, можете доставать из них воду, но на дне их даже днем видны июльские звезды. Создавая новые, неожиданные, иногда парадоксальные связи между словами, пользуясь системой противопоставлений, автор планомерно и целенаправленно выявляет нечто, выходящее за рамки языка, чем иногда вводит читателя в состояние психологического шока. Подобная традиция построения текста характерна для дзенских коанов и суфийских притч, она почти не встречается в европейской литературе.

Стихи Георга – это всегда хорошо структурированное пространство, независимо от объема, – будь то капля неба или деревенский пейзаж, далекая планета или одиночная камера. У гениального дизайнера пространство – это концепция, это история, это идея. Элементы центральные и дополняющие работают на нее, поддерживают, сосуществуют в сложной системе взаимосвязей. У каждого пространства – свои гармонии и свои задачи. Может ли быть пространство ответом на вопросы? Думаю, что да. Наши вселенные отвечают нам не на языке слов. Будет ли тест открытым или закрытым, плоским или объемным, куда автор ведет и куда он приводит читателя? Направление движения – вот что всегда присутствует в текстах Георга. И именно это явственно ощущается в его лучших тестах из разряда трансцендентной психоделики.

Можно по-разному относиться к процессу написания стихов; для одних это спонтанное творчество, для других – создание эстетических ценностей, для третьих – просто игра словами. Склонность современных авторов к описанию явлений посредством архетипичных образов и перегруженность текстов аллюзиями в какой-то степени обесценивают реальность, сужая ее до привычного, знакомого. Нет ничего плохого в употреблении аналогий и подобий, но аналогии хороши лишь как изредка применяемое средство, не как основной инструмент. Принципы подобия хороши только в качестве примеров; аналогии так и остаются аналогиями; затем они порождают другие, и, в результате накапливаемых при каждой аппроксимации искажений, мы получаем картину весьма далекую от реальности. Постоянное использование подобий на протяжении длительных промежутков времени в конечном счете приводит к профанации любой идеи и к эффекту подмены. Все это напоминает игру в испорченный телефон.

Мир необычайно сложен и многообразен, он не делится на черное и белое. Давая явлениям и предметам названия, мы тем самым вписываем их в определенные рамки и ограничиваем их смысл. Это условие нашего существования в той системе координат, в которой мы пребываем. Нам необходимы точки отсчета в мире, где все измеряется относительно всего, нам необходимы твердые константы, маяки и вешки. Но достаточно жестко структурируя окружающий мир, мы ограничиваем себя. Детерминированный мир не может быть свободным, поскольку является схематичным и необъемным. Что же делает Георг? Определенным образом располагая, суммируя и организуя текстовые единицы, нивелируя одно и акцентируя другое, он пытается ввести читателя в пространство. В этом пространстве нет названного; сознание читателя в нем движется в одном или в нескольких направлениях, и возникает странный эффект, называемый автором психоделическим.

В мире нет ничего неподвижного. Благодаря своеобразному построению текста в ограниченном объеме стихотворения становится возможным не описание изменения движения и изменений описываемых объектов, а задается направление движения от одного постулата к другому. Часто автор приводит читателя в весьма неожиданные места. В чем же проявляется это движение? Оно заложено в самой структуре стиха, которая складывается из последовательности тезисов – как явных и очевидных, так и малозаметных и трудноразличимых. Они, вызывая у читателя согласие или несогласие, вводят сознание в определенное состояние, заставляя его двигаться дальше.

Для меня, как для читателя, в творчестве поэта особенно ценна его способность вместить в рамки отдельного стихотворения определенную философскую концепцию, доминирование смысла над формой. Автор никогда не жертвует идеей ради звука или рифмы. Говоря о макроархитектонике и микроархитектонике стиха, Георг всегда подчеркивает, что новизна, изысканность или сложность рифм, богатая образность или метафоричность являются всего лишь дополняющими, а не определяющими компонентами. Композиция же остаётся неразрывной и определяется содержанием идеи, подаваемой в стихе. Уход от бытовой философии и отсутствие ярко выраженного эмоционального компонента, некоторое обезличивание своего «Я» позволяют автору перейти на другой уровень отношения к тексту и вести разговор о вещах, кажущихся абстрактными. Но только уйдя от своих привычных эмпирических оценок, отделавшись от личностного опыта, становится возможным рассуждать о категориях вечного, осознавать себя составляющей частью вселенских процессов.

В каком-то смысле стихи Георга – это выход за предел, за предел собственного сознания, выход в открытый космос, не отягощённый рамками своего «Я».

 

__________________

Чёрный Георг. Черный предел невозможного.