Проза

«Старость – не радость, а большая гадость» – любимая прибаутка
Елизаветы Вартановны. Дотянув до своего восьмидесяти пятилетия,
она напрочь лишилась рассудка. Трухлявый мешок, начиненный
костями, сопревшими остатками мозгов, кое-какими
физиологическими потребностями, потрескавшейся пергаментной кожей эпохи
неолита, увенчанный рожей монстра и прической Эйнштейна
перемещается по квартире чуть ли не каждые десять минут. Извечный
маршрут: комната-кухня-туалет-коридор, поиски амебной кошки
Соньки, заветное мацони в холодильнике – последние радости
этой старой женщины. Лиза настолько стара, что тронь ее
сильнее за костяную руку, и посыплется труха. Если бы Елизавету
Вартановну увидел бы хоть один идейный геронтофил, не
раздумывая, женился, ибо более жесткого объекта для сексуальных
извращений не придумаешь. Хотя мысли самой Лизочки невинны как
у младенца. Единственным ее грешком все еще остается
привычка увлажняться детским кремом с витамином А и Е. Именно за
этот злосчастный кремок «Антошка» со смешным конопатым
карапузом на тюбике (который и стоит и всего нечего – пятерку), ей
особенно достается на орехи.

– Лиза, мать твою еб! – слышит Елизавета Вартановна, как в песне
поется « з ранку до ночі». Трио инквизиторов, дьяволы во плоти
– невестка, сын и внук измываются над старушкой, не жалея
сил и фантазии. Любая оплошность: «Опять забыла смыть в
туалете?», «Не трогай стол грязными руками!» – и крики, упреки,
маты, угрозы льются как из рога изобилия. Нет, не думайте, в
квартире № 35 живут не какие-нибудь там торчки или ханыги, и
даже не потихоньку спивающиеся торгаши, а вполне приличная,
по крайней мере внешне, семья: мама, папа и крошка-сын.

– Лиза, сколько я тебе раз говорила: ешь кашу, а потом котлеты! –
невестка Танечка изогнувшись трамвайной дугой в проеме
кухонной двери, угрожающе посмотрела на Лизу.

– Но я не хочу кушать. Таня, послушай, ну. А, где мое мацони? –
крошки хлеба сыплются из старческого рта и падают на идеально
чистый пол. Сие нарушение первозданного безупречного порядка
не может ускользнуть от пристального взора Танечки. Еще
большего масла в огонь добавляет недоеденная слизкая масса серого
риса в тарелке. Очередной бури не миновать.

– Лиза, ешь кашу! Ты будешь ее жрать или нет?! Ах, ты хитрожопая
армянка, котлету она съела, а кашу выкидывать? Ни хера!
Миллионерша!

Наверное, окончательно лишившись рассудка, Елизавета Вартановна
пытается возражать. Бедная Лиза, бедная Лиза, ты разбудила и без
того никогда не дремлющий вулкан!

И вот: Таня уже с силой запихивает в рот Лизе рис. Алюминиевая
ложка, ведомая чужой рукой, прямо по курсу направляется в плотно
сжатые губы, но, встретив сопротивление, забывает о
деликатности и врывается силой, стучит по зубам, больно бьет по
губам, заставляя разжать упрямые челюсти. Безвкусная холодная
каша, скупо сдобренная хилым кусочком масла, падает мертвым
грузом в желудок. И пусть только попробуют судачить злые
языки, что они ее не кормят!

– А теперь иди в свою комнату! Руки помой! Быстро! Не прикасайся к обоям!

– Но где мое мацони? Я без него не могу. – Все же кисло-молочный
продукт не стоит таких страданий.

– Ты меня достала, Лиза – сука ты старая! Заткнись! – Танюша
выпихивает Елизавету Вартановну из-за стола, отпустив пару крепких
тумаков, так в целях профилактики. А мацони не дает из
экономии и принципа, хотя оно спокойно стоит себе в холодильнике.
Преднамеренное издевательство – одно из главных преимуществ
в войне со свекровью. И не вздумайте упрекнуть Таню в
бесчеловечности, отсутствии гуманности и садизме, глаза вам
заплюет. Оказывается, только «дрянная Лиза» донимает эту чуткую и
добрую женщину, рыдающую навзрыд при просмотре сериала
«Кармелита». Ведь именно «старая курва» сживала со свету
умницу-прелестницу Танечку, всячески ставила палки в колеса,
сделала прислугой в собственном доме, а сама шлялась со своими
придурковатыми подругами по центру Тбилиси.

«Ну, ничего придет твоя старость, тогда я отыграюсь. Все припомню!»

Вот и припоминает Танечка каждый божий день несчастной старушке
ошибки молодости, точнее зрелости. А в дни особого буйства крови
и черной меланхолии дело доходит и до рукоприкладства.
Елизавета Вартановна в сию трагическую минуту превращается в
девочку для битья, и крепкие, натруженные домашними заботами и
шитьем кулаки Тани метелят обезьянью морду Лизы. Один удар
обрушился на хилые плечи, другой глухим бубенцом отозвался в
груди, третий пришелся прямо по кумполу. Такой методичности
и профессиональному хуку могли бы позавидовать и боксеры.

– Ай, ай, яй! – кричит бедная Лиза, но все ее стенания и просьбы
сжалиться, так и остаются гласом вопиющего в пустыне.
Единственная кровиночка, сыночек Косенька, захламляя диван, запоем
читает о крутой братве, золотых куполах и настоящих ценностях,
в такие минуты заставить его оторваться от «шедеврального»
Шитова может разве, что третья мировая война или окрик Тани:
«Кося, подыми свою жопу, иначе, я ее убью!» К кухонным
баталиям между женой и «старой блядью Лизой» он уже давно привык
и, как истый подкаблучник, всегда принимает сторону мощного
и решительно-садисткого каблука, то бишь супруги.

В соседней комнате дает храпака младший внучек Артурчик. Коренастый
и крепкий малый, лицом вылитая Таня. И характерец-то тоже
явно не папашин, – истеричный и визгливый, такой в любой бочке
самая прочная затычка. Целыми днями он торчит дома,
подворовывает по мелочам, лускает семечки, втихаря подрачивает с
затертым до дыр юбилейным «Плейбоем», при этом, обдумывая
планы, как достать на вечерний променад. У Артурчика самого
чешутся кулаки, поэтому за определенную плату он может, кого
угодно третировать, жаль только бабку на пенсию не разведешь:
предки забирают все до копейки и складывают в кубышку.

Был еще старший внучек Гриша – тоже бездельник, но с больно уж
красивыми нежными темно-карими глазами олененка, мелодичным
голосом и душой философа, но он, как говорят соседи, окончательно
сдвинулся крышей и эвакуировался в глубокие леса. Еще бы от
такого семейства! Надеяться на свет в конце туннеля, чудо,
лучшую старость Лизе не приходится: даже родственники с
Кавказа, забив на законы джигитов, не пытаются спасти старушку.
Себе дороже. Да, и кто захочет брать под попечительство
полуслепую зловонную бабку, периодически гадящую под себя.

Все же крики и вопли Лизы достигают в полном звуковой объеме спальню
Артурчика. Юный отрок просыпается с трехэтажным матом,
новый день для него вступил в полную силу.

– Ебаный насрал! Заткнитесь! Дайте поспать, сукины дети!

А, как же, «Доброе утро, мамочка!», какое оно на хрен доброе, когда
трехкомнатная квартира вот уже лет десять превратилась в
палату № 6? Впрочем, ее обитатели вряд ли читают классику.

Пошаркав тапочками до кухни, Артурчик ногой открывает дверь

– Мать, есть, что пожрать? – Ура! Лиза спасена! Пока любимый отпрыск
будет наполнять ненасытное чрево, гнев Татьяны сменится на
телячью нежность к своему единому путевому дитяти.

– Да, сыночка! Сделать тебе салатик? – неужели эта суровая женщина
способна на ласку?

Елизавета Вартановна почти незамеченной, ретируется в спальню.
Хватаясь руками за стены, обклеенными безвкусными, но
супермодными обоями с аляповатыми косоглазыми ангелочками, Лизочка
нарушает один из главных догматов – ничего не трогать руками.
Так и не вымыв тщательно с мылом свои крючки от крошек и жира,
она оставляет заметные разводы везде, где прикасается ее
старческая длань.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Опять не повезло:
в коридоре слепую как крот и глухую как сыч Лизу настигает
Кося. Он подходит незаметно, со спины, и, когда старуха-мать
совсем не ожидает встречи с сыном, он прикола ради
разражается голосом Громовержца:

– Куда идешь, карга? – единый сын с нескрываемым отвращением взирает
на свою престарелую родительницу.– Давай, проходи быстрее!
Шевели костылями!

