Комментарий | 0

"Душа верна неведомым пределам" (к 80-летию Юрия Поликарповича Кузнецова)

 

 

Юрий Александрович Кузнецов

( 11 февраля 1941 г. - 17 ноября 2003 г.)

 

 

 

80 лет назад, 11 февраля 1941 года родился русский поэт Юрий Кузнецов. Я совершенно уверен, что многие из тех, кому попалась на глаза эта заметка, даже не слышали о нем. Таковы особенности нашего виртуально-клипового бытия в наступившем тысячелетии. Только до крайности истончившийся за последнюю четверть века слой ученых знатоков,  а также преданных избранной стезе учителей русской словесности и настоящих ценителей  поэзии ощущает его поэтическую высоту, подчас легко  поднимавшуюся до вершин истинной гениальности.

Однако, не будем о грустном.  Поэтический дар Юрия Кузнецова высоко ценили многие  собратья по перу – Владимир Кожинов,  Давид Самойлов, Евгений Евтушенко, Евгений Рейн... Последний из упомянутых глобально оценил талант поэта: «Нам явлен поэт огромной трагической силы, с поразительной способностью к формулировке и концепции… Он поэт трагического занавеса, который опустился над нашей историей. Только так следует его понимать… Он говорит темные символические слова, которые найдут свою расшифровку, но не сегодня и не завтра. Именно поэтому ему дано громадное трагическое дарование».

Многогранность таланта Юрия Кузнецова, разумеется, невозможно представить в коротком комментарии.  Поэтому остановлюсь на том, что ближе сердцу.

 Юрий Кузнецов – поэт глубочайшего поэтического историзма. Его любовь к России несет в себе пронзительный, подобный незаживающей ране характер, полна постоянной тревоги за ее судьбу. Родина для  него была единым и живым  тысячелетним  пространством, в котором одна ипостась русского бытия  перетекала в другую, но, видоизменяясь, оставляла нетленной  магическую внутреннюю суть глубинного народа. Он распространял такое восприятие  на все времена отечественной истории.

Поэтому даже  Куликовскую битву полагал сражением, в котором участвовал лично:

 

Сажусь на коня вороного -
Проносится тысяча лет.
Копыт не догонят подковы,
Луна не настигнет рассвет.
 
 
Сокрыты земные обеты
Земным и небесным холмом.
Но рваное знамя победы
Я вынес на теле моём.
 
Я вынес пути и печали,
Чтоб поздние дети могли
Латать им великие дали
И дыры родимой земли.
(«Знамя с Куликова»)

 

Безотцовщина, настигшая его в трехлетнем возрасте (отец подорвался на мине в сорок четвертом) на всю жизнь осталась болью, нерасторжимо сопряженной с трагедией страны.

 

Со страны начинаюсь,
С войны начинаюсь…
Отец мой окончен войною.
В чистом поле его,
Прорастая, распяло жнивьё.
Я завернут в портянку.
Россия стоит надо мною.
Как круги под глазами,
Траншеи на бледном лице у нее.
(«Слёзы России»)

 

Личная судьба  для поэта всегда была неотделима от судьбы Отечества, он  не чувствовал границы между малым и большим.  Это особенно ярко вступает в «Сталинградской хронике»: «Я вошел в твой огонь, Сталинград, // И увидел священную битву».

Его взгляд  на величайшее сражение приходит к нам не только через призму личных судеб простых героев хроники, но и  масштабных, часто мистических поэтических обобщений:

 

Оборона гуляет в полях.
Волжский выступ висит на соплях,
 На молочных костях новобранцев…
Этот август донес до меня
Зло и звон двадцать третьего дня,
 Это вздрогнула матушка-Волга.
Враг загнал в нее танковый клин,
Он коснулся народных глубин.
Эту боль мы запомним надолго.
 
Но в земле шевельнулись отцы,
 Из могил поднялись мертвецы
По неполной причине ухода.
Тень за тенью, за сыном отец,
За отцом обнажился конец,
 Уходящий к началу народа…

 

Недавнее историческое время уже вживую расплавленным металлом протекало через его  душу и рождало тяжелые предчувствия. Вот что писал Юрий Кузнецов в 1988 году:

 

Когда шумит поток краснознамённый
Рыдай и плачь, о Русская земля!
 Смотри, идет проклятьем заклеймённый
Последний, поименный штурм Кремля.
 
Нашел кирпич почётную замену,
Которую потомство не простит.
Ячейки с прахом прогрызают стену -
Она на них едва ли устоит.
(«Захоронение в Кремлевской стене»)

 

 

После свершившегося катаклизма, уже в 90-е годы, когда произошло тотальное крушение многих корневых основ многонациональной российской жизни,  поэт с печалью констатировал:

 

Жизнь напустит холода и голода,
Обобьют наш голос и бока.
Не удержит ни серпа, ни молота
Наша угорелая рука.
 
Мы сойдемся на святом пожарище
Угли покаяния сбирать.
А друзья и бывшие товарищи
Будут наши угли воровать.
(«Тень от тучи родину нашарила…»)

 

Совсем ведь коротко. Но как точно!

Многие тайны творчества Юрия Кузнецова пока не постигнуты, хотя для их объяснения привлекаются самые сложные  историософские учения. Такие, как выдвинутая Арнольдом Тойнби концепция развития локальных цивилизаций «Вызов и ответ», совпадающая в ряде своих позиций с теорией пассионарности Льва Гумилева. Тойнби полагал, если конкретному обществу брошен исторический вызов, но его некому принять, социум движется к пропасти и гибнет. Однако если творческое (пассинарное, по Гумилеву) меньшинство осознает случившееся, то надежда остается, общество, как правило, трансформируется и движется дальше.

Вспомним, что ХХ век был для исторической России одним нескончаемым вызовом. Четыре революционных взрыва и, по меньшей мере, семь войн (из них три мировых, если считать «холодную»)  к рубежу тысячелетий привели страну к краю пропасти, истощили народные силы.

   Наш национальный поэтический гений остро чувствовал приближение этого гибельного рубежа и стремился передать нам свою тревогу, ощущение опасности, исходящей из многих точек, внешних и внутренних.  Твердого ответа на этот вызов пока нет, весы истории качаются.

 Юрий Кузнецов оставил нас в 2003 году. Но имя его и дело набирают медленно и верно широту и силу. Увидело свет многотомное собрание сочинений. После смерти поэта состоялись полтора десятка конференций, посвященных его творчеству.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка