Онтологические прогулки

(философия современной войны)

Две чеченские кампании не были войной в точном смысле слова – скорее разделом между двумя мальчишескими группами в дворовой территории – и антитеррористической, антихулиганской борьбой с нашей стороны. Всё это укладывалось в подростковый возраст российской демократии. «Пятидневная» война с Грузией в поддержку миротворцев – инициация нового этапа истории России и определение её места – многополярного – в мире. Всё это заставляет задуматься о природе войны в истекшем столетии, её переменах и будущем. Здесь на помощь приходит искусство, кино в первую очередь – например, фильм Роберта Стоуна «Взвод». Над ним мы и поразмышляем о природе войны и её философии.

В самой глубине южновьетнамских джунглей, недалеко от границы с
Камбоджой, ранним утром осени военного 1967 года стоял, глубоко
вдохнув и затаив дыхание, стараясь не шевелиться, доброволец
рядовой 25 пехотного полка армии Соединенных штатов Америки
и краем глаза следил, как по его ботинку медленно
извиваясь, ползет немалых размеров ядовитая змея. К нему в джунглях,
в отличие от других солдат взвода, постоянно липнет
всяческая живность – красные тропические муравьи, пиявки, насекомые
– будто чуя свежую вольную кровь новобранца или же
инстинктивно стремятся к самому живому из потенциальных мертвецов,
которыми во все времена были солдаты и в мирное, и, тем более,
в военное время.

Крис Тейлор бежал от колледжа, где ничему не учили, кроме
отвлеченных истин, и из благополучного буржуазного дома, где дед
выиграл Первую мировую, а отец – Вторую и переписывается только с
бабушкой, которая выиграла все войны сразу, потому что не
воевала. Крис решил доказать чего стоит – и решил выиграть
собственную войну. Это, собственно, и создает повод для
кинодействия Оливера Стоуна «Взвод». Но очень скоро по ходу сюжета
он уже успевает сообразить, что совершил ошибку, поддавшись
вечному юношескому змею-искусу, понять, что стал «свежим
мясом» не только для генералов, но и для своих же
товарищей-солдат, для которых ты, новичок, – ничто, пока не покажешь
себя в деле. Жизнь новичка ничего не стоит, и потому лучше
погибать новичком – пока не настрадался. И это стало ясно в
первой же засаде, где на него свалили ответственность за
неожиданную атаку вьетконговцев, хотя и не его очередь была
дежурить.

Доброволец сознательно ищет ада чтобы заслужить свой буржуазный рай
– или расплатиться за него: «ад – это невозможность
рассудочно мыслить» – понимает он после бесчисленных боевых
переходов по джунглям и рытья окопов. И вдруг осознает, что в этом
аду живут все его боевые товарищи – не только на войне, но и
на родине. А он, доброволец, пытается повторить подвиг
Христа, добровольно воплотившегося из буржуазного рая богатых
туда, где царствует жестокая необходимость нужды. Они
безграмотны, малоквалифицированны, ничего не читали и жили в
крошечных городках, в деревнях, в захолустье – и потому все они
призывники, им не за что расплачиваться в прошедшей жизни да и
завоюют они в лучшем случае маленькое место на фабрике. И
вновь – нищету. А война для них – вынужденная необходимость и
подчинение сержанту и взводу. Правительству – «GI», как
называют солдат.

Они держатся вместе, инстинктивно понимая, что, если выдержит взвод,
то выдержит и каждый – и эту простую истину змей-искуситель
скрыл от него, когда он бросил свои социальные слои, свою
семью, свое студенчество. И вот в одиночку пережидает, –
пока-то змея, неся своё ядовитое жало, проползет по «GI»
ботинкам. Здесь уж не поможет никто.

Самая подлость змея первородного греха в том, что он предложил от
древа добра и зла – вместо того, чтобы откровенно дать каплю
смертельного яда, в котором и добро и зло. Крис Тейлор
приехал на войну в искусе на месте разобраться в себе, в своем
добре и зле, и добре и зле всей Америки, всего разорванного
мира, вместо того, чтобы не только учиться, но и мыслить
самостоятельно – искусство, данное немногим и не сразу. Но он
честно поставил жизнь на карту, по которой водят карандашами
генералы в Пентагоне. Он мечтал – и это вечная мечта
американцев, срытая сторона Американской мечты, – как Отцы Основатели,
положиться только на себя, узнать, чего стоишь и начать все
с нуля как они начали с нуля, чтобы создать Город на Холме,
светоч и образец всему погрязшему в грехе миру.