– Это ты, Котенька? Скажи мне, где мое мацони? – лицо Лизы озаряет
идиотская улыбка.

– Ох, опять начинается! Тань, ну, когда она сдохнет? – натура
лизоблюда не знает сыновьей любви.

– Мне, откуда знать? – раздается недовольный голос Тани. – Я тебе
говорила, что нужно было ее давно сдать!

И хоть Лиза окончательно выжила из ума, дом престарелых для нее
страшнее гиены огненной. Притихнув, как мышка, бедная Лиза
скрывается в своей убогой комнатке. Расшатанные нервы старушки,
сейчас может успокоить только пасьянс и три таблеточки
валерьянки. Лучше залечь на дно, несколько дней не просить мацони,
крем, печенье и пешие прогулки во двор! Но у Елизаветы
Вартановны инстинкт самосохранения напрочь отсутствует: к вечеру
она уже донимает расспросами истеричку Танечку и тем самым
доводит последнюю до кровавой мессы. Разбитый нос Лизы
напоминает гнилую сливу, но докторам ее показывать никто и не
собирается. Для случайных глаз приготовлена, довольна сносная
отмазка – несчастная слепая бабушка спросонья наткнулась на
дверной косяк. Вот уж вправду: старость – не радость. Тихо
всхлипывая, Лизонька вспоминает свои молодые годы, но зла на
змею-невестку, тем нее менее, не держит. Доверчивая, как
дитя, она снова поет под дудочку Танечки, и, не смотря на побои,
отдает ей всю пенсию, сбережения, припрятанные на похороны,
и даже как истый шпион следит за злодеяниями Артурчика, с
завидной методичностью докладывая, во сколько, когда, с кем
и, зачем он проводит свое пустое свободное время.

За шпионаж и подхалимничество внучек постоянно зло прикалывается над
бабкой и в свою очередь тоже, по поводу и без, сдает ее
предкам.

Однажды в наиболее веселом расположении духа, сдобренным изрядной
порцией «дури», он с другом Коляном, решил забавы ради
накормить голодную Лизочку супер-борщом, в который они
предварительно отлили.

– Гы-гы! Ты че прикалываешься, не гони: она это не будет жрать?

– Да, я тебе отвечаю! Я сто раз так делал! Еще и добавки попросит!

В другой раз с этим же Коляном, заблевав туалет и ванную, забив
кухонную раковину, он без зазрения совести спихнул всю вину на
старушку. Даже, когда мамаша звонко хлестала бабку по щекам,
он спокойно продолжал смотреть телик. И не один мускул не
дрогнул на его необезображенном интеллектом лице. Воистину так
закаляется сталь! Ибо нужно иметь архистальные нервы,
изрядную порцию говнистости, абсолютное отсутствие моральных
принципов, чтобы быть не только свидетелем, но и соучастником
ежедневной операции « Как быстрее сжить Лизу со свету».
Причем, в Артурчике Елизавета Вартановна души не чает: и в дни его
жуткого опохмела, собрав всю свою волю и остатки мышц в
кулак, достав из-под матраса последний заветный червонец, идет
в киоск за литром пива и сигаретами! А в ответ очень редко
слышит слова благодарности, в лучшем случае внучек, буркнув
свое: «Спасибо, могла бы дотащить и два литра», врубает на
полную мощность «Сектор газа» и орет на всю квартиру матерные
песни. Но особенно не сладко бывает Лизе, когда Кося и Таня
уезжают на дачу: почувствовав долгожданную свободу, Артурчик
устраивает пьянй дебош с криками, битьем посуды; пиво и
водка льются рекой, дым валит трубой, полоумные дружки
неизменно что-нибудь ломают, визгливые девицы бегают в полуголом
виде, – покой Елизавете Вартановне в такие ночи может только
сниться. И, что хуже всего, на утро, когда приезжают Косенька
и Танечка все пригрешения Артурчика вешают на Лизу. В
ожидании своего приговора бедная Лиза дрожит, как осиновый листок,
ведь для выяснения отношений невестка Танечка не выбирает
долгих церемоний, не читает мораль, и даже не берет в
свидетели других домочадцев, самосуд – вот, что всегда уготовано
для Лизы. И никаких адвокатов, апелляций, права на последнее
слово!