Замаливать грехи и свои, и Америки, и настоящие и будущие прибыл
доброволец-пехотинец Крис Тейлор. Он не поддался искусу
американского «древа жизни» – комфорта, этого смертного яда
обеспеченных, да и необеспеченных слоев Америки. И решил вкусить
плодов добра и зла там, где они в земном раю растут у истоков
жизни и смерти – если не получишь вьетконговскую пулю в лоб.
И теперь он затаил на вдохе жизни дыхание и даже
инстинктивно не движется, – а велик соблазн после страхов боев и
низкого окружения, после марихуаны в блиндаже базового лагеря,
после разочарования в жизни – задрожать и получить дозу
сладкого яда, не как в игре с сержантом Илайсом Гродином через
дуло автомата сладкой дури вместо пули, – а в действительности
всеразрешающего и всепрощающего причастия ядом?

И этот по нетронутости и пышности рай непорочный виден только с
земли, из грязи окопов, и таит в себе врага. Хотя бы тропическую
змею – это и есть ад на земле, чего и достойны, не
заработавшие денег для отступного, студенческой отсрочки или
поддавшиеся искушению грешники–добровольцы. Для них рай –
постоянный бункер с веселыми лампочками, с почти церковными свечами,
с пивом. С облаками марихуанового дыма. Не хватает только
баб. «Если и может быть, останешься в живых», – говорит
рассудительный солдат. Здесь мы господа – и угол бункера украшает
флаг Конфедерации.

Здесь, в джунглях, где враги появляются, как призраки, Крис Тейлор
сбрасывает Ветхого Адама и обретает то, что спасает, и яда
Змиева – человеческую душу, без которой пуст и разум, и
рассудок: сознание тайного единства всего живого и цельности
собственной жизни. И ради этого надо жертвовать мертвым, как
позже он пожертвует сержантом Бобом Барнсом – и потому он
окаменел как улыбающийся отрешённой канонической улыбкой каменный
Будда в джунглях, по лицу которого гуляет ящерица – и терпит
неспешные извивы хозяйки джунглей-змеи, затаив дыхание, –
как в бою без оружия. Он уже с честью прошёл искус. Но мечта
– начать собой гордиться, – а гордыня мать всех пороков, –
растаяла, осталось только – не покачнуться в борьбе на
выбранной позиции не побежать, пока ползет змея.

Пока ползёт змея – мы на вдохе жизни и ещё не зашатались в её
джунглях, в которых, как в обществе – рай наверху и ад внизу; пока
добро и зло борются в душах, и дух наш водительствует в
борьбе, и мы встаем на ту или иную сторону; пока не будет
разрешена очередная их схватка: например, между сержантами Бобом
Барнсом и Илайсом Гродином, – между смертью и жизнью, между
войной и миром, социальной машиной и людьми, которые вместе
и только на войне – взвод.

Война для еще не обращенного Криса Тейлора – чисто американское
желание заставить современный мир плясать под дудку всесильной
Америки, и он стреляет под ноги кривого вьетнамского парня в
деревне, простоявшей лет тысячу (для вечно современного
американца – нечто немыслимое). Он требует улыбки – но сам от
стыда и бессилия впадает в слёзы. Но кровь забиваемого
прикладом кривого вьетнамца орошает, как от жертвы – и жертва
невинная, а она потому и жертва, что невинна – всех, в том числе
и гуманного добровольца Криса Тейлора. Но, как говорит
представитель всех – «никто ничего не видел»

Здесь завязывается главный конфликт фильма: сержант Барнс убивает
или расстреливает безоружного вьетнамца-крестьянина – война
становится войной всех против всех, карательной экспедицией, а
не «крестовым походом», как говорит один из героев. Для
солдата-американца подпалить тысячелетнюю деревню, сжечь всю
историю – всё равно, что прикурить сигарету, изнасиловать
вьетнамских девушек – дело обычное. И тогда главный герой
говорит впервые запретное на войне слово – «они же люди, а вы, как
животные» – и делает свой выбор: человек сражается, военная
машина смерти – сержант Боб Барнс воюет со всеми. Сержанты
обмениваются словом «мертвец», только один – в переносном
смысле, другой – как обещание. И вся машина военного
правосудия в связи с событиями в деревне бессильна перед моральным
выбором Авеля и Каина – конфликт заложен в самой войне, и
можно только просить их о «перемирии». И конфликт – вооруженный!
-разрешается, когда Авель-Гродин идет защищать взвод от
возможного окружения, а Каин-Барнс сначала говорит, что людей
мало, – хочешь убежать (в пределах взвода как микрокосма
общества – отправиться в рай); но Гродин считает, что в одиночку
двигаться быстрее и тем становится перед лицом собственной
судьбы, без взвода. Под предлогом вернуть к своим
(«заблудший»), во взвод в чаще джунглей Барнс его убивает
предательски. Что сказал бы Бог по этому поводу – но он в таком раю,
каким представляется бункер на базе солдату, – накурился дури и
пьёт пиво. Глаза Каина видит Тейлор. Гражданская война
между Барнсом и Гродином не завершена. Но убить Барнса может
только сам Барнс – только война может окончить войну.

Гродин задолго перед смертью откровенно говорит, что мы проиграем
войну, он в неё не верит, хотя и умеет воевать, и не верит в
то, что делает. В его глазах Барнс – верит в войну, Барнс не
хочет, чтобы «нам надрали задницу» как говорит уже
обреченный Гродин.