Шли долгие дни, недели, месяцы, годы, но Лизочка, несмотря на все
усилия своих родственников, со свету никак не сживалась, хотя
каждый Божий день, вопрошала Создателя как можно скорее
укоротить свою бренную и бесполезную жизнь «овоща на ножках».
Милостивый Боженька, видно сговорившись с сородичами, так же
был глух, слеп и нем к ее молитвам.

– Эх, эх! Когда я сдохну и освобожу всех от себя? Господи-Господи,
где моя смерть? – любила повторять Елизавета Вартановна и тем
самым еще больше провоцировала все семейство на агрессию.
Не послать Лизу лишний раз матом или не огреть, чем под руку
попадется – у Степаненко считалось отклонением от нормы. То,
что Лиза – главный катализатор всех бед и несчастий, тормоз
на пути к беспечной и сытной жизни никто не сомневался.
Наверное, если бы за убийство в состоянии аффекта можно было
ограничиться лишь минимальным штрафом, то вряд ли бы у
кого-нибудь из этой троицы дрогнула рука. Хотя быстрой кончины
Елизавете Вартановне желали не только изуверы из квартиры №35,
но и сирые и убогие родственники, живущие далеко не по
соседству: та же мамаша Танечки, колченогая баба Валя, прозванная
мужской частью Степаненко «Обезьяной», «Чи-чи»,
«Бинго-Бинго» вставляла свои ехидные «пять копеек» в гнобление бедной
Лизы.

– Она должна тебе ноги целовать, а не рот свой поганый открывать! –
неизменно направляла злость Тани в нужно русло Обезьяна. –
Конечно, ее можно сдать в «дурку», но на это же деньги нужны,
а зачем тратить деньги на старую курву? «Молодуха» Валя
была моложе Лизоньки всего лишь лет на пять, тем не менее,
считала себя передовиком по всем фронтам. Ведь именно она, а не
эта «армянская лентяюга», не смотря ни на холод, голод и
бедность, взрастила двух «чудесных деток», (ведь никто не мог
предположить, что, повзрослев, сынуля превратится в
забулдыгу). А «дрянная Лиза» всю жизнь прожила на готовом, и даже
сейчас, все за ней присматривают-приглядывают,
кормят-поют-обстирывают, а Валечка – главная трудяга в семье, терпит лишения
и унижения от алкаша-сына Валерки! Такая вот вопиющая
несправедливость!

И все же однажды дамоклов меч, давно нависавший над головой бедной
Лизы, решил рубануть все сплеча.

– Ну, что доигралась, старая сука? – разъяренная как тысяча фурий и
триллион чертей в придачу, Танечка сомкнула свои цепкие руки
на шее свекрови, и, если бы не Артурчик, точно бы ее
придушила. Проснувшись глубокой ночью, Елизавета Вартановна в
который раз заблукала в лабиринте квартиры, все бы ничего, но,
попутав туалет с кухней, она превратила весь в дом в одну
сплошную зловонную клоаку. Следы старческих экскрементов были
повсюду, даже видавший виды вентилятор, впитал в себя все
ужасы бабусиного несварения желудка. Обладая большей
разумностью, Лизонька сразу же признала бы свою вину, но атеросклероз
в ту злополучную ночь был особенно беспощаден с клетками
мозга. Как назло, Лиза ничего не помнила и никак не могла
объяснить, почему сама, все и вся было с головы до ног
перепачкано, простите, в говне.

– Я не знаю, что случилось! Не знаю, не знаю! – причитала Елизавета
Вартановна, стоя голяком в такой же грязной, как и все в
этой квартире ванной.

– Не знаешь? Не ври мне, блядь! Ты сделала это назло! Я тебя убью,
курва! –Танечка со всей силы трясла свекруху за плечи,
(единственный чистый участок тела) и наотмашь била по лицу. – Я
тебя, его сейчас жрать заставлю, ты меня поняла!? Как же я
тебя ненавижу! Чтоб ты сдохла! – Таня перешла на звериный крик,
еще чуть-чуть и серливой бабульке и вправду, как говорят
по-русски, пришел бы настоящий пиздец, но видимо вездесущий
Боженька в этот момент решил заглянуть одним глазом в квартиру
№ 35 на улице Владивосточная, иначе как объяснить то, что в
полпятого утра в доме раздался настойчивый телефонный
звонок. Отступив от Лизы, жестокая рука Татьяны брезгливо
потянулась к загаженной трубке.

– Алло!