Барнс же сознает свою обреченность войне и смерти – и не знает иных
исходов для жизни: «что вы знаете о смерти?» – задает он
риторический вопрос взводу, и все молчаливо подтверждают – «ты
и есть смерть» «Я и есть реальность» заключает Барнс. Это –
его место во взводе, в обществе. И Тейлор не хочет стать
машиной для убийства – тогда война станет бесконечной – и
говорит себе, что «готов наняться на любую работу» и надеется
совсем не потерять рассудок. Пока что его работа – рубить перед
собой и взводом лианы .» Всё будет в порядке» – утешает он
умирающего.

«Только звезды, – нет ни правильного, ни неправильного», –
умиротворенно говорит Гродин в минуту вечернего затишья. И тем
отказывается от выбора – но в ответ и звёзды закрывают ему, пусть
и намарихуаненого Бога, и в минуту последнего, предсмертного
бега от врага Гродин падает на колени и воздевает руки к
небесам – а в них только безнадежно улетающий вертолет US air
forces.

Взвод – микрообщество. И даже один из грубых мобилизованных солдат
говорит, что внутри болит от этой войны, и незачем толпой
бить Барнса – зачем доводить дело до земной власти, которая
вообще сильна организацией и людьми с оружием. Это значило бы
отшатнуться и принять яд от змеи-реальности, слиться с нею,
со смертью. Барнс – паразит среди людей, он всегда на стороне
общества-машины, поломки которой он не хочет и не допустит,
потому что это и его поломка. Вы меня не любите – убейте
толпой, и никто не узнает – он готов на смерть от
повернувшейся и перенастроившейся машины-общества, ставших вдруг людьми
– это их и сломало, без машины они – толпа, не случайно Яхве
запретил убивать Каина. Здесь все безымянны и безличны в
поступках – это взвод, и камера Оливера Стоуна, и сам фильм –
чтобы узнали о том, о чём, как считали делатели, «никто не
узнает»

Но Барнс отринут людьми, а «человек – человеку Бог», как считал
Людвиг Фейербах, и становится Каином по отношению к любимому
людьми (но не начальством) Гродину. Для Барнса общество, взвод
– машина, (как механикой было для Каина богослужение) и его
машина сталкивается с чужой, азиатской машиной (органичности
деревни он не видит – не случайно перестреляли всех свиней)
– и потому Тейлор после ночного боя ждет, пока раненный
Барнс вновь обращается к машине, – зовёт врача – и казнит его
из чужой машины – автомата Калашникова, чтобы не стать
равнодушным винтиком машины войны, – тем более что покойный сделал
ему «обрезание» – шрам под глазом на всю жизнь. Так он
ощупью ищет смысл и дорогу в этой жизни. Он убивает саму войну и
стремление, не обретя себя, навязывать всем свои взгляды Он
кричит «нет» этому миру – и лишь надо не выдохнуть и не
покачнуться назад, пока ползет змея. Терпеть эту реальность, но
самим терпением сказать ей «нет».

Только жизнь (а мы видим египетский знак жизни на груди Тейлора)
даёт возможность различать добро и зло и не обращаться к
несущему смерть искусителю. Воевать с собой и рождаться от двух
отцов – от плоти и от духа – надо самому, а не записываться
добровольцем во Вьетнам или Афганистан. Это касается и всей
Америки. И всех государств-взводов, иначе люди не примут
командиров в игру в покер – и сами командиры откажутся от игры и
уйдут «в вертикаль», как это сделал капитан, посетивший
казарму – «иначе вы надерете мне задницу». Ведь, искушение –
навязать себя и утвердиться за счёт войны, которая всегда
ведётся за счёт других. «А от дерева познания добра и зла не ешь
от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию
умрешь». (Быт.2:17) Не принимай на веру добра и зла и, сделав
выбор, не поддавайся обольщениям искусителей проверить это
в деле – ты жив, пока ползет змея – мимо и прочь.

Достаточно Тейлору Вьетнама – теперь он вкусил от древа познания и
родился – от двух отцов, повоевал за обе стороны (автомат
Калашникова в его руках) и повторять не хочет. Думал переменить
мир, сделал все ошибки – теперь – только выжить, и до конца
жизни будет хорошо. Но хорошо ли? Фильм и начинается
фразой: «мертвый – значит хороший». Надо быть хорошим и живым.
Жизнь идет между добром и злом, поэтому мы и должны воевать
сами с собой, и как люди. И как общество. И нельзя отступить,
выдохнуть влившегося в лёгкие живительного воздуха, пока
ползет змея…

«Маленькая смерть», как и всё, что она символизировала во
вьетнамской молодости Криса Тейлора – это перерождение, мистическое
совлечение «ветхого Адама», инициация и мистерийное действо –
оно открывает жизнь и всегда будет с ним, а пока что война,
пока что змея ползет…