– Здравствуй, Танечка! Это звонит Нона из Лос-Анджелесса! Как вы,
там, мои золотые? Жива ли моя сестренка Лиза? – голос с явно
заметным американским акцентом было ничто иное, как
спасательный круг для Лизы.

Бывают же чудеса! Сто лет не звонила Нона, о которой вся семейка
давно забыла, а тут на тебе – как снег на голову предложение
приехать погостить на летние каникулы, при чем, расходы по
оформлению визы, билеты первого класса, проживание и
развлечение, берет на себя Нона, и экономным Степаненко не нужно
тратить ни копейки. Единственное, о чем просит чудаковатая
богачка, наверное, тоже окончательно выжившая из ума привести с
собой за океан – Лизу. Закончив болтать с еще одной
придурковатой родственницей, Таня уже без особой агрессии вымыла
грязнулю-Лизу, привела в божеский вид квартиру, и, заварив себе
чашечку кофе, несмотря на несусветную рань начала звонить
своей любимой мамочке, т.е. Обезьяне.

Примат, как и следовало ожидать во всем поддержала дочечку, и даже
не спросив разрешения мужа ( «А, какая на хрен разница, что
думает Кося!»), Танюша, напевая незатейливую песенку Верки
Сюрдючки, погрузилась в чемоданное настроение и мечты об
Америке.

До поездки в Город Ангелов оставалось еще уйма времени, а потому
окончательное сживание Лизы с лица земли, соответственно тоже
отложилось на неопределенный срок. Нет, обыденных ритуалов
избиения и морального террора никто, конечно же, не отменял,
но все же силы ударов и тумаков стали значительно «гуманнее»,
баланда в тарелке больше напоминала еду, а не помои,
Елизавету Вартановну, представьте себе, даже начали вывозить на
дачу! (правда, в целях безопасности, дабы она всю хату не
спалила). Жизнь у старушки явно налаживалась, и, если уж
по-честному, какой бы ни была алчной, злобной, ненасытной в
мучениях, вечно жаждущей старушечьей крови невестка Танюша, любой
другой на ее месте вряд ли бы спокойно мирился бы с
вездесущностью Лизы. Эти постоянные расспросы, кто пришел, зачем
пришел, куда пришел и фирменное «Который сейчас час?» вывели бы
из себя, наверное, и буддийского монаха.

– Мы собрались вместе, будет нам очень весело! Песню дружно запоем,
хороводик поведем! Если бы не этот всепоглощающий оптимизм,
а более соответствующая данной ситуации меланхоличность и
угрюмость, не напевая, она веселую песенку в коридоре, может и
вовсе не вызывала бы огонь на себя, но оставаться
незамеченной Елизавета Вартановна не умела. Вот и сейчас, лавируя
между Танюшей, Косей и по-бивисовски хихикающим внуком, Лизочка
притопывая одной ножкой, прихлопывая себя другой ручкой,
пустилась в пляс. В холодильнике у Степаненко мышь повесилась,
пришел счет за воду и электричество, придурок-Валерка дал в
ставную челюсть «Бинго-Бонго» и чуть было не выбил
последние зубы, на даче срочно нужно было ставить еврозабор, а тут –
Лиза веселится! Такой непростительной жизнерадостности
ненавистной свекрови Танечка простить не могла! Может быть, там,
в груди лопнула последняя хилая пружинка терпения, либо
гнев густой вязкой массой, окончательно заполнил все сознание,
но, отодвинув на своем пути Косю и Артурчика, Танечка с
воплем диких индейцев набросилась на Лизу, затащив ее в спальню,
долго хлестала по щекам, порвала все карты для пасьянса,
выбросила на помойку, хоть это было и неэкономно полкилограмма
заначенного бабкой печенья, и, пообещав, что «До Америки,
ты сука, не доедешь, а сгниешь в доме престарелых!», громко
хлопнув дверью, удалилась страдать вместе с Миро и
Кармелитой.

Ночью бедная Лиза тихо, как мышка, выбралась из своей комнаты, зашла
на кухню, прислушалась к храпу Коси, опасливо оглянулась по
сторонам, нащупав в верхнем ящике кухонного шкафа коробок
спичек, открыла все конфорки, подождала, пока комната
наполнится ощутимым запахом газа и – чиркнула. Дом престарелых для
старушки был хуже гиены огненной, а, учитывая, что к жизни в
Аду она и так давно привыкла, менять место жительство на
старости лет не больно уж хотелось